загрустил. Пробовал подступиться к киноаппарату – ничего не вышло. С Пашей

Пластининым, тоже инвалидом, надумали поступить в лесотехнический институт. Их

зачислили на подготовительные курсы, а потом они стали студентами. Пять долгих зим

сидели за книжками, спорили на семинарах, волновались перед столом экзаменаторов. В

летнюю пору выезжали на практику в опытный леспромхоз. Там бывали и мастерами, и

экономистами, и техноруками лесопунктов. И вот Павел Пластинин директорствует в другом

леспромхозе, в родные края ему попасть не удалось. А Дмитрию Бережному судьба

улыбнулась: его направили в леспромхоз, который он с детства считал своим.

Отправляя мужа в Сузём, Валя хлопотала весь день, готовила ему теплое белье,

шерстяные носки, напекла пирожков да ватрушек. Всяким дорожным добром набила полный

чемодан. Дмитрий так и крякнул, когда увидел этот чемоданище.

– Валюша! Да ты что? На северный полюс меня отправляешь, никак...

– Запас не тяготит, Митенька, – виновато ответила жена.

Он решительно отодвинул чемодан.

– Не дури, жёнка. Выгружай всю эту благодать, никакого мне чемодана не надо, обойдусь

без него.

Взял свою старую полевую сумку, сунул в неё мыло да полотенце, обнял жену.

– Кланяться нашему Сузёму?

Она гладила его по щеке, не отпускала от себя.

– Поклонись, особенно той дорожке, к реке...

Уехал. Валя вздохнула и стала разбирать набитый до отказа чемодан.

3

По знакомому поселку Дмитрий Иванович шёл с чувством горечи и досады. Надо же так

все запустить! Ну, скажем, была война – это понятно. Но уж прошло достаточно времени, как

она окончилась, можно бы всё привести в порядок. Видать, нет тут, в Сузёме, настоящего

хозяйского глаза.

В конторе лесопункта, кроме лысого счетовода, никого не было. Дмитрий спросил, где

начальник. Счетовод раздумчиво почесал блестящую лысину концом карандаша, ответил

сипловатым дискантом:

– Да кто же его знает, где он. – Подумал, склонив голову набок, оценивающе оглядел

посетителя с ног до головы, добавил: – На производстве, надо быть, где ж ещё. В делянке...

Дмитрий Иванович заглянул на нижний склад леса. Там на эстакаде возились грузчики и

раскряжевщики. Поодаль, среди размятой поляны, стоял трактор с толкачом. Мотор у него

глухо урчал, казалось, трактор недоволен бездействием, сердится. У снегозащитного

заборчика прикорнул тракторист. Он курил. Воротник полушубка поднят, шапка нахлобучена

на самый нос. «Озяб бедный», – пожалел Дмитрий Иванович тракториста, тронул его за

плечо.

– Простуду схватишь, приятель.

Тракторист неохотно поднялся, поежился.

– Тут не только простуду – холеру всмятку схватишь...

– Долгонько полеживаешь?

– Да уж долгонько.

– И толкач вхолостую горючее переводит?

– А позаводи-ка перед каждым возом, умаешься, – сердито глянул тракторист и полез в

кабину.

Из-за поворота послышался гул машины, вскоре показался воз с «хлыстами», как

называют лесорубы срубленные нераскряжёванные деревья. Машина остановилась против

эстакады, трактор, будто ретивый козел, нацелился своим толкачом в бок воза, разбежался и с

ходу ударил. Деревья, что спички, посыпались комлями на эстакаду. Вторым заходом трактор

скинул с прицепа вершины. Раскряжевщики и сортировщики принялись за дело. Тракторист

отвёл свою машину на старое место, слез и стал доставать папиросу.

– Опять на отдых? – насмешливо спросил Дмитрий Иванович.

– Не говорите, – махнул рукавицей тракторист.

С эстакады заметили приезжего незнакомого человека, стали приглядываться, кто он

такой. Может, начальство какое? Дмитрий Иванович услышал голос, показавшийся зна-

комым.

– Мужики, гляньте-ко, не Митя ли Бережной там?..

– Какой еще Митя? Не твой ли, Дуня, хахаль?

– Вот некошной! Кругом тебе хахали... Киномеханик Митяшка Бережной, говорю...

– Добро, кино посмотрим...

– Так он, слышно, нынче главным инженером в леспромхоз назначен...

Рабочие воткнули в снег аншпуги, оставили пилы, остановились в ожидании. Не успел

Бережной подойти, его окружили и засыпали жалобами. Он зажал уши.

– Ничего не слышу, ничего не понимаю. Зачем же хором, у вас не клубная

самодеятельность. Кто-нибудь пусть один.

Женщина с лицом, красным от мороза, круглая в своей ватной фуфайке, что копна сена,

вежливо поклонилась Бережному.

– Я тебя признала, Митрий Иванович. Меня ты тоже мог раньше знать. Петялина я, Дуня.

Ну, нынче-то уж какая Дуня? Была Дуня, стала Овдотья, – усмехнулась она не без грусти. –

Так вот от нас к тебе...

Она после небольшой паузы произнесла протяжно, почти нараспев трудное для её языка

слово:

– Пре-тен-зи-я...

– Ну что ж, давайте вашу претензию, послушаю.

И опять наперебой загомонили хором. Бережной замахал руками. Петялина строго

прикрикнула:

– Уймитесь!

Видно было, что с ней считаются. Замолчали. Она ровным голосом обсказала главному

инженеру свою докуку. Вот ввели на мастерском участке у них хлыстовую вывозку, и все

рабочие эстакады завыли голосом. Не работа, а одна волынка. Возы поступают через пень-

колоду, можно выспаться от одного до другого. Вывозка производится без кроны, стало быть,

за очистку сучьев они не получают. А на деле «хлысты» привозят почти наполовину с

сучьями. Вот и выходит, что топором маши, а заработаешь гроши. Синяков разводит руками,

мол, не он эту новинку вводил, не ему и разбираться, он сам, мол, человек подначальный,

прикажут – делает.

– Вот того козла поставили, – Петялина указала на трактор. – Большую половину

времени он стоит без дела, только зря бензин сопёт, а заработок у нас отбивает...

– Как же это он у вас отбил заработок?

– А так просто. Раньше-то мы вручную разгружали, на расценки Синяков, грех сказать,

не скупился. Выгоняли за месяц – хоть в мешке бумажки уноси. А нынче и в карман нечего

положить...

Тут снова начал хор. Были и такие выкрики:

– Бросим всё, не будем спину гнуть за красивые глаза...

Бережной слушал внешне спокойно, только жила на виске учащенно билась. Он поднял

руку.

– Вот что, товарищи, идите на работу. Постараемся разобраться. Думаю, что найдем

правильное решение.

Рабочие, явно не удовлетворенные, нехотя отправлялись на эстакаду. Бережной слышал

отдельные возгласы:

– У них всегда так. Обещают да забывают.

– Ему что! У него зарплата обеспечена...

Авдотья Петялина задержалась, сказала Бережному:

– Ты не думай, Митрий Иванович, это они так. Погомонят да улягутся. А разобраться, ей-

богу, надо. Я-то тебя знаю, думаю, не попусту приехал...

4

Синякова он в этот день так и не смог разыскать. Конторские служащие

многозначительно переглядывались. Дмитрий Иванович не мог этого не заметить, и смутная

догадка закралась ему в душу. «Ладно, шут с ним. Поживу, увижу», – сказал он себе и

направился в комнату для приезжих. Но по пути заглянул в старый, ещё довоенный барак, в

тот самый, где помещался Юра. Картежники, завидя приезжего человека, внешне похожего

на начальство, ловко смахнули со стола карты и деньги, сделали равнодушные лица.

– Сумерничаем? – спросил Дмитрий Иванович.

– При нашей электрификации не хочешь, да засумерничаешь, – ответили с нар. Две

коптилки с отражателями в том и другом конце барака бессильно боролись с густым мраком,

уплотненным ещё облаками табачного дыма.

– Да, неяркое у вас сияние.

Дмитрий Иванович прошел вдоль барака. Против окна кто-то приподнялся на топчане.

– Подойди-ко сюда, гражданин начальничек, я тебе слово скажу. Глянь-ко, это что?

В пазу курчавился инеек.

– Это безобразие, – сказал Дмитрий Иванович.