девчонка выскользнет из наших рук, тогда греха не оберёшься. Так я считаю. И тут уж твоя
забота, странник. Ты её завербовал, ты и крепи.
– А ты, выходит, хочешь руки умыть? Хитрее Понтия Пилата... Нет, Ефим Маркович,
легко так не отделаешься. Вот слушай. Я к тебе её направлю. Ты ей мозги помешай, да покру-
че. Посадим на пост да молитвы. Припугнем всеми чертями и адовыми муками. Надо
сломить её, чтобы она уж не могла поддаваться, ежели они начнут её агитировать. Говорят,
Макорка за неё берется. Эта баба, сам знаешь, опасная для нашего дела. Вот так, Маркович.
Действуй!
Бурча под нос, Ефим Маркович проводил ночного гостя, заложил все засовы и крючки.
Зайдя в избу, потоптался посреди пола. Сверкнул глазом на божницу. Достал оттуда
Евангелие. Стал листать.
– Действуй! Начальник нашелся, командует. . Стал бы я тебе подчиняться, наплевал бы...
Да тут уж не ради твоих душистых кудрей. Тут Ефимовы интересы задеты. А когда Ефим
стоит за интересы, он не привык отступать. Воспитаем отроковицу, не таких уламывали.
Писание не поможет – у самих толк найдется. Так что ты, Фишенька, милый кудрявчик, вовсе
сказать, ещё мелко плаваешь...
Глава одиннадцатая
НИНА ИСЧЕЗЛА
1
Встает над Сузёмом солнце, большое, лучистое, но пока ещё не греющее. Серый,
запорошенный снегами поселок весь оживает, тянется к нему ровными и прямыми
столбиками дыма из труб. Окна рассыпавшихся по крутому берегу домиков загораются
аловатой позолотой. Косые солнечные лучи, пронизав вершины коряжистых сосен, тонут,
растворяются в сизоватой стыни лесных прогалин. С пригорка, что возвышается над речкой,
весь поселок словно на ладони. Егор Бережной из шоферской кабины смотрит на знакомые
места и радуется морозному утру, любуется веселым видом знакомого посёлка, синим
разливом лесов, широкими волнами уходящих вдаль.
– Постоит, надо быть, погода. Ишь, благодать-то какая, – говорит он шоферу. Тот
согласно кивает, не поворачивая головы, легко, будто играючи, крутит баранку руля.
Порожнюю машину подбрасывает на невидимых ухабах дороги.
– Гляди, словно божьи коровки! – кричит Егор.
– Прытки больно для коровок, – улыбаясь, возражает шофер.
По прибрежному склону от поселка на реку высыпали лыжники. Их красные, синие,
коричневые, зеленые спортивные костюмы на блистающей белизне наста выделяются ярко,
горят.
– Соревнованья у них, что ли?
– Молодяжки, что им! Пусть потешатся в выходной.
– А нам вот с тобой и в выходной дело находится...
Шофер на минуту забывает дорогу, смотрит скоса на Егора.
– Не на лыжах ли ты захотел побегать, Егор Павлович?
– А что! И побегал бы. В молодости мы и не слыхали о таком чуде – лыжные
соревнования. Лыжи, правда, у меня были, из осины сам вытесал, широкие, почитай, пол-
аршина поперёк. Знамо дело, не соревновательские. За белкой иной раз сходишь али за
зайцем, лесосеку попутно приметишь... Где-то они ещё и ныне сохранились, валяются в
Сосновке. Взять, что ли, да присуседиться к этим бегункам, да обскакать их? Ещё приз, того
гляди, дадут – игрушку из глины или пузырек из-под духов. Как ты думаешь?
– На что тебе из-под духов? Проси побольше размером да не пустой...
– Вот правильно, я не догадался...
В поселке машина остановилась у домика, где жил в комнате для приезжающих Дмитрий
Иванович. Он ещё только наливал воду в умывальник.
– Вот это дядя! – встретил он Егора Павловича шутливым ворчанием. – Поспать не даст
в выходной.
– А ты ещё не укатил под крылышко к своей Валюшке? Небось она тебя потеряла?
– У вас тут потеряешься. Приезжай на неделю, в месяц не управишься. Ты бы, дядюшка,
сходил за кипяточком в соседнее общежитие, пока я привожусь в порядок. Не в службу, а в
дружбу. А?
– У вас так принято – гостям работу давать? Где чайник-то?
Вскоре пришел Бызов, прихромал Иван Иванович, появился Синяков/
– А Макору Тихоновну что ж ты не прихватил? Али профсоюзу незачем вмешиваться в
производство? – шутливо спросил Егора Иван Иванович, с кряхтеньем залезая в машину.
Бережной в тон ему ответил:
– Стряпня... Бабье дело, ничего не попишешь. Она говорит: «Ивану Ивановичу все
профсоюзные полномочия даны. Он член, рабочкома».
– Ну, тогда ладно, – умиротворенно согласился старый мастер. – Раз полномочия даны,
так держись, поблажки тебе не будет. .
– Я уж привык, каждый день под домашним профсоюзным контролем...
Машина фыркнула сизым чадом и понеслась по улице поселка.
2
Егор взялся за дело без шума, спокойно. Он объехал все участки лесопункта,
присматривался, соображал, подсчитывал. И пришёл к заключению, что и всюду, как на
Крутой Веретии, успеха можно добиться путем планомерного сочетания отдельных
процессов единого потока, начиная с валки деревьев и_ кончая разгрузкой лесовозных
составов на нижнем складе. Егор скромничал, когда в разговорах подчеркивал недостатки
организации своего бывшего участка. Немало он ухлопал на Крутой Веретии сил и энергии,
но и дело там нынче налажено толково. Может, и не образцово вовсе, но что правда, то
правда, там не было такой неурядицы, какая наблюдалась на иных участках. Ныне Егор
самолично убедился, побывав на Кисличном мысу, сколь горьки плоды неорганизованности.
То валка с корня отстает от трелёвки, машины стоят, им нечего делать, случается, по полдня;
то, наоборот, трелевщики не справляются с очисткой делянок, сваленный лес остается лежать
у пня по неделе, бывает и дольше, а случись ненастье, его и не разыщешь; то погрузка и
разгрузка леса никак не обеспечивает бесперебойного движения лесовозных машин,
происходят «пробки» у эстакад. Егор сравнивал это положение с тем, как стало нынче на
Крутой Веретии, и думал: «Да, самое главное так рассчитать производственные процессы
отдельных звеньев, чтобы «пробки» и разрывы исключались. А уж ежели и возникнет иной
раз затор, так чтоб это случалось не столь часто и считалось аварийным происшествием».
Егор с часами в руках следил за ходом работы. Он исчертил свою тетрадку графиками,
исписал её расчетами и пришел к выводу, что метод, который он применил на Крутой
Веретии, можно взять за основу для всех мастерских участков. Вместе с начальниками
участков они кое-что уточнили и нашли, что, если на всем лесопункте ввести строго
плановую и четкую организацию труда, можно сократить значительную часть наличного
числа рабочих, причем общая выработка не снизится, а увеличится. Одно смущало и
беспокоило Егора: очистка срубленных деревьев от сучьев, или, как называли лесорубы этот
процесс, окарзовка. Она была самым трудоемким звеном везде, на всех участках. Она
задерживала весь поток. Егор поделился по этому поводу своим огорчением с Дмитрием
Ивановичем. Главный инженер поморщился.
– Что поделаешь, атавизм...
Егор не понял.
– Старина с мохом, вот что, – с улыбкой разъяснил Дмитрии Иванович. – Ты смотри, всё
у нас механизировано. На валке леса электропила, на трелевке лебедка или трактор, на
вывозке автомобиль, трактор, мотовоз, паровоз, на разгрузке и погрузке краны. А вот сучки
обрубаем топориками, как полвека назад. Это, пожалуй, равносильно, если современный
франт наденет форсистую шляпу, узконосые ботинки, фасонистый галстук, а бедра обмотает
бараньей шкурой. Наша окарзовка – самая настоящая баранья шкура. И когда мы от неё
избавимся, неизвестно. Приходится пока мириться, ничего не поделаешь...
У Егора первоначально было намерение налаживать производственный процесс
постепенно: сперва на одном участке, потом на другом, на третьем. Но такая очередность
привела бы к чрезмерной затяжке – срок последнего участка не наступил бы, пожалуй, до
