В последующие дни Эрнест работал каждое утро, а после полудня все оставшееся время дня проводил на охоте. Я умел стрелять по мишеням, но не мог попасть в летящую птицу, и Эрнест, как всегда, получал огромное удовольствие, обучая меня охотничьим приемам и передавая свои секреты меткой стрельбы.
Иногда мы охотились вдвоем, но, как правило, с нами были Мэри или его друзья — фермер Бад Парди, Чак Аткинсон, владелец кетчумского рынка, молодой врач из Сан-Вэлли, специалист по переломам, которого я буду называть Вернон Лорд, и старый Тейлор Уильямс, в прошлом самый лучший охотник на Западе. Если мы собирались поохотиться на территории огромного ранчо Бада Парди, он заранее поднимался в небо на своем самолете и отмечал пруды, где водились утки. И тогда все точно знали, что, когда мы вернемся домой, из наших охотничьих сумок обязательно будут свисать головы подстреленных птиц.
Как-то мы отправлялись в Пикабо поохотиться на фазанов. Эрнест внимательно изучил местность и расставил нас, используя молчаливые жесты, как если бы мы были десантом, заброшенным во вражеский тыл. Он как-то нашел высохшее кукурузное поле и тщательно отметил его границы. И вот теперь он нас разместил по углам поля и велел отойти на некоторое расстояние. Этот маневр заставил прятавшихся в кустах фазанов собраться в центре поля, и, когда наши бравые бойцы незаметно от несчастных птиц снова сошлись, фазаны взлетели в небо. Мы все подстрели по две птицы, а Эрнест успел перезарядить ружье и убить еще пару фазанов, крутившихся в небе.
Эрнест всегда строго соблюдал определенные правила: ружья в машине не должны быть заряжены; когда перелезаешь через ограду, ружье должно быть сзади; если увидел птицу — не указывай на нее, иначе удача отвернется.
Однажды Эрнест увидел большую белую сову. Она сидела высоко на дереве, и он подстрелил ее, попав в крыло. Эрнест подобрал птицу и внимательно осмотрел.
— С совами надо быть очень осторожным, — заметил он. — Однажды я нес сову неправильно, она вцепилась мне в живот когтями и долго не отпускала. Очень серьезное существо.
В гараже Эрнест устроил для совы специальное место. Он усадил ее в коробку, которую выстлал охотничьей одеждой. Потом укрепил в коробке палку, на которой сова могла сидеть. С этого момента вся жизнь в доме сосредоточилась вокруг птицы. Сначала всех волновало, как она ест. По ночам Эрнест ловил для нее мышей, чтобы сова имела на завтрак исключительно свежий продукт. В полдень он приносил ей головы кроликов и уток, уверяя всех, что сове нужен пух и мех. Потом Эрнест стал беспокоиться по поводу ее испражнений.
— Еда — это очень важно, но опорожнение желудка — не менее существенно, — глубокомысленно замечал он. И лишь когда появились явные доказательства того, что организм совы функционирует в полную силу, а возникшие сомнения, достаточно ли она пьет, улетучились, Эрнест расслабился. Мэри хотела как-то назвать сову, кажется, Хаммерштайном, но все звали птицу просто — «Сова».
Я спросил Эрнеста, зачем он подстрелил тогда сову.
— Хотел с ней позаниматься. Может, мне удастся ей внушить, что она — сокол, — ответил Эрнест.
Сова, в силу присущей ей мудрости, стала арбитром во всех домашних делах. Так, однажды между Эрнестом и Мэри разгорелась ссора. Мэри собралась готовить печень лося, а Эрнест сомневался в ее свежести. Все понюхали печень, но никто так и не смог сказать ничего наверняка. Тогда Эрнест вытащил свой швейцарский нож, отрезал кусочек и предложил его сове. Сова даже не притронулась к предложенному ей блюду.
— Сова лучше нас разбирается, что свежее, а что испорченное, — сказал Эрнест, и печень отдали кошкам.
Сова и Эрнест очень подружились. Птица по его команде усаживалась у него на руке и только однажды, спустя некоторое время, как-то разозлилась и попыталась клюнуть его в палец. Когда бы мы ни возвращались в дом, первым делом Эрнест шел взглянуть на свою сову. И конечно, когда ее крыло стало заживать, всю дичь, висевшую в гараже, пришлось убрать, чтобы сова могла двигаться.
Казалось, Эрнест придерживался диеты, предписанной врачами. Он выпивал бокал вина за завтраком, второй — за обедом и держался своих двух вечерних порций виски. На завтрак он предпочитал бокал красного вина и сандвич с ореховым маслом и луком. Первый раз за все то время, что мы были с ним знакомы, я видел, что он охотно принимает приглашения на обеды — ведь его звали в гости старые друзья, позволявшие ему пить то, что он хотел, и чьей простой кетчумской кухне он абсолютно доверял. Он всегда брал с собой вино из своих запасов, как правило, там были относительно недорогие сорта.
— Я завязал с дорогими винами в тысяча девятьсот сорок седьмом году и никогда больше их не пил, — объяснил он. — Я уже давно не курю, поскольку дым сигареты — самый большой враг для обоняния, а как можно пить вино и не чувствовать его аромат?
Вечерами, когда он оставался дома, Мэри, оказавшаяся удивительно изобретательным кулинаром, изощрялась в приготовлении различных блюд из гусей или куропаток. После еды Эрнест немного читал, если ему этого хотелось, или же сидел перед камином и рассказывал о прошлых днях на Диком Западе.
— Однажды ко мне пришел этот парень с Востока и попросил помочь пристрелить гризли. «Это единственное желание моей жены, днем и ночью она непрерывно пристает ко мне. Мы только что поженились, и мне так хочется сделать ей приятное». Убить гризли, должен вам сказать, дело нелегкое. Он самый умный и сильный из всех медведей. Я не охотился на гризли восемь лет. Ну и вот, охотимся как-то мы вместе с этими молодоженами на лося, как вдруг слышим шум в кустах, и перед нами появляются три медведя. Огромные, как Гаргантюа, сукины дети. Приказываю женщине спрятаться за моей спиной, поскольку у нас уже нет времени уйти. Ее муж был на некотором расстоянии от них и уже спрятался. Обычно гризли падает, если в него попасть, но снова поднимается и остается на ногах пока жив. Именно потому они так опасны. Тот медведь, который был ко мне ближе, весом фунтов восемьсот, посмотрел на нас и бросился прямо на меня. Я повалил его выстрелом в шею, а когда он снова стал подниматься, довершил дело выстрелом в плечо. И он упал уже навсегда. Второй медведь пошел на нас, когда я перезаряжал ружье, и я выпустил в него две пули почти вслепую. Он тут же сдох. Оставался третий гризли, который видел, что случилось с его собратьями, и не испытывал никакого желания разделить их судьбу. Он повернулся и побежал, и мне пришлось всадить в него четыре пули, прежде чем все было кончено. Молодая женщина вышла из-за моей спины и сказала: «У меня от жажды горло пересохло. Пожалуйста, прикрой меня, когда я пойду к ручью». Это все, что она мне тогда сказала. И они еще сомневаются, что Марго Макомбер была взята из реальной жизни!
В воскресенье после полудня мы с Эрнестом смотрели футбол по телевизору и стреляли по мишеням во дворе. А вечерами по пятницам Эрнест принимал своих приятелей, которые собирались смотреть бои. Эрнест был букмекером, собирал ставки и выплачивал выигрыши, все подробно записывая в специальную тетрадочку. Он прекрасно разбирался в боксе и во время боев со знанием дела комментировал удары. Во время боя между Джином Фулмером и Слайдером Уэббом Эрнест, болея за Уэбба, в какой-то момент воскликнул:
— Вот! Наконец он выдал свою одноударную комбинацию!
Эрнест следил, чтобы бокалы его друзей не пустовали, а после боксерских переживаний всех ждала отличная еда и душевный разговор — возникала та же сердечная атмосфера, которая всегда была в его кубинском доме.
Но среди всех радостей жизни был один неприятный момент, который сильно угнетал Эрнеста. Мысль об этом мучила его и в день моего приезда, и позже. Недалеко от Кетчума в городке Хейли была католическая церковь, а ее настоятелем служил отец О’Коннор, очень милый и обаятельный человек. Он навестил Эрнеста почти сразу после его появления в Кетчуме, и в результате этого визита Эрнест сделал пожертвование церкви на ремонт крыши. Эрнест считал, не без оснований, что таким образом выполнил все годовые обязательства перед церковью, но спустя месяц отец О’Коннор снова появился в доме Хемингуэев с просьбой, которую Эрнест расценил как выходящую за рамки. О’Коннор просил Эрнеста приехать в церковь и встретиться с сорока старшеклассниками, которые каждую неделю приходили в приход. Эрнест просто остолбенел. Он страшно разозлился и попытался отказаться, но священник в конце концов все-таки уговорил его прийти в церковь и не читать какую-то речь, а просто ответить на вопросы ребят.
