его заметили.
– Эй, голозадый селькор! Не пиши, а руби.
Фишкина ватага подошла к стенгазете, стала втыкать вокруг неё ободранные ивовые
прутья в щели и пазы. Длинные прутья ставили рядом, так что стенгазета оказалась
окруженной как бы венком. И в этом венке из мертвых, сверкающих белизной, будто
обглоданные кости, ветвей ракитника невыносимо ярко и насмешливо горели слова: «Не
руби, а сади!»
Митя, не помня себя, взбежал на рундук, повернулся лицом к толпе, растопырил руки,
как бы прикрывая стенгазету от покушения, и закричал:
– Ну и что! Думаете, ваш верх! Нашли зацепку, да?
Толпа загоготала. Но с разных сторон на помощь Мите уже спешили его друзья-
комсомольцы. Паша Пластинин летел босой, в раздувающейся рубахе, кулаки сжаты и
веснушчатый нос угрожающе вздернут. От перевоза мчался Славка Некрасов с засученными
выше колен штанинами. Не торопясь шагал через площадь меланхоличный, задумчивый
Миша Савельев. На плече тяжелые вилы. Фишка, завидев комсомольцев, исчез первым.
Бочком-бочком он ввинтился в толпу и постарался убраться к дому. Постепенно разошлись и
другие. Митя не сразу успокоился. Он пришел в себя, когда Синяков тронул его за плечо.
– Ну что стоишь, аника-воин? Убирай свои прутья. Да наперёд не попадай впросак.
Фишкина выходка, доставившая Мите немало волнений, впоследствии обернулась на
пользу. Она привлекла внимание к стенгазете. То один, то другой люди подходили к ней,
разглядывали рисунки, читали заметки, иные по складам, посмеивались про себя: «Складно
пишут огольцы, едри их корень! Складно и правильно. Лес-то ведь и взаболь зря переводим.
Сколько березника каждый год в брос идёт».
3
После долгой отлучки Митя приехал домой не с пустыми руками. Он привез своим
землякам такое, от чего они ахнут, никогда в Сосновке не виданное и не слыханное. Митя
выучился на киномеханика. И пока Егор Бережной, встретивший племянника, помогал ему
выносить из саней принадлежности кинопередвижки, Митя рассказывал дяде, что к чему и
для чего, а тот только покрякивал да крутил головой.
– Неуж живые люди забегают? По стене? Врешь ты, Митяш...
А Митя, довольный, ухмылялся, важничал.
– Вот посмотришь – скажешь, вру ли...
Он не утерпел и, отказавшись от чаю и закуски, сразу же решил показать свое искусство.
В избу набилось и взрослых и ребятишек, не продохнешь. Митя вынул из длинного узкого
ящика свернутый в трубку экран, повесил его на переднюю стену. Покрытый алюминием, он
светился в полумраке избы.
– Ишь какой полог, дорогой, наверно, – шептались женщины. Каждая старалась
потрогать невиданное полотно.
– Оно, поди, серебряное, бабоньки...
В другом ящике оказалась тяжелая, крытая лаком машина. Митя поставил её на скамью,
прикрепил болтами и гайками, приладил ручку, похожую на ту, что у точила.
– Косы точить будем, – посмеивались мужики, – рановато вроде, долго ещё до сенокоса...
Шнур с электрической лампой Митя перекинул через печную трубу, прикрепил гвоздем к
матице.
– Что за пузырек? – спрашивали женщины. Мужики, которым доводилось видать
электричество в городе, степенно разъясняли.
– Фонарь то. Без дыму и без огня горит...
– Неуж горит? Удивленье...
Митя посадил к динамомашине комсомольцев, сказал, чтобы вертели ручку по очереди –
один устанет, другой сменит. Сам крутнул, сначала легонько, потом сильнее. Машина
загудела. Под потолком вспыхнула яркая лампочка. Ребята закричали, женщины зашикали на
них, удивленные и восхищенные необычайным светом. Все глядели под потолок с таким
видом, будто узрели жар-птицу. А Митя, передав ручку динамомашины товарищу, стал
налаживать киноаппарат. Он проверил мальтийский крест, протер чистой тряпочкой
продольные и полукруглые салазки, вставил объектив, вынул из металлического ящика
бобины с лентами, заправил фильм. Все в напряженном безмолвии наблюдали. Митя
волновался, ведь он впервые после курсов самостоятельно, без инструктора готовился к
сеансу. Ему казалось, что подготовка длится вечность, он спешил, не сразу находил нужные
детали и принадлежности. Зрители, попривыкнув, начали переговариваться.
– Бабоньки, смотрите, с колесами.
– Мельница никак...
– Что ты, дура, волшебный фюнарь.
Митя солидно поправил:
– Не волшебный фюнарь, а киноаппарат «Патэ-Русь». С его помощью я буду
демонстрировать фильм «Легенда Черных скал».
По избе прошел почтительный говор:
– Слышишь, ле-ген-да...
– Мудреное что-то...
– Молчи...
И вот погас свет, вспыхнул экран. Митя крутит ручку аппарата и удивляется, почему все
смотрят не на экран, а на объектив, излучающий сноп света. Он останавливается.
– Почему вы смотрите сюда? Картина-то ведь там, на полотне.
– Ну? А мы думали тут, в стеклышке...
Все поворачиваются к экрану. По нему ходят неясные, смутные тени. Появляются буквы,
растянутые, кособокие. Зрители глядят с любопытством, а механик нервничает, регулирует
фокус, выравнивает рамку, проверяет, не сбит ли конденсатор. Нет, все в порядке, а
изображение на полотне искаженное. Что такое? С механика капает пот. А публика, затаив
дыхание, смотрит, как на берег накатывается морская волна, на скале появляется девушка,
глядит на зрителей, улыбается.
– Господи, да она живая!
– И губами шевелит, говорит кабыть...
– Тише, слушайте, может, услышим, чего она бает...
А радость Митина горько омрачена: проекция плохая. В чем же ты, механик, сплоховал?
Где тот изъян? Неужели и дальше так пойдет? С трудом докрутил он первую часть картины.
Включил свет и стал проверять все детали аппарата по порядку. Все на месте. Так в чем же
дело? Зажав ладонями виски, Митя напрягал память, вспоминая наставления инструктора.
– Ты, Митюша, чего? – забеспокоился Егор.
– Да видишь, дядя, не клеится что-то, тускло...
– Добро, парень... И так посмотрим.
Аппарат застрекотал. На экране показался поезд, мчавшийся издалека, от горизонта. Он
постепенно приближается, становясь всё больше и больше. Вот вырисовался паровоз. Он
летит на зрителей, огромный, тяжелый, пышущий дымом и паром. Ещё мгновение – и он
вырвется из рамки экрана, всей громадой налетит на зрителей, раздавит их. Раздались крики,
все хлынули прочь от полотна, началась давка.
Митя остановил аппарат, включил свет.
Обескураженные зрители изумленно озирались. Никакого паровоза, никого не задавило,
вот чудеса-то... В суматохе кто-то перевернул на полу крышку футляра от аппарата. Митя
поднял ее, хотел поставить на место и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Обтюратор!..
Внутри футляра за специальным держателем мирно лежал обтюратор, та часть
киноаппарата, которая устраняет искажения проекции на экране. Бедный механик забыл о
нём.
Показ картины закончился полным торжеством механика. Зрители до полуночи сидели
около аппарата, пока Митя разбирал его и мягкой тряпочкой протирал детали, слушали
объяснения, не очень понимали, но были довольны и горды, что вот их сосед, недавний
мальчишка, такой премудрости научился. Ручку динамомашины в тот вечер покрутили все –
и ребятишки, и женщины, и старые старики, даже старухи, которые охали, крестились,
брались за нее с опаской, а все-таки брались.
Глава шестая
СУД В ПОСЕЛКЕ СУЗЁМ
1
Бережной прожил дома с неделю. За это время он навозил домашним сена для скота,
наготовил дровишек, всласть попарился в баньке. Запасясь харчами, поехал в Сузём. По
знакомой дороге Рыжко бежал бойко. На развилке он повернул к котлопункту... Нет, Егор не
направлял, сам меринок догадался, куда надо. В избушке было полно народу – время
