пыталась проведать мужа. Вместо Харлама она нашла другого любителя чинить сенные
вилы. Но Егор этого не знал, и его донимали угрызения совести: а вдруг Платонида со зла
1 ПЭС – передвижная электрическая станция.
2 Окарзовка – очистка срубленных деревьев от сучьев.
наклепала?
В субботний день Егор укатил под вечер домой. Параня была в бане. Пришла
распаренная, помолодевшая. Увидев мужа, ссутулилась, проскользнула в кут. Егор ждал, что
жена приоденется и выйдет. Она не спешила. Он сидел на лавке у окна, на привычном
«хозяйском» месте, поглаживая ладонью угол стола. Лучше бы не приезжать. Своя изба
казалась мужику неприютной, холодной, пустой. Жена не подавала признаков жизни, будто
замерла там, за печкой.
– Параня, ты бы вышла хоть, – не выдержал Егор.
– Ну и выйду, – откликнулась та, и голос её резанул не ухо, а сердце Егора. – Ты ужинать
небось будешь?
– Небось буду. .
Она собирала на стол, не глядя на мужа. Ходила, виляя бедрами, старалась выставить
напоказ в разрез подола блистающую икру стройной ноги. Но делала это будто нечаянно,
будто она в избе одна и никого у стола на хозяйском месте нет. Это нелепое кокетство
выводило Егора из себя. Твердые Егоровы пальцы дробно барабанили по столу.
– Рассказывай, жена, как ты без меня жила и живешь...
– Как живет жена, когда муж от неё уехал! Сладко ли? – ответила Параня, тряхнув
сережками.
Тот приподнялся на лавке, оперся кулаками о столешницу.
– А может, сладко? Говори-ка, верная супруга, правду... Не юля... Не скроешься...
Параня побледнела, замерла столбом под тяжелым взглядом мужа. Он ждал, желваки
ходили под щеками.
– Что ты, Егорушко! С чего это?..
– Не с чего... По Харламке-то соскучилась ли?
– Всё врут, всё врут... Ты не верь, всё врут...
– Допустим, врут. . А не расскажешь ли, как сенные вилы чинили? Не объяснишь ли,
зачем чуланные двери хламом заваливала? Не напомнишь ли, почему твоя чулочная подвязка
оказалась в Харламковой дароносице?
Что сделалось с Параней? Она сжалась в комок, кинулась к ногам Егора и потянулась к
посыпанному опилками валенку, пытаясь поцеловать его.
– Прости! Прости меня, Егорушко... Бес попутал... Признаюсь... Не казни меня,
окаянную, пожалей...
Егор отнял валенок, оказал почти спокойно:
– Казни испужалась. Блудлива, а труслива. Вставай-кось да перестань играть в
дрожжанку...
Параня, недоверчиво косясь, встала, горстью захватила разметавшиеся волосы, начала их
скалывать шпильками.
– Была ошибка, была... Больше не повторится, Егорушко, – продолжала причитать
Параня, всхлипывая. – Верна тебе буду по гроб, ей-богу, вот хоть сейчас провалиться на
месте...
– Ну ладно, не провалишься, чего там... А в твою верность нынче мне верить все равно,
что в Платонидину святость... Одного поля вы ягодки...
Чувствуя, что острота момента миновала, Параня стала усиленно хлопотать по хозяйству,
застучала горшками да кастрюлями, угодливая, готовая повиноваться мужнему взгляду,
носила ему на стол блюда, подкладывала ватрушки, притащила целый туесок сметаны.
Угощать не смела, делала всё молча. И Егор молчал. Он словно забыл о существовании
жены, не глядел на неё. А Параня, уйдя в кут за занавеску, беспокойно смотрела в
обледенелое окно, прислушивалась к шорохам. Чем дольше тянулся вечер, тем напряженнее
чувствовала себя Параня. Она ждала сегодня совсем не мужа. И вот теперь не знала, как
быть. Не скор на поворотах Егор, не легко его вывести из себя, но после всего происшедшего
сегодня и от него можно ждать всякого... Ей хотелось выйти из избы, предупредить.
жданного гостя, выпутаться из беды. Но выйти она не смела.
– Ты, Егор Павлович, устал с дороги-то. Может, спать хочешь?
Егор не ответил. Расстелил на лайке под полатями свой полушубок, положил валенки в
изголовье, прикрыв их рушником. Параня ликовала. Она взяла лампу, унесла в кут,
привернула фитиль. Егор уже стал засыпать, как за окном послышался шорох, и в раму
постучали. Параня накинула ватник, схватила ведро с помоями и побежала из избы.
– Ты куда? – поднял голову муж.
– Унесу пойло теленку, – ответила она, что пришло на ум.
– Теленок по ночам ужинает? Ну-кось, подожди, сядь на лавку...
Параня, бледная, присела у двери. Стук в окно повторился настойчивее, требовательнее.
– Это кто?
Параня молчит.
– Кто, спрашиваю!
За окном скрипит снег под чьими-то ногами, за леденистым стеклом смутно темнеет
голова в ушанке.
Егор выхватил у Парани ведро и со всего размаха пустил его в окно. Параня выскочила за
дверь и ни жива ни мертва притаилась в хлеве под яслями. Муж её не искал. Когда она
решилась вытянуть из хлева, увидела дверь из избы полой. Изба была пуста.
3
Трудно было Егору, но он переживал боль в себе. И успокоение находил только в
сутолоке будничных дел. То электропильщики предлагают изменить способ валки деревьев,
ввести новую систему, которую назвали «валкой в елочку». То трелевщики настаивают на
предварительной расчистке волоков, уверяя, что это скажется на увеличении
производительности труда. То окарзовщики в один голос требуют: пора прекратить сжигание
сучьев. Столько добра в дым уходит. В других местах, говорят, эфир да спирт из сучков гонят
– такие установки прямо в лесу устроены, а то в брикеты сучья прессуют, на топливо с
успехам используют. Почему мы сучьями небо коптим? Мозгуй, бригадир, поворачивайся. И
так рад был Егор этому водовороту больших и малых дел, этому неотвратимому напору
жизни! А люди, когда узнали, что стряслось у Егора дома, все без исключения будто
сговорились, старались ни словам, ни взглядом не бередить душу бригадира. Только
душевнее, мягче, внимательнее стал каждый.
Егор это чувствовал, понимал и, как умел, отвечал людям тем же. Так черное горе
человека вытеснила, отдалила, развеяла большая человеческая дружба.
К весне бригада Егора Бережного по производственным показателям оказалась одной из
лучших в леспромхозе. Паша Пластинин, главный соревнователь Егора, написал о нем в
областную газету.
Между тем подоспела горячая для лесорубов пора – весенний молевой сплав леса. Весна
в этом году выдалась дружная, снега таяли неудержимо, и речка Болтушка вздулась, вышла
из берегов, заиграла буйной пенистой волной, будто и впрямь стоящая река. Она мчалась, всё
сметая с пути: и старые мосты, и остожья, и охотничьи шалаши, а кое-где и случайные
постройки, захваченные водопольем.
Егорова бригада с баграми вышла на крутой берег к лесному складу, готовая по первому
знаку начать сброску сверкающих желтизной брёвен в бурливую воду Болтушки. Принимай,
красавица, богатство лесного края, неси на быстрых волнах смолистое золото к надежной
устьевой запани! Все жители Сузёма, оживленные, весёлые, словно заряженные силой и
удалью, высыпали на берег. На штабелях закипела работа. Срок молевого сплава короток.
Болтушка побушует день-два и притихнет, начнет опадать и быстро обмелеет. За эти малые
дни полноводья надо успеть скинуть в воду весь заготовленный за зиму лес и проплавить его
на всём протяжении речушки. Только успевай поворачиваться! Промедлишь час, запоздаешь
на день, а потом намаешься, наканителишься, передавая бревна с багра на багор по
мелководью. Вот почему в дни половодья берут багры все, кто их может держать, начиная с
начальника лесопункта и кончая молоденькой учительницей. Только фельдшерицу не
пускают к штабелям, она дежурит на медпункте. Мало ли что может стрястись в такой
горячке.
Егоровой бригаде достался крайний штабель на бугре, подмываемом стремительным
течением. Весело полетели с высоты в воду брёвна, поднимая снопы брызг, кувыркаясь и
