Как раскрылись для нее за пять-шесть часов все эти люди! Великие учителя жизни, рассуждавшие лишь на высокие темы, парившие в мире возвышенных идей и питавшие похвальное презрение ко всяческого рода низменным желаниям и страстям, они опускались все ниже и ниже, пока не дошли до скотского состояния. Маджиде видела, что в Исмете Шерифе не осталось ни капли человеческого, и не удивлялась, хотя до сих пор полагала, что убеждения людей должны войти в их плоть и кровь и побуждать к чистым и благородным стремлениям. Она и сейчас была убеждена в этом. «Да они никогда и не были иными, эти люди! Все, что они читают, пишут, думают, говорят, все это - ложь! Но ведь не все такие, как они. Должны же быть и другие…»

Она даже мысленно не хотела признаться себе, кого имеет в виду.

Видя, что Маджиде продолжает молчать, Исмет Шериф осмелел и попытался было обнять ее за шею, но неожиданно покачнулся от сильного толчка в грудь, едва успел ухватиться за ручку маленькой двери и увидел лишь, как Маджиде медленно и спокойно выходит в зал.

Когда молодая женщина подошла к столу, все, кроме Омера и Хюсейн-бея, были пьяны до бесчувствия. Девица Эмина Кямиля упала головой на стол. Профессор Хикмет положил руку ей на затылок и поминутно икал. При виде Маджиде он заулыбался и попытался обхватить ее рукой. Она отстранилась, а профессор, вцепившись своими безобразными ногтями в ее стул, забормотал:

- Ну что в этом такого, милочка! Ты ведь нам как сестра!

Маджиде встретилась глазами с мужем. Они долго смотрели друг на друга. В ее взгляде Омер прочел немой укор.

Он нагнулся к жене и удивительно трезвым голосом тихо проговорил:

- Что я могу поделать, женушка? Ты же видишь, в каком он состоянии. Ничего не соображает. И потом, он мой преподаватель. Считается, по крайней мере. Кроме того… как тебе сказать… ты ведь знаешь… - и добавил еще тише: - Я ему должен лир двенадцать. Как же я могу нагрубить ему?

Маджиде стало жутко. Перед ней был весь Омер. Омер, которого она знала, любила, который часто не нравился ей, а теперь был так далек от нее…

Она хорошо понимала его. Он мог обнимать при ней другую женщину и в то же время стыдиться грошового долга. Мог забыть свою жену на улице и в то же время любить ее больше жизни… Сегодня он мог ненавидеть и презирать кого-нибудь, а завтра, глядишь, идет с ним в обнимку только потому, что не решается сказать правду в лицо. Вся его сущность была перед ней как на ладони: прикрытые иронией подлинные чувства и пустота, прячущаяся за шуткой. Маджиде никогда не видела его таким крупным планом. Она понимала мужа и все еще любила его, но отчужденность, которую она ощутила еще вечером, не уменьшалась, даже как будто возрастала. Значит, так было суждено: увидеть Омера ясно и близко в тот самый момент, когда она пришла к решению, что все кончено.

Когда на следующее утро Маджиде открыла глаза, Омера уже не было. Он ушел, не разбудив ее. Было около полудня, и летний зной проникал в комнату через открытое окно. Она спустила ноги с кровати, надела домашние туфли и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо.

Голова у нее была ясная: ни следа от вчерашней усталости и тяжести. Маджиде не предполагала, что проснется такой свежей и бодрой. Она все хорошо помнила и думала обо всем без улыбки, но и без раздражения. Оставив всю компанию в казино, они потихоньку вышли вдвоем с Омером и пошли вдоль берега моря. Светало. Ровное, тяжелое и сверкающее, как ртуть в гигантской чаше, море резко пахло солью и водорослями. Они долго шли, спотыкаясь о камни разбитой набережной, и молчали. Маджиде привыкла к тому, что в такие минуты Омер начинал свои бесконечные рассуждения, и ждала, что он заговорит. Но теперь она ждала этого с невольным протестом. Он стал бы объясняться, и, может быть, ему удалось бы в чем-то убедить ее. Однако в глубине души она уже приняла окончательное решение.

Омер молча шел рядом с нею. Только раз, когда Маджиде оступилась, он поддержал ее, и Маджиде вздрогнула, точно он коснулся раны: Омер взял ее за ту же руку и так же, как брал всегда. Ее удивило, что она вспоминает об этом, как о чем-то приятном, но давно минувшем. Ведь ее муж, тот же самый человек, идет с ней рядом и так же крепко, как прежде, держит под руку. Он нисколько не переменился и любит ее не больше и не меньше, чем прежде. Что же тогда изменилось? Она сама. Маджиде испугалась, что поступает несправедливо по отношению к Омеру. «Да, да, - думала она, - он все тот же. И я это знаю. Нехорошо теперь сердиться, если раньше я была снисходительна. Но что мне делать?»

На дороге показалась машина. Они остановили ее и вернулись домой. Омер заплатил шоферу две лиры, которые взял у профессора, идя на вечер. Даже когда они неслись по пустынным, прохладным предрассветным улицам, Омер не проронил ни слова, но едва они вошли в комнату, он припал к ее рукам.

- Женушка моя!

Маджиде посмотрела ему в лицо. Многое оставалось в ее душе невысказанным, и очень хотелось, чтобы Омер сам догадался обо всем по ее взгляду, но получилась у нее только слабая укоризненная улыбка. Омер истолковал ее по-своему и, задыхаясь, проговорил:

- Маджиде! Обещаю, мы никуда больше не будем ходить. Ни на вечера, ни в сад… И не будем никого приглашать к себе. Я перестану с ними знаться. Начну новую, осмысленную жизнь. Поборю в себе этого проклятого дьявола!

Маджиде не забывала, что слышит эти слова не впервые, но она не сомневалась, что и на сей раз Омер совершенно искренен. Несмотря на всю свою решимость, она испугалась, что, как всегда, не устоит перед его словами, перед тем пылом, с которым он их произносил. Но она не желала, чтобы и сейчас весь ее гнев, вся накопившаяся в душе горечь были смыты лихорадочными поцелуями. Наконец Омер, будто осознав отчужденность жены, смолк. Они легли и сразу же уснули.

И вот теперь, пробудившись от сна, Маджиде поняла, что Омер спал не больше двух часов, а потом потихоньку оделся и ушел. Ей стало не по себе. Она вышла на кухню, вскипятила чай, позавтракала. Все шло как обычно, а ей казалось, что с этого дня все должно измениться. Маджиде затосковала; от легкости, которую она ощущала, когда проснулась, не осталось и следа. «Наверное, мне все еще плохо от выпитого», - решила она.

Ей не хотелось думать об Омере. Она вспомнила, что у них ничего нет на ужин, и достала свой кошелек. Там лежало двадцать пять куру шей. Так как бакалейщик давал им продукты в кредит, сегодня можно было обойтись и этой суммой. Она медленно стала одеваться.

Когда Маджиде вышла из дому, было уже около шести часов. Улицы заполнились спешащими с работы людьми. Маджиде решила сначала немного побродить, а потом зайти к бакалейщику. Она часто ходила в это время по направлению к Галатасараю и встречала Омера. Дойдя до Тепебаши, она повернула обратно. Из соседнего сада долетали звуки греческой песни. Маджиде снова подошла к Галатасараю и вдруг вздрогнула от неожиданности: шагах в двадцати от себя она увидела Омера или кого-то удивительно на него похожего. Он вел под руку женщину в белых туфлях на высоком каблуке, надетых на босу ногу. Именно эту подробность Маджиде почему-то очень хорошо разглядела, и она ее поразила больше всего. Женщина была похожа на Умит, но сама мысль о том, что Умит станет разгуливать по Бейоглу в туфлях на босу ногу, показалась Маджиде нелепой. На мгновенье она потеряла из виду эту пару и ускорила шаг. Вскоре она опять их увидела, уже шагах в тридцати от себя. Маджиде пристально вглядывалась в женщину, хотя толпа мешала ей. Тогда она зашагала еще быстрее и, налетая на встречных, почти догнала обоих. Маджиде уставилась на голые лодыжки. Нет, это были ноги пожилой женщины. Рука, выглядывавшая из короткого рукава блузы, была красная, с крупными порами. Наклоняясь друг к другу, оба о чем-то разговаривали. Маджиде остановилась и перевела дух. Это определенно была женщина легкого поведения, одна из тех, которых множество на Бейоглу. И как могла она принять ее за Умит! Маджиде снова потеряла парочку из виду и, боясь что больше не найдет ее в толпе, побежала. Прохожие оглядывались на нее. Вскоре она едва не наткнулась на них: эти двое шли все так же под руку, шагах в четырех от нее. Но тут они свернули в подъезд какого-то кинотеатра и, даже не взгляув на афишу, прошли к кассе. Все намерения Маджиде разом улетучились, ей захотелось только одного - уйти, бежать отсюда как можно скорее. Она почти бегом направилась к дому. Воображение рисовало ей грязные картины. Маджиде представляла себе, как Омер с этой женщиной сидят в ложе. Она бежала все стремительней, и каблуки ее туфель стучали по тротуару отрывисто и гневно.