— У тебя есть какие-нибудь сбережения?

— О чем ты говоришь?! Я живу на то, что зарабатываю, а ты знаешь, сколько я зарабатываю.

— Барни, никогда не забывай об одной очень важной вещи — пережив развод, люди часто оказываются без денег. Ты не просто теряешь детей — и не важно, что тебе при этом обещают, — ты еще неуклонно идешь к экономической кабале. Те деньги, что у тебя останутся, если ты только не сорвешь джекпот, явно никого не смогут удовлетворить. Возможно, я все это только что вычитал из статьи Хотча на эту тему. Но, как бы то ни было, если ты спросишь меня, я тебе отвечу, что любой модус вивенди хорош, если можно не открывать военных действий. Последний раз мы расходились с Мисс Мэри по той причине, что детей у нас нет, любви нет, зарабатывала она больше, чем я, да еще была убеждена, что без меня ее ждет лучшее будущее, в чем, видимо, не ошибалась, поскольку наши интересы и вкусы абсолютно не совпадали, я любил писать и совершенно не соответствовал ее амбициям. Впрочем, никогда нельзя давать советы. И я даже не хочу пытаться это делать.

— Знаешь, дети меня волнуют гораздо больше всех денежных проблем. У меня с ними прекрасные отношения. Они очень много значат в моей жизни. Если я смогу видеть их регулярно… Конечно, совсем непросто содержать два дома на один заработок, но… Что делать, не знаю…

Эрнест заговорил о своих сыновьях, о том, как складывались их отношения после разводов. Он рассказал о Патрике, который жил с Полин в Ки-Уэсте. Однажды мальчик приехал в гости к отцу на Кубу и слег с менингитом. У Патрика начался бред, приведший в ужас всех обитателей финки. И только благодаря усилиям Сински Дунабетия, Роберто Эррера, Тейлора Уильямса и Эрмуа, великого игрока в пелоту[16], Эрнест вытащил Патрика из кризиса. Он ухаживал за сыном, не отходя ни на шаг, пока Патрик окончательно не выздоровел. Эрнест сказал, что был период, когда Эрмуа пришлось спать, держа мальчика в объятиях, чтобы тот не поранился во сне. Четыре недели, вспоминал Эрнест, ему не удавалось поспать за ночь больше четырех часов.

Патрик, выздоровев, конечно, не помнил, что с ним было. Он легко и безоговорочно поверил словам матери, внушавшей ему, что во время болезни на Кубе Эрнест абсолютно о нем не заботился и ей пришлось забрать его домой в Ки-Уэст, а уж там она выходила его, делая все то, что на самом деле делал Эрнест. Только спустя несколько лет Эрнест смог оправдаться в глазах сына.

— Очень важно понять одно, — сказал Эрнест, — не следует рассчитывать, что после развода дети останутся с тобой. Случай с Полин показывает, что, если женщина чувствует себя виноватой, она непременно попытается свалить вину на тебя.

Барни спросил, как складываются отношения Эрнеста с сыновьями теперь, когда они стали взрослыми.

— Думаю, вполне нормально. Встречаемся, когда можем, и при этом очень друг другу нравимся. Будущее ребят сложилось совсем не так, как я предполагал. Первый сын, Бамби, — в прошлом летчик, однажды приземлившийся на парашюте в немецком тылу. Я думал, его ждет блестящая военная карьера, а он теперь — брокер на Западном побережье. Гиги, путешественник, авантюрист, наездник, классный стрелок, ковбой, — теперь изучает медицину и собирается стать врачом. Патрик, о котором я вам только что рассказывал, закончил Гарвард и женился на девушке из балтиморского высшего общества. Думали, что он станет Хемингуэем-Мыслителем, а он поселился в Африке и стал Белым Охотником, причем очень хорошим, да еще ставит серьезные эксперименты по разведению кукурузы.

— Они советуются с вами, как им поступить в той или иной ситуации?

— Да, мы не теряем связи друг с другом.

Следующее утро встретило нас тяжелым густым туманом. Мы немного помешкали с отъездом, а когда все-таки отправились в путь в сторону Тулузы, старались ехать осторожно, поскольку видимость была отвратительной. Эрнест отказался сделать остановку в Тулузе, даже на чашечку кофе.

— Жители этого города — самые уродливые люди в мире. Можно проделать весь путь от Парижа до Нима и не увидеть ни одной смазливой девушки.

Когда мы проехали двадцать километров к югу от Тулузы и оказались в маленьком городке Мюре, Эрнест сказал, что мы можем остановиться на обед, — по-видимому, здесь у кривой распределения женской привлекательности был максимум. В Мюре мы замечательно пообедали грибами по-бургундски, запив их бутылкой «Сансерре».

— Что хорошо во Франции, так это то, что здесь нет чокнутых, — заметил Эрнест.

Его глаза потеряли присущий им грозный желтоватый оттенок, и мне показалось, что боль беспокоила его теперь чуть меньше. Наша официантка явно не имела ничего общего с тулузцами, и ее бюст выразительно выглядывал из круглого выреза платья. Эрнест попросил ее выпить с нами бокал вина, от чего она не отказалась. Чуть позже девушка уже была готова ехать с нами в Биарриц, и она бы так и сделала, если бы ее приятель, местный почтальон, не приехал за ней на велосипеде, когда мы расплачивались за обед.

В Биарриц, раскинувшийся у самой границы с Испанией, на берегу Бискайского залива, мы добрались уже вечером. Туман продержался в течение всего нашего путешествия, и красоты Пиренеев, к сожалению, оказались для нас потерянными. Мы остановились в отеле «Палас», который когда-то был летним дворцом Наполеона III. Мне достался роскошный номер с балконом, выходящим на море, и, когда волны разбивались о прибрежные скалы, мне казалось, я чувствую дыхание океана.

Мы зашли выпить в бар «Сонни», напротив отеля. Эрнест часто говорил об этом баре как о своем любимом месте отдыха в те дни, когда он вместе с Фитцджеральдом и Чарли Макартуром впервые открывал для себя прелести Ривьеры. Тогда в бар пересылалась его корреспонденция, здесь ему верили в долг, приносили и ставили на его любимый угловой стол любимые блюда, выручали, когда надо было рассчитаться с кредитором или заказать выпивку девице. В баре приятно пахло хорошей кожей, стойка была отделана красным деревом, а сиденья у стойки — лайкой. Сезон в Биаррице еще не наступил, и в баре было мало посетителей. С улыбкой бармен вручил Эрнесту письмо, ждавшее его три года.

Отдохнув в «Сонни», мы поехали в городок Сен-Жан-де-Луз, где посетили еще одно любимое местечко Хемингуэя — «Бар басков». Стоя опрокинули по стаканчику. Эрнест, повернувшись спиной к стойке, пил, задумчиво глядя на пустые столики.

— Здесь я стоял, когда в бар зашел Чарли Вертенбейкер с самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел в жизни. Они сели тут, за этот столик. В баре было полно народу, и вряд ли Чарли меня видел. В любом случае он смотрел только на девушку. Казалось, ничего не произошло, но вдруг Чарли повысил голос, и я услышал, как он воскликнул: «Я убью ее!» Я стал прислушиваться. Девушка спросила: «Ты успокоишься, если я скажу, что мне очень жаль?» На что Чарли ответил: «Нет, это ничего не изменит!» Девушка сказала, что очень любит его. А Чарли в ответ: «Если бы хоть это был мужчина…» И тут я понял, в чем дело.

— «Море меняется»! — вспомнил я. — Так вот где все происходило! Раньше я всегда думал, что ты выдумал эту историю с начала и до конца.

— В том рассказе я назвал мужчину Филом, но на самом деле это был Чарли, и девушка была настоящей красавицей.

— И он действительно просил ее уйти?

— Нет, он умолял ее не делать этого, но все равно в финале рассказа все произошло так, как было в жизни.

— И она сказала, что любит его и вернется, несмотря ни на что?

— Да.

— А как было в жизни? Чарли остался с ней?

— Не знаю. Но спустя некоторое время я ее встретил. Она гуляла по пляжу со своей подругой, к которой ушла от Чарли. Думал, что эта подруга окажется типичной лесбиянкой — взбитые волосы, твидовый костюм, низкие каблуки. Но ты знаешь, она оказалась такой же хорошенькой, как и девушка Чарли. Да, вот так — две красавицы, рука об руку бредущие по пляжу.

По дороге в Мадрид нашей первой остановкой стал Сан-Себастьян, где Эрнест хотел найти одно кафе, название которого забыл, — такое случалось чрезвычайно редко, обычно он помнил места, имена, даты, события, цвета, одежду, запахи, он мог с легкостью назвать даже имя победителя велосипедных гонок 1925 года, и при этом Эрнест никогда не вел дневников, не делал никаких записей. Все хранилось в его памяти в полном порядке.