общежития. Походил по баракам, пошептался с лесорубами. Появился в Егоровой конторке.
– Поклон земляку.
– Будь гостем, Афиноген.
– Гостить-то у тебя, Бережной, невесело.
– Отчего так?
– Да, вишь, лесорубы на тебя жалуются, заработки ты у них отбиваешь, обижаешь
мужиков.
– Бедные сироты, – усмехнулся Бережной.
– Сироты не сироты, а ребята недовольны.
– Какие ребята?
– Поди, сам поговори. Не дело это, Бережной...
Егор смерил Фишку прищуром.
– Вот что, Афиноген Мизгирёв. Ты в заступники не суйся. Без тебя разберемся, ежели
что... Рвачам потакать нечего...
– Да что ты, Егор Павлович, – заюлил завхоз, – о каких ты рвачах? Я их совсем и не
знаю.
– Вот и хорошо. Давай накладную.
Завхоз торопливо выгреб из кармана мятые бумаги. Егор без слов забрал их, дал Фишке
расписку на принятые материалы. Завхоз угодливо раскланялся. Егор еле кивнул ему.
5
Фишка в тот день в Сузём не уехал. В щитовом домике сидел он до полуночи один-
одинешенек у стола, на котором стояла пустая бутылка. Фишка был трезв, он не любил вино
и редко к нему прикладывался. Завхоз ждал своего нетрезвого собутыльника, ушедшего к
Бережному. Фишка отговаривал приятеля.
– Чего ты к нему попусту пойдешь, не знаешь его, ведь это дубовый кряж. Постращать
бы его следовало, чтобы знал сверчок свой шесток. Да не тебе это делать. Ты супротив него –
сущая мокрица. Выпроси денег и – дело. Этим пример другим дашь. Навалятся на него
мужики за авансами, раз выдаст, два выдаст, на третий раз догадается, что лучше «левую
халтурку» допустить, чем авансы без отдачи выдавать. Понятна политика?
Понятна ли, нет ли политика пьянчужке, он ушел, сжимая в потных ладонях железный
болт. Фишка остался ждать его. Он курил, пуская к потолку ровные колечки, а на душе было
неспокойно. Чёрт его знает, как там обернется дело.
Время тянулось медленно и нудно. Фишке стало душно в пустой комнате. Он нахлобучил
шапку и вышел на улицу. Там стоял, прислонясь к крылечному столбу, вглядываясь в темноту.
Вздрогнул, когда за сугробами замаячила нетвердо шагающая фигура. Заспешил ей
навстречу.
– Ну что? – тревожным шепотом спросил он.
Ответа не последовало. Пьяный молча взобрался на крылечко, нырнул в темноту сеней, а
зайдя в комнату, в чём был плюхнулся на койку.
– Ты чего это раскис? – испуганно спрашивал Фишка, предполагая худшее.
– Ну тя к дьяволу, – огрызнулся приятель. – С эким бугаем разве сладишь. В дугу
согнет...
Фишка успокоился и дал выход злости за свою трусость, от которой битый час дрожали
подколенки.
– Эх ты, дохлая мокрица, – измывался он над приятелем. – А еще хвастал: «Я да мы, на
медведя хаживали». А увидал Егорову дулю и скис.
Приятель молчал, отвернувшись к стене. Фишка, кряхтя и бормоча ругательства, тоже
стал укладываться. И здесь, на Крутой Веретии, Фишкин авторитет покачнулся. Давно ли на
завхоза смотрели во все глаза – что сказал Фиша, то и будет. Да кончилась, видать,
масленица. Заснул он в удрученном состоянии. Снился медведь с кулаками Егора Бережного.
Тяжелые кулаки, чёрт бы их побрал... Фишка скрипнул зубами.
Глава седьмая
В СУЗЁМ ПРИЕХАЛ ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР
1
Синяков упрямо крутит ручку телефона, дует в трубку, кричит: «Леспромхоз,
леспромхоз!» Никакого отзвука. Старый настенный телефонный аппарат висит как-то косо,
под нажимом мощной руки весь его деревянный футляр содрогается и, кажется, готов
рассыпаться. Синяков яростно кидает трубку на рычаг, снова схватывает и донимает
телефонистку:
– Да ты соткни там как следует-то, пигалица. Небось, сунула кое-как... Ну-ну, не
оправдывайся, знаю я, привыкли вы щебетать про свои бантики-фантики... Соединила?
Он опять начинает крутить телефонную ручку столь прилежно, что в аппарате раздается
визг. Все попусту. Уверившись в этом, Синяков вытирает лоб и кладет на треснутое
настольное стекло свои узловатые кулаки.
– Чертова игрушка, а не телефон, – говорит он уныло.
Иван Иванович посматривает на него с усмешкой.
– Заменил бы ты, ей-богу, начальник, эту крутилку. У всех аппараты любо посмотреть,
новенькие, удобные. Крутнешь – звук мягкий, а у тебя что таратайка грохочет – и толку нет.
На одном гвозде висит и тот ржавый, того и гляди оборвется.
Синяков пытается выровнять аппарат на стене, ищет глазами на столе, на подоконнике,
нет ли гвоздя. Гвоздя не находится, и он решительно берет карандаш, втыкает его в старое,
оставшееся от потерянного гвоздя отверстие.
– Повисит ещё и этот, добро...
Синяков берет список запасных частей, привезенных Иваном Ивановичем. Хмыкает.
– Ишь, расщедрились после-то дела! Сперва Синякову строгий выговор, а потом
запчасти. Умники...
– Дмитрий Иванович сказал, что он сам на днях приедет в Сузём, – сообщил мастер. –
Посмотрю, мол, как там машины используются.
Синяков забарабанил пальцами по стеклу.
– Пущай приедет. Посмотрим, какой он перелом совершит. День-два покрутится, да и
обратно укатит. А ты тут расхлебывай, пока следующий выговор не получишь...
Он вздохнул, сложил бумаги со стола в ящик, натянул шапку и, не глядя на мастера,
вышел. Иван Иванович тоже вздохнул, только по-иному, закрыл кабинет начальника на ключ
и захромал, пошел в механические мастерские.
– Получили запчасти? – спросил он первого встретившегося слесаря. Тот свистнул и
выразительно развел руками.
– Скор ты, Иван Иванович. Как же их получишь, пока они месяца на складе не
пролежали?
– Ну, ничего, ребята. Митя скоро сулится приехать, может, толк будет. .
– Митя Бережной? Он что, сам тебе говорил? – откликнулся из угла механик, сверкнув
зубами. – Это дело, кабы приехал...
2
Заглазно по старой привычке его всё ещё называли Митей, хотя при обращении величали
почтительно Дмитрий Иванович. В Сузёме не бывал он давно. После войны заглянул только
раз, проездом. Всё некогда. А хотелось пожить в этом далеком лесном углу, который в
воспоминаниях остался родным и милым. Правда, из старых друзей на Сузёме никого не
осталось: одних раскидала война, иные подались в другие места. Кто там? Дядя Егор да Иван
Иванович. Дмитрий улыбнулся, вспоминая недавнюю встречу со старым мастером.
На леспромхозовском складе Иван Иванович с Юрой получали запасные части. Попался
очень тяжелый ящик, и Юра никак не мог поднять его на высокий воз. Иван Иванович
суетился, прихрамывая, силился подсобить, да помощь, видать, от него была невелика. В это
время подошел Дмитрий и, подхватив рукой за угол ящика, помог водрузить его куда следует.
– Слабоват из тебя помощник, Иван Иванович, – сказал Дмитрий.
Мастер обернулся. Он увидел высокого мужчину в черном полушубке с курчавым
воротником и в такой же курчавой шапке. Лицо будто знакомое и в то же время незнакомое.
– Здравствуй, мастер, – протянул Дмитрий руку.
– Здравствуйте, – не очень уверенно ответил старик. – Что-то не признаю вас...
– Ах, Иван Иванович! Или твоя память девичьей стала? Помолодел, видно...
Старик ахнул и кинулся к Дмитрию, обхватив его руками.
– Митя! Митяшка! Каков стал, елки-палки...
Он внезапно осекся, ощутив пустой рукав Митиного полушубка.
– Извини, Митрий Иванович, по-стариковски я... Ишь, какое дело.
Встреча с мастером разбередила сердце Дмитрия. Вспомнились прошлые довоенные
годы, горести и радости счастливой и теперь уже такой далекой поры. Да, сколько воды
утекло! На войну уходил ещё комсомольцем, а теперь вот инвалид, инженер. С фронта домой
он вернулся капитаном, оставив в боях у озера Балатон руку. На первых порах растерялся,
