– Вы любите музыку, верно? – спросил он.

Она пожала плечами:

– Конечно.

– Мы с Нитцем не особенно ладим. Он предпочитает играть самый обычный популярный джаз. А я, как вы, возможно, заметили, стараюсь привносить в свои песни более изящные музыкальные формы.

Мэри Энн слушала, но слов почти не разбирала. Глубокий голос Туини придавал ей уверенности; он отчасти рассеивал ее смущение, и этого было достаточно.

Присутствие негров ее всегда успокаивало. В их мире было как будто больше тепла и меньше напряжения, чем у нее дома. Ей всегда было легко разговаривать с чернокожими; они были похожи на нее. Они тоже были аутсайдерами и жили в своем отдельном, обособленном мирке.

– Вас тоже много куда не пускают, – громко сказал она.

– Вы о чем?

– Но вы такой талантливый. Каково это – уметь петь? Вот бы я могла делать что-то подобное.

Она вспомнила о спрятанном в сумочке объявлении, и ее беспокойство усилилось.

– А вы где-нибудь учились? В колледже?

– В консерватории, – отозвался Туини. – Способности к музыке у меня нашли довольно рано.

– А вы тоже состояли в баптистской церкви?

Туини сдержанно рассмеялся:

– Нет, конечно.

– А где вы родились?

– Здесь, в Калифорнии. Я решил остаться тут на постоянное жительство. Калифорния – богатый штат… с неограниченными возможностями, – в подтверждение этой мысли он указал на рукав своего пиджака. – Этот костюм сшили специально для меня. Скроили и подогнали в солидной фирме в Лос-Анджелесе.

Он пробежался пальцами по шелковому галстуку с ручной росписью.

– Одежда – это важно.

– Почему?

– Людям видно, что у тебя есть вкус. Одежда – это первое, на что обращаешь внимание. Вы как женщина должны быть в курсе.

– Да, пожалуй.

Однако ее это мало волновало; для нее одежда была всего лишь обязанностью, накладываемой обществом, – такой же, как гигиена и приличное поведение.

– Приятный вечер, – заметил Туини. Он обогнул ее, чтобы идти по внешней стороне тротуара, – жест джентльменской заботы. – У нас в Калифорнии погода просто превосходная.

– А в других штатах вы бывали?

– Конечно.

– Вот бы я могла отправиться куда-нибудь, – сказала Мэри Энн.

– Когда побываешь в нескольких больших городах, начинаешь понимать одну фундаментальную вещь. Все они похожи один на другой.

Она приняла эти слова, но ее стремление от этого не угасло.

– Я бы хотела уехать куда-нибудь, где получше, – выразиться более внятно она была неспособна, да и сама идея была не яснее. – Но где лучше? Назовите мне какое-нибудь приятное место, где живут приятные люди.

– В Нью-Йорке есть свое очарование.

– А люди там приятные?

– В Нью-Йорке прекрасные музеи и оперные театры – одни из лучших в мире. Люди там культурные.

– Понятно.

Сойдя с тротуара, Туини сказал:

– А вот и мой дом, – при виде старого, обветшавшего здания он заметно скис. – Смотреть особо не на что, но… хорошей музыкой много не заработаешь. Артисту приходится выбирать между коммерческим успехом и своими принципами.

Темная внешняя лестница вела из двора на третий этаж. Мэри Энн могла только осязать свой путь во мраке; впереди шел Туини, слева был собственно дом. Они проскользнули мимо бочки с дождевой водой, полной размокших газет. Далее следовал целый ряд бочонков из-под масла, затем – лестница. Деревянные ступени стонали и прогибались под ее ногами; она вцепилась в перила и не отставала от Туини.

В квартире было сумрачно; Туини провел ее через коридор на кухню. Она с любопытством огляделась – вокруг было скопление мебели и каких-то предметов, но ни различить, ни понять толком, что к чему, она не смогла. И тут включился свет.

– Извините за беспорядок, – пробормотал Туини. Он оставил ее в кухне, а сам стал, по-кошачьи осматриваясь, бродить из комнаты в комнату. Имущество его было вроде как цело: рубашки не своровали, гардины не потревожили, виски не выпили.

На кухне поблескивала лужица; сырой линолеум свидетельствовал о недавней катастрофе. Однако водогрей был починен, последствия ликвидированы.

– Отлично, – сказал Туини, – поработали на совесть.

Мэри Энн, поняв, что тревога оказалась ложной, присмирела и бродила по квартире, рассматривала книжные полки, выглядывала из окон. Квартира располагалась очень высоко; отсюда было видно весь город. Вдоль горизонта бежали яркие желтые огни.

– А что это за огни? – спросила она Туини.

– Дорога, наверное, – безучастно ответил он.

Мэри Энн вдохнула слегка затхлый аромат квартиры.

– Интересно у вас тут все устроено. Никогда такого не видела. Я пока живу с родителями. Здесь можно почерпнуть массу идей для моего собственного дома… понимаете?

Прикуривая сигарету, Туини произнес:

– Что ж, я оказался прав.

– Похоже, водопроводчик уже приходил.

– Не о чем было беспокоиться.

– Простите, – потерянно произнесла она, – я просто думала о соседях снизу. Я как-то читала… в общем, это была реклама страховой компании, и там говорилось про водогрей, который взорвался.

– Теперь, коль уж пришли, можете и плащ снять.

Она сняла плащ и бросила его на подлокотник кресла.

– Похоже, я напрасно увела вас из «Королька».

Засунув руки в задние карманы джинсов, она вернулась к окну.

– Пива?

– Пожалуй, – она кивнула, – спасибо.

– Пиво восточное, – Туини налил ей стакан, – садитесь.

Она присела, неловко держа стакан. Стакан был холодным и запотевшим; по его стенкам ползли капли.

– Вы даже не знаете, живет ли внизу хоть кто-нибудь, – сказал Туини. Он высказал мысль и намерен был развить ее. – С чего вы взяли, что внизу кто-то есть?

Уставившись в пол, Мэри Энн пробормотала:

– Не знаю, я просто так подумала.

Туини уселся на край захламленного стола; теперь он начальственно возвышался над ней. По сравнению с ним девушка казалась совсем хрупкой и очень молоденькой. В своих джинсах и хлопковой футболке она вполне сошла бы за подростка.

– Сколько вам лет? – спросил Туини.

Ее губы едва шевельнулись:

– Двадцать.

– Да вы еще совсем девочка.

Так оно и было. Она и ощущала себя маленькой девочкой. Она кожей чувствовала его насмешливый взгляд. Было ясно, что ее ждет суровое испытание – ей собирались прочесть нотацию. Наставить на путь истинный.

– Вам нужно расти, – сказал Туини, – вам предстоит многому научиться.

Мэри Энн всколыхнулась.

– Святые небеса, а я что, не знаю? Я и хочу многому научиться.

– Вы здесь живете?

– Естественно, – с горечью отозвалась она.

– Учитесь?

– Нет. Работаю на дурацкой фабрике разваливающейся хромированной мебели.

– Кем?

– Стенографисткой.

– Вам нравится эта работа?

– Нет.

Туини разглядывал ее.

– У вас есть какой-нибудь талант?

– Что вы имеете в виду?

– Вам нужно какое-нибудь творческое занятие.

– Я просто хочу уехать куда-нибудь, где вокруг были бы люди, от которых не ждешь подвоха.

Туини встал и включил радио. Гостиная наполнилась голосом Сары Вон[4].

– Видно, досталось вам по жизни, – сказал он, возвращаясь в свою выгодную позицию.

– Не знаю. Со мной не было ничего такого уж ужасного. – Она пригубила пиво. – А почему восточное пиво дороже, чем западное?

– Потому что у него более тонкий вкус.

– А я думала, может, из-за стоимости доставки.

– Думали? – На его лицо снова вернулась высокомерная улыбочка.

– Видите ли, у меня не было возможности выяснить. Откуда вы обычно узнаете такие вещи?

– Жизненный опыт в различных областях. Постепенно, с годами приобретаешь изысканный вкус. А для кого-то что восточное пиво, что западное – никакой разницы.

Мэри Энн пиво вообще не нравилось. Она нехотя потягивала из своего стакана, смутно сожалея, что она так молода, так мало видела и еще меньше сделала. Было очевидно, насколько она обыкновенная по сравнению с Карлтоном Туини.