По дороге Мэри Энн нечего было сказать. Она сидела очень прямо, крепко держала свою сумочку и неотрывно смотрела на деревенские пейзажи за окном. В подмышках у нее темнели влажные круги, издававшие запах розовой воды и мускуса. Она стерла почти весь макияж; белое лицо ее было лишено всякого выражения.

– Ты как-то странно выглядишь, – сказал Дейв Гордон. – Я серьезно.

Потом он с решительным видом произнес:

– Может, наконец скажешь мне, что с тобой происходит последнее время? Мы с тобой почти не видимся; у тебя всегда находятся какие-то отговорки. Похоже, ты меня ни в грош не ставишь.

– Вчера вечером я заходила к тебе домой.

– А когда я к тебе захожу, тебя никогда нет. И родители твои не знают, где ты. А кто знает?

– Я знаю, – коротко ответила Мэри Энн.

– Ты по-прежнему ходишь в этот бар? – В его голосе не было злости, только опасение, что она покинет его. – Я даже заходил туда, в этот «Королек». Сидел там и думал, может, ты появишься. Пару раз уже был.

Мэри Энн на минуту растрогалась.

– И что – появилась?

– Нет.

– Прости меня, – с тоской проговорила она, – может, скоро все это рассеется.

– Ты имеешь в виду работу?

– Да. Наверное. – Но она имела в виду куда большее. – Может, я уйду в монастырь, – вдруг сказала она.

– Как бы мне хотелось тебя понять. Как бы хотелось видеть тебя почаще. Мне бы хватило и этого. Я… ну, вроде как скучаю по тебе.

Мэри Энн самой хотелось бы скучать по Гордону. Но она не скучала.

– Можно тебе кое-что сказать? – спросил он.

– Валяй.

– Мне кажется, ты просто не хочешь за меня замуж.

– Почему? – спросила Мэри Энн, повышая голос. – Зачем ты говоришь такое? Боже мой, Гордон, да откуда у тебя такие мысли? Ты, должно быть, спятил; да тебе к психоаналитику пора. Ты просто невротик. Ты в плохой форме, детка.

– Не смейся надо мной, – обиженно произнес Гордон.

Ей стало стыдно.

– Прости меня, Гордон.

– И бога ради, неужели обязательно звать меня Гордон? Меня зовут Дейв. Все зовут меня Гордон – но хоть ты могла бы называть меня Дейв.

– Прости меня, Дэвид, – сказала она с раскаяньем. – Я на самом деле не хотела над тобой смеяться. Это все та жуткая история.

– А если б мы поженились, – спросил Гордон, – ты бы ушла с работы?

– Я об этом еще не думала.

– Я бы хотел, чтоб ты осталась дома.

– Почему?

– Ну, – начал Гордон, извиваясь от смущения, – если б у нас были дети, тебе пришлось бы о них заботиться.

– Дети, – произнесла Мэри Энн. Такое странное чувство. Ее дети: это была новая мысль.

– Тебе нравятся дети? – с надеждой спросил Гордон.

– Мне нравишься ты.

– Я говорю о настоящих маленьких детях.

– Да, – решила она, подумав. – Почему бы и нет? Было бы здорово.

Она задумалась.

– Я бы сидела дома… маленький мальчик и маленькая девочка. Только не один ребенок; как минимум два, а то и больше. – Она коротко улыбнулась. – Чтоб им не было одиноко. Единственному ребенку всегда одиноко… без друзей.

– Ты всегда была одинокой.

– Я-то? Да, наверно.

– Я помню тебя в старших классах, – сказал Дейв Гордон. – Ты всегда была сама по себе… никогда не видел тебя в компании. Ты была такая красивая; помню, я наблюдал за тобой во время обеда, как ты сидела всегда одна с бутылкой молока и сэндвичем. И знаешь, что мне хотелось сделать? Хотелось подойти и поцеловать тебя. Но я тебя еще не знал.

– Ты очень хороший человек, – с теплотой сказала Мэри Энн, но тут же осеклась. – Терпеть не могла школу. Так хотелось поскорей ее закончить. Чему мы там научились? Научили нас там чему-нибудь полезному в жизни?

– Пожалуй, что нет, – ответил Дейв Гордон.

– Вранье собачье. Вранье! Каждое слово!

Впереди справа уже виднелось здание «Калифорнийской готовой». Они смотрели, как оно приближается.

– Вот и приехали, – сказал он, притормаживая у обочины. – Когда увидимся?

– Будет время. – Она уже потеряла к нему интерес; зажатая и напряженная, она готовила себя к встрече.

– Сегодня вечером?

Вылезая из фургона, Мэри Энн бросила через плечо:

– Не сегодня. Не появляйся какое-то время. Мне нужно о многом подумать.

Обескураженный, Гордон собрался уезжать.

– Иногда мне кажется, что ты сама копаешь себе яму.

Она резко затормозила:

– Что ты имеешь в виду?

– Некоторые считают тебя слишком высокомерной.

Она покачала головой, отсылая его прочь, и рысью пустилась вверх по тропинке, ведущей к фабричному офису. Шум мотора стих за ее спиной – хмурый Гордон поехал обратно в город.

Открывая дверь в офис, она не испытывала ничего особенного. Она немного устала, ее по-прежнему беспокоил желудок, вот, собственно, и все. Пока миссис Болден вставала из-за стола, Мэри Энн начала снимать перчатки и плащ. Она чувствовала возрастающее напряжение, но продолжала как ни в чем не бывало, без каких-либо комментариев.

– Так, – начала миссис Болден, – значит, ты решила все-таки прийти.

Том Болден, прищурившись из-за стола, нахмурился и стал слушать.

– С чего мне начать? – спросила Мэри Энн.

– Я ведь сверилась с календарем, – продолжала миссис Болден, преграждая ей путь к печатной машинке, – и сейчас совсем не твоя неделя. Ты все это придумала только чтобы не работать. В прошлый раз я отметила дату. Мы обсудили это с мужем. Мы…

– Я ухожу, – вдруг выпалила Мэри Энн. Она натянула обратно перчатки и пошла в сторону двери. – Я нашла другую работу.

У миссис Болден отвисла челюсть.

– Сядь-ка на место, девочка. Никуда ты не уйдешь.

– Чек пришлете по почте, – сказала Мэри Энн, открывая дверь.

– Что она говорит? – пробурчал мистер Болден, вставая. – Она что – опять уходит?

– Прощайте, – сказала Мэри Энн; не останавливаясь, она выбежала на крыльцо, вниз по ступеням и на тропинку. Старик и его жена вышли за ней и стояли возле двери в полном замешательстве.

– Я ухожу! – крикнула им Мэри Энн. – Идите обратно! У меня другая работа! Убирайтесь!

Оба остались стоять, не зная, что им делать. Они не шелохнулись, пока Мэри Энн, удивляясь сама себе, не нагнулась за обломком бетона и не бросила его в них. Снаряд приземлился в мягкой грязи возле крыльца. Пошарив вдоль тропинки, она захватила целую горсть бетонной крошки и влупила по старикам шрапнелью.

– Идите домой! – орала она, начиная потихоньку смеяться от удивления и страха за себя. Рабочие с погрузочной платформы с открытыми ртами смотрели на происходящее.

– Я ухожу! И больше не вернусь!

Вцепившись в свою сумочку, она побежала по тротуару, спотыкаясь на непривычных каблуках, и бежала, пока окончательно не запыхалась и перед ее глазами не поплыли красные пятна.

Ее никто не преследовал. Она замедлила бег, а потом остановилась, прислонившись к гофрированной железной стене завода по производству удобрений. Что она наделала? Бросила работу. Раз и навсегда, в одно мгновение. Ну, жалеть уж точно поздно. Скатертью дорога.

Мэри Энн встала на проезжую часть и взмахом руки остановила грузовик, нагруженный мешками со щепой. Водитель, поляк, раскрыл рот от удивления, когда она открыла дверь и забралась на сиденье рядом с ним.

– Отвезите меня в город, – приказала она. Упершись локтем в окно, она прикрыла ладонью глаза. После минутного колебания водитель тронул, и машина поехала.

– Вам дурно, мисс? – спросил поляк.

Мэри Энн ничего не ответила. Трясясь вместе с грузовиком, она приготовилась к обратному пути в Пасифик-Парк.

В дешевом торговом районе она заставила поляка ее высадить. Приближался полдень, жаркое летнее солнце било по припаркованным машинам и пешеходам. Пройдя мимо сигарного магазина, она подошла к обитой красным двери «Ленивого королька». Бар был закрыт, дверь заперта; подойдя к окну, она принялась стучать в него монетой.

Через некоторое время из темноты нарисовалась фигура пожилого пузатого негра. Тафт Итон приложил руку к стеклу, проверяя, не треснуло ли оно, а потом открыл дверь.