почты: надо написать домой, а то мать будет беспокоиться. Опустила письмо в ящик,
направилась к выходу – и столкнулась с Бережным. Глазам не поверила. Да и он уставился,
даже вход загородил, люди недовольно заворчали.
По набережной вышли на бульвар, сели на скамейку. Сообщили друг другу, как
оказались в Архангельске. Егор приехал на совещание передовых лесозаготовителей. Живёт
в гостинице на Поморской. Совещание откроется завтра, в театре.
– Видела? От морского вокзала наискосок – большущее такое здание. Вот там. А ты как
здесь очутилась?
– Учусь, Егор Павлович. В институте, в лесном. Там всё профессора, профессора...
Страсть мудрёные лекции говорят, не знаю, пойму ли всё...
Егор потрогал усы, глянул на Макору искоса.
– М-да, девка, далеко пошла. В институте! Профессора...
Макора приосанилась, сказала с важным видом:
– Лекции такие научные, ужас. Профессора ученые, с лысинами, от ума, наверно...
И не выдержала, засмеялась.
– Чудной ты, Егор Павлович. На курсах ведь я. По лесному делу.
– Всё равно добро, – сказал Егор.
Они сидели долго. Уж машины перестали гудеть на улицах, и бульвар обезлюдел.
Макора, нечаянно глянув на часы, воскликнула:
– Время-то! Скоро утро... Тут и не поймешь, когда ночь... Ты уж проводи меня, Егор
Павлович, до общежития.
Егор расправил усы, заулыбался.
– Ровно кавалер барышню провожать... Как в городе...
– Так в городе и есть. Ты что же, думаешь, все в Сузёме находишься?
– Не привычен я по-городскому обходиться. Да придётся, видно... И под ручку
полагается али нет?
– Полагается...
Тих и необычен в летнюю ночь Архангельск. Улицы пусты. Редко-редко прогромыхает
трамвай. На мостовой женщина в фартуке пылит метлой. А светло, что днём. Заря так и не
уходит с неба всю ночь. Крыши домов на той стороне реки в свете зари кажутся аловатыми.
Глянешь в сторону Соломбалы – там ажурные краны судоремонтного завода медленно
двигаются по малиновому пологу зари. А вокруг них собираются кучи облаков. Они на
глазах меняют цвет – розовые, сиреневые, палевые. Говорят, архангельские старожилы по
этим облакам предсказывают погоду. Егору и Макоре та премудрость незнакома, потому они
не обращают внимания на облака. Им ещё надо найти улицу, где стоит общежитие
техникума. А как её найти, если и спросить не у кого. Дворничиха с метлой объяснила так,
морячок показал в другую сторону. Ходили-ходили, никакого общежития не нашли.
Так их и утро застало.
– Пойдем к трамваю. Мне скоро на лекцию, да и тебе в театр, – сказала Макора.
До театра оказалось рукой подать. Макора поехала дальше. Прощаясь, она сказала:
– Заскучаешь, так приходи. В кино сходим...
Егор, соскочив с подножки, помахал ей рукой.
2
Совещание лесорубов длилось несколько дней. Макора всё время поджидала Егора. Он
не появлялся. Макора волновалась, стараясь в то же время убедить себя, что ей безразлично,
придёт он или не придёт. И на лекциях, и в перерывы, и по дороге в общежитие она ловила
себя на мысли, которая словами выражалась примерно так: «Ну и пусть не приходит».
Однажды утром в институтском вестибюле она подошла к газетной витрине. Из-под стекла
на нее глянуло знакомое лицо. Портрет Егора а газете получился сероватым, но Макора
узнала его сразу. Он стоял на трибуне, правая рука застыла в жесте, рот приоткрыт –
произносит речь. Крупными буквами сверху было написано: «Речь лесоруба Егора
Павловича Бережного». Макора не обратила внимания на звонок к занятиям, читала речь:
«В докладе про меня говорили очень уж здорово. Я даже не поверил, что про меня. Наша
бригада стала первой на лесопункте Сузём. Верх взяла. Паша Пластинин немного отстал.
Кубометрами он недотянул. И докладчик сказал, будто знамя Красное мне полагается, нашей
бригаде то есть... Я, конечно, благодарю и от себя и от всех лесорубов своей бригады. Только,
если уж по-правильному, так выдайте знамя Пашиной бригаде. Она заслужила. Она у нас
первая по чуренковскому способу работать стала. Она первая пилу электрическую обуздала,
мы уж потом. Мы у неё учились.
Может быть, я не о том говорю. Выступать я не мастер, на такое собрание первый раз в
жизни попал. Слышал я, как тут хорошие ораторы выступали. Проценты приводили... Мне
так не суметь. Вы подправьте меня, товарищ председатель, если не туда загну. (Смех, голоса:
«Туда, туда! Загибай дальше!») Мне с Пашей не равняться. Вон он сидит, на том ряду...
Видите? Не ему за мной, а мне за ним пришлось тянуться. Спасибо ему, подтолкнул, дорогу
показал. Да и все помогали... Я трудом на правильную дорогу вышел. И вот докуда добрался,
на эдакой высоте стою и говорю... Хоть бы перед вами не запутаться, а то подумают: «Ишь,
лешак из Сузёма вылез и лыка связать не может». Да уж ладно ли, нет ли, а бухну.
Кубометров-то я, возможно, наломаю больше каждого из вас. Батька меня корпусом не
обидел. Нормы казенной не признаю, она мне на разминку. Спросите вон Пашу, он не даст
соврать: когда я в одиночку работал, по две, а то и больше давал. Мужик, сами знаете, от
работы не прячется. Да не в этом дело, хоть я уж и думал, что за самую сердцевину жизни
ухватился! На-ко! Егор Бережной на почетной доске, Егора Бережного в президиум
усаживают, как важного представителя, рядом с уполномоченным из района. Шутка ли! Эко,
думаю, достукался!
А теперь понимаю: хоть и садили тогда в президиум, да в нутре-то у меня ещё было
пусто. Не там я искал сердцевину-то... Но люди помогли её всё-таки найти. А уж нашел да
ухватился за неё, ныне меня с пути не сковырнёшь! Держаться буду обеими руками. От
колхоза, бывало, бежал по дурости. В лесу дальнюю делянку выбирал, от людей прятался.
Сам да один – себе господин. Так думал. И свету был не рад. Не таю, чуть в кулацкой
компании не погряз. Спасибо добрым людям, выручили, по башке легонько стукнули
вовремя. Когда понял я это, будто из дымного кушника1 на волю вышел. Глазам от яркого
свету больно, они слезятся, а дышать легко... Недаром говорится: живи для людей, поживут и
люди для тебя...»
Макора читала, не в силах оторваться от этой вовсе не гладкой, будто взъерошенной
Егоровой речи. И так ей захотелось с ним теперь встретиться, что она махнула рукой на
занятия, поехала в театр искать Егора. Попала как раз в перерыв. Народу полно. Как найти?
Увидела у книжного киоска Пашу Пластинина, кинулась к нему со всех ног. Паша разыскал
Егора.
– Ты что же? Обещал прийти и не пришёл, обманщик, – набросилась на него Макора.
Егор прятал улыбку под усами.
– Так, Макора Тихоновна, занят же был. На трибуне мы нынче выступаем, не лаптем щи
хлебаем.
Паша Пластинин сделал вид, что его очень заинтересовала диаграмма вывозки леса,
висящая на стене.
Среди тысячи людей, передвигающихся в ту и другую сторону по широкому залу, в
необычном гуле голосов они стояли – Егор и Макора – вдвоем, одни-одинёшеньки и
смотрели друг на друга.
3
В субботу Макора проводила Егора, долго махала ему с пристани кашемировым своим
полушалком. Пароход скрылся за судами, стоящими на рейде. Макора с толпой
1 Кушник – лесная избушка.
провожающих вышла на городскую улицу. Давно ли эта улица казалась ей чужой,
неприютной и страшноватой. Ныне она приняла Макору в свой водоворот дружелюбно и
весело. Хорошее настроение не покидало весь день. Немножко и грустновато, что рассталась
с Егором, но рассталась-то ведь ненадолго. Закончатся курсы, снова она приедет в родной
Сузём, и чует сердце, что изменится, пойдёт по-новому жизнь...
