Вернулся на берег. Спаниель подбежал ближе. Может быть, кто-нибудь его ищет? Опустевшая сумка болталась у меня на плече, и в ней одна камера.

Камера?

Я остановился, достал ее и взвесил на ладони. Цикл его последних работ. Я положил большой палец на кнопку, осталось только нажать на нее, чтобы открыть заднюю крышку и засветить пленку.

Я заколебался.

Мой большой палец точно сам по себе отдернулся. Медленно я снова убрал камеру. Завтра — тоже день, успеется; будет время подумать. Я подошел к Каминскому и присел рядом с ним.

Он протянул руку:

— Ключ!

Я вложил в нее ключ от машины.

— Передайте ей, что я очень сожалею.

— Которой из двух?

— Обеим.

— А что вы сейчас собираетесь делать?

— Не знаю.

— Хорошо!

Вдруг я невольно рассмеялся. Тронул его за плечо, он вскинул голову, на мгновение его ладонь легла на мою.

— Удачи, Себастьян.

— Вам тоже.

Он снял очки и положил их на песок рядом с собой.

— И всем на свете.

Я встал и медленно побрел прочь, преодолевая поскрипывающее сопротивление песка. Каминский протянул руку, пес неуклюже протрусил к нему и стал обнюхивать. Я отвернулся. Как много предстояло решить. Небо было низкое, необозримое, волны понемногу смывали мои следы. Начинался прилив.

к роману «Я и Каминский»^{27}

Эпиграф представляет собой трогательное самовосхваление Джеймса Босуэлла (1740–1795), биографа знаменитого английского писателя, стихотворца, драматурга, критика, лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709–1784).

На протяжении десятилетий Босуэлл в двух получивших широкую известность книгах — «Дневник» (1785) и «Жизнь Сэмюэла Джонсона» (1791) — фиксировал едва ли не все высказывания Джонсона, от философски глубокомысленных и утонченно остроумных до комических и парадоксальных. Имя Босуэлла стало нарицательным обозначением педантичного, дотошного и не всегда доброжелательного биографа, жадно ловящего любые подробности жизни описываемого им лица. Эпиграф в ироническом ключе предвосхищает основную психологическую коллизию книги, повествующей об отношениях художника и его невежественного, бездарного и самодовольного биографа. Одновременно он отсылает к роману Владимира Набокова «Бледное пламя» (1962), строящемуся на столкновении точек зрения автора и биографа — в данном случае гениального американского поэта Джона Шейда и его комментатора, причудливого безумца Чарльза Кинбота, — и, кроме того, Набоков в качестве эпиграфа также использует непроизвольно комическую цитату из Босуэлла.

Баринг Ханс. — Столь ненавистный герою романа художественный критик Ханс Баринг — это биограф знаменитого писателя Анри Бонвара, сделавший неплохую карьеру в рассказе Даниэля Кельмана «Под солнцем» (1998), а в романе «Я и Каминский» обратившийся к жизнеописанию художников.

Брак Жорж (1882–1963) — французский живописец и график, поначалу приверженец фовизма, впоследствии ставший наряду с Пикассо одним из основоположников кубизма.

В 1900–1910-х гг. предпочитал почти монохромные композиции («Натюрморт с музыкальными инструментами», 1908; «Гитара и ваза на высокой ножке», 1909; «Португалец», 1911; «Женщина с гитарой», 1913), постепенно отходя от кубизма к абстрагированию форм. Широко применял технику коллажа («Гитара и кларнет», 1916) и сочетание различных живописных техник: гуаши, угля, масла, — в пределах одной работы.

К началу 1920-х гг. перешел к полихромным композициям с более выраженным декоративным началом («Гитара, кувшин и фрукты», 1927; «Черные рыбы», 1942; «Лежащая женщина», 1930–1952; «Аякс», 1949–1954; цикл «Птицы» 1950-х гг.).

В конце жизни много занимался литографией и росписями (церковь в Асси, плафоны залов в Лувре), писал главным образом натюрморты, отличающиеся сложным совмещением пространственных планов, изяществом линий, насыщенностью тона.

Вермеер Ян (1632–1675) — знаменитый голландский художник, автор жанровых картин и пейзажей.

Его упоминание в тексте романа не случайно: как и Латур, Вермеер был непревзойденным мастером поэтической трактовки образов неприметных, но загадочных в своей самоуглубленности вещей. Под его кистью оживали стекло или хрусталь бокалов, бархат тяжелых драпировок, сине-белый дельфтский фаянс, неодушевленные предметы, обретая множество тончайших оттенков смысла, казались более одухотворенными и таинственными, чем взаимозаменяемые персонажи картин.

Вместе с тем картины Вермеера, при внешней сюжетной незамысловатости, таят в себе ряд загадок, будь то построение перспективы с помощью «камеры-обскуры», прием «картины в картине» или эффект обмана зрения. Описание некоторых картин Каминского позволяет говорить о том, что Вермеер, как и Латур, оказал на его творчество определенное влияние.

Каминский Мануэль. — Имя Мануэля Каминского впервые упоминается в романе в связи с одной из его наиболее характерных работ — «Натюрмортом с пламенем и зеркалом» (видимо, из подробно описанного ниже цикла «Отражения»). Не прообразами могли послужить произведения знаменитого французского художника Жоржа де Латура (1593–1652), автора жанровых картин и полотен на религиозные сюжеты, тяготевшего к желто-красной палитре, утонченным свето-воздушным и зеркальным эффектам, необычным контрастам света и тени, таинственному ночному освещению. Пламя (как правило пламя свечи) и зеркало — своего рода лейтмотивы картин Латура.

Среди «прототипов» работ Каминского можно назвать такие картины Латура, как «Иов и его жена» (начало 1630-х гг.), «Женщина, ловящая блоху» (1630–1634), «Мария Магдалина у зеркала» (ок. 1635) (эта картина световыми и зеркальными эффектами весьма напоминает натюрморт Каминского), «Магдалина с двумя свечами» (1640-е гг.), «Покаяние святого Петра» (1645).

Кроме теплого колорита, световых рефлексов, зеркальных отражений, Латура и Каминского объединяет пристальное внимание к детали, своеобразное «оживление» неодушевленных предметов: достаточно вспомнить раннюю картину Латура «Старуха» (1618–1620-е гг.), которую хочется назвать «портретом передника» — с таким наслаждением выписаны складки и кромка белого атласа, из которого сшит передник старухи, или «Старых крестьян за трапезой» (1620-е гг.), где Латур добивается почти осязаемого эффекта в живописном изображении ткани и волос. Судя по описанию картин Каминского, ему было свойственно столь же трепетное отношение к незначительным, на первый взгляд, подробностям изображаемого им мира: недаром его воспитывал великий поэт Рихард Риминг, прообразом которого послужил Райнер Мария Рильке.

Риминг Рихард. — В странном, отрешенном, погруженном в себя Рихарде Риминге узнается знаменитый австрийский поэт Райнер Мария Рильке (1875–1926). Правда, у Даниэля Кельмана Риминг — Рильке умирает в 1939 г., но в остальном сходство не оставляет сомнений.

Даже стиль писем, отправленных Римингом Каминскому-школьнику, напоминает некоторые страницы романа Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1909), хотя у Кельмана они окрашены чуть иронически.

Цикл «Отражения». — В западноевропейской живописи существует давняя и богатая «зеркальная» традиция.

Кроме уже упоминавшегося Латура, ей отдали дань, в частности, такие живописцы, как Ян ван Эйк в одной из самых знаменитых своих картин — «Портрете четы Арнольфини» (1434), Квинтен Массейс — в «Меняле с женой» (1514). На обеих картинах зеркала словно бы случайно запечатлели персонажей, не показанных на полотне.

С зеркалами экспериментировали и итальянские маньеристы, в том числе Пармиджанино, написавший утонченный и загадочный «Автопортрет в выпуклом зеркале» (1523), и Караваджо, по мнению исследователей пользовавшийся зеркалами для изображения некоторых своих моделей и виртуозно игравший с зеркальными эффектами: так, целая комната, причудливо искажаясь, отражается в стеклянном кувшине на переднем плане эрмитажного «Лютниста» (1595) (впрочем, некоторые искусствоведы считают его «Лютнисткой»).