Я спросил Лорда, когда он в последний раз Мерил Эрнесту давление. Может, у него приступ гипертонии?

— Ты хочешь сказать, скачок давления может его напугать?

— Ну да, нам же надо убедить Эрнеста в необходимости обследования. Я просто размышляю, как нам уговорить его ехать в Нью-Йорк.

— Да, пожалуй, это может сработать. Давление — то, что его действительно сильно волнует. Я с ним встречаюсь сегодня. Сделаю все, что от меня зависит. Так обидно! Физическое состояние Эрнеста стало гораздо лучше и почти пришло в норму — по-видимому, помогла строгая диета и отказ от алкоголя, — так теперь возникли проблемы с его душевным здоровьем. Ирония судьбы…

Нью-йоркский психиатр — назовем его доктор Знаменитость — быстро во всем разобрался. Он определил состояние Эрнеста как маниакально-депрессивный синдром и в разговоре с Лордом порекомендовал несколько новых препаратов, которые, как он надеялся, поддержат Эрнеста до госпитализации. Сначала доктор порекомендовал клинику Меннингера, но Вернон решил, что Эрнест никогда не согласится лечь в эту больницу. Да и Мэри будет протестовать против этой клиники из-за страха, что состояние Эрнеста станет достоянием публики, заметил я.

Стало ясно, что единственный приемлемый для всех вариант — больница, где лечат как соматические, так и психические заболевания. Туда Эрнест мог бы лечь в связи с каким-то физическим недугом, и это бы замаскировало истинную причину госпитализации. Тогда доктор Знаменитость порекомендовал клинику Мэйо. Вернон сообщил, что Эрнест, как мы и ожидали, испугался, увидев, что его давление поползло вверх. Лорд думал, что теперь сможет уговорить Эрнеста лечь на обследование в Мэйо, и доктор Знаменитость договорился о госпитализации, предварительно обсудив с врачами клиники состояние Эрнеста.

И вот 30 ноября, в сопровождении Вернона чартерным рейсом на маленьком самолете Эрнест прилетел в Рочестер, штат Миннесота, и в тот же день стал пациентом клиники Мэйо. Его зарегистрировали как Вернона Лорда и поселили в палату больницы Святой Марии.

Эрнесту не разрешили пользоваться телефоном, поэтому он писал всем письма. В декабре я часто разговаривал с Мэри, которая жила недалеко от больницы, в отеле «Калер», и ежедневно навещала Эрнеста. Она чувствовала себя в этом городе очень одинокой, и на Рождество, чтобы хоть как-то ее порадовать, моя дочь послала ей целый ящик подарков.

За тот месяц Эрнеста одиннадцать раз подвергли электрошоку. По словам Мэри, он очень тяжело переносил эту процедуру, страдая даже больше физически, чем душевно. Но ему становится лучше, с надеждой говорила она, да и с врачами сложились хорошие отношения. Но, добавляла Мэри, у них был один недостаток — они знали его хуже, чем она.

Электрошок отменили в начале января. Вскоре после этого Эрнест попросил врачей разрешить ему позвонить мне, и они согласились. С тех пор как Эрнест поступил в больницу, он первый раз звонил по телефону, и для него этот звонок был необыкновенно важен. Я проконсультировался с врачами, есть ли темы, которые мне не следует затрагивать в разговоре, но они сказали, что никаких ограничений нет. Итак, звонок был назначен на определенный день и определенное время.

И вот в моем доме зазвонил телефон, и оператор сообщил мне, что сейчас со мной будет разговаривать мистер Лорд. После приветствий Эрнест сказал:

— Просто кошмар — лежать под фамилией «Лорд»[25] в католической больнице, и это мне, человеку, давно забывшему о католичестве!

Его голос звучал мощно и радостно, казалось, он полностью владел собой, только вот в интонациях появилась мягкость, какая-то сердечность, которой раньше не было. Он рассказывал, что несколько дней назад начал читать. Что он читает? Новую книгу нашего друга Джорджа Плимтона «Вне лиги». Она ему очень нравится, и он получает от чтения большое удовольствие.

— Правда, трудно получать удовольствие от чего-либо, когда лежишь в комнате, где за тобой следят, запирают дверь и ведут себя столь неприлично, что даже не доверяют тебе тупую бритву.

Было так странно слышать его слова! Я не очень представлял себе, как он живет в клинике. Разрешат ли его врачи навестить мистера Лорда? Он спросит, но, честное слово, Рочестер так далеко, что ему просто неудобно просить друзей приехать сюда.

— Но я не отрицаю такой возможности. И мне чертовски приятно было бы тебя увидеть.

Наш разговор продолжался пятнадцать минут, и он ни разу не упомянул о своих прежних страхах. Эрнест довольно много говорил о парижских воспоминаниях, о том, что ему надо продолжить работу над ними, поскольку он хочет, чтобы книга вышла уже осенью. И тут мы услышали голос больничного оператора:

— Мистер Лорд, пора заканчивать.

И Эрнест, быстро попрощавшись, повесил трубку.

Весь городок Рочестер — это клиника Мэйо. Он расположен на плоской равнине. Рочестер напоминает иглу, окруженную наперстками. Игла — это небоскреб, здание самой больницы, а наперстки — отели, в которых останавливаются приезжающие сюда со всего мира пациенты и их родные. От отелей все пути ведут к больнице, которая похожа на пчелиный улей, разделенный на отдельные соты. В лифтах отелей в сопровождении родных непрестанно поднимаются и спускаются люди в каталках и креслах на колесах, их же вы видите и на дорогах к больнице.

В самой клинике Мэйо больные не лежат. Их размещают в больнице Святой Марии, и там за ними ухаживают монахини, а врачи из Мэйо консультируют и назначают лечение.

Я должен был вылететь в Рочестер 13 января 1961 года, но 10 января получил телеграмму от Эрнеста, в которой он писал: авиакомпания «Нортуэст» бастует, и лучше, если я полечу на «Кэпитол» в Миннеаполис, а затем рейсом «Браниф» или «Озарк» — прямо в Рочестер. Или же сяду на машину компании «Джефферсон транспортейшн» и через полтора часа буду в городе. Машины уходят каждые четыре часа, а билет стоит восемь долларов. Он добавил, что весит теперь сто семьдесят три фунта с четвертью и все эти фунты будут счастливы меня видеть.

Так похоже на него прежнего — эта забота о друзьях и внимание к малейшим деталям! Я купил большую банку белужьей икры и взял билет на рейс компании «Кэпитол». К сожалению, кухня самолета вместе с холодильником, в котором стояла моя банка с икрой, осталась в Чикаго. Я ее так никогда больше и не видел, а мне так хотелось подарить икру Мэри.

Получив номер в «Калере», я сразу отправился в больницу. Эрнест выглядел страшно похудевшим — сто семьдесят три фунта в одежде вместо его обычных двухсот десяти — двухсот двадцати. У него как-то изменились черты лица, и даже манеры стали другими. Он представил меня своей медсестре — крупной симпатичной молодой женщине, которая явно нравилась своему пациенту, а потом — врачам, которых он уже возвел в статус приятелей. Они часто приглашали его в свои дома на обед, а один врач рассказывал мне, что в прошлое воскресенье у него в саду состоялись настоящие соревнования по стрельбе, в которых участвовали его друзья, а потом был накрыт стол, и Эрнест там тоже был. Мы сидели в маленькой, но уютной палате. Эрнест шутил и смеялся, вспоминая разные забавные случаи из прошлого, например наш триумф в Отейле или мое выступление на корриде. Врачи были в восторге. Несмотря на то что Эрнест выглядел не очень хорошо, было очевидно — он выздоравливает. Но в то же время у меня возникло чувство, что врачи относятся к нему не как к пациенту, а скорее как к знаменитости, волею судеб оказавшейся в больнице.

Уходя, доктора заметили, что было бы замечательно, если бы мы с Эрнестом немного погуляли. Медсестра протянула ему одежду, и, одеваясь, Эрнест показал мне гору писем. Он сказал, что всегда аккуратно отвечал людям, и теперь ему неловко, что он не сделал это вовремя. Если бы Нита[26] была здесь, тогда бы он диктовал ей, и они бы вместе быстро справились с этой кучей писем. Но ведь можно попросить стенографистку клиники ежедневно приходить к нему, предложил я, например, после обеда, на пару часов. Такая возможность явно обрадовала его и воодушевила.