7
Он ознаменовал зарю безмятежного и процветающего века (больше половины которого довелось Аде и мне увидать) началом второго своего философского измышления, некого «обличения пространства» (так и не завершенного, однако составившего обзором заднего вида предисловие к его «Ткани времени»). Часть этого творения, опус довольно вычурный, однако ядовито-убедительный, появился в первом номере (январь 1904) ныне широко известного американского ежемесячника «Артизан»{156}, комментарий же к отрывку сохранился в одном из трагически официальных писем (уничтожены все, кроме этого), которые время от времени посылала ему открытой почтой его сестра. Так или иначе, но после обмена посланиями в связи с гибелью Люсетт установилась, не без молчаливого согласия Демона, такая вот неконспиративная переписка:
Изгнанник Рая пролетал:
Под ним Монтпек, как в назиданье,
Алмаза гранями сиял.
Упорное игнорирование друг друга могло бы в самом деле показаться более подозрительным, чем строки приводимого ниже послания:
Ранчо Агавия
5 февраля, 1905 г.
Только что прочла «Отражения в заливе Сидра» Ивана Вина и нахожу, дорогой профессор, что это замечательная работа. «Упущенные стрелы судьбы» и иные поэтические откровения напомнили, как лет двадцать тому назад ты раза два или три гостил у нас и мы пили чай с булочками. Я была тогда, как ты помнишь (какая самонадеянность!) petite fille modèle[484] упражнявшейся в стрельбе из лука у парапета с вазой, ты же был застенчивый школьник (в кого, как догадывалась мама, я, наверное, была немножко влюблена!), безропотно поднимавший мои стрелы, упущенные в запущенные кущи упущенного замка детства бедняжки Люсетт и счастливой-рассчастливой Адетт, ныне «Приюта для слепых негров», — уверена, и мама, и Л. одобрили бы Дашино пожелание передать поместье во владение ее Секте. Даша, моя золовка (ты непременно должен с ней скорей познакомиться, да-да-да, она мечтательница и славная, и намного умнее меня), показавшая мне твою работу, просит меня передать, что надеется «возобновить» с тобою знакомство — возможно, в октябре в Швейцарии, в отеле «Бельвю», Монтру{157}. По-моему, ты был знаком с прелестной мисс «Ким» Обкарнэ, вот в точности милой Даши тип! Она прекрасно чувствует и понимает все необычное и всевозможные научные изыскания, даже названия которых я не упомню! Она закончила Чуз (где читала курс истории — которую наша Люсетт звала «Sale Histoire»[485] и смех и грех!). Считает тебя «le beau ténébreux»[486], потому что в давние времена, во времена стрекозьих крыльев, незадолго до моего замужества, она посетила — словом, тогда, когда я погрязла в своей «завернутости», — одну из твоих публичных лекций, посвященных сновидениям, после которой подошла к тебе с описанием последнего своего кошмарчика, отпечатанным на машинке и аккуратно скрепленным скрепкой, но ты, окинув ее хмурым взглядом, отказался брать листки. Так вот, она не отстает от дяди Дементия, все просит, чтоб убедил «le beau ténébreux» пожаловать в отель «Бельвю», тот, что в Монтру, по-моему, где-то числа семнадцатого октября, а тот лишь смеется, говорит, чтоб мы сами с Дашенькой этим занялись.
Словом, снова «наше вам», дорогой Иван! Мы оба надеемся, что ты — замечательный, несравненный художник, способный к тому же «лишь усмехнуться», если кретины-критики, особенно из британских джентльменов ниже-средне-высшего класса, упрекнут твой завернутый стиль в «претенциозности» и «лукавстве», подобно тому, как американский фермер считает проповедника «чудным» за то, что тот знает по-гречески.
P.S.
Душевно кланяюсь (неграмотная и вульгарная конструкция, видано ли, чтоб «душа кланялась»!) нашему заочно дорогому профессору (to our 'unsight-unseen' dear professor), о котором много слышал (about whom have heard much) от добраго Дементия Дедаловича и сестрицы (from good Demon and my sister).
С уважением (with respect), Андрей Вайнлендер.
Меблированное Пространство, l'espace meublé (известное нам исключительно как обставленное и заполненное, даже если содержание его определяется «отсутствием субстанции» — включая сюда и память), в основе своей, если говорить о нашем шарике, сплошная вода. Этой своей формой оно уничтожило Люсетт. Другая разновидность, более или менее атмосферного характера, но не менее омерзительно-гравитационная, уничтожила Демона.
Однажды мартовским утром 1905 года на террасе Виллы Армина, сидя, как султан, в ленивой позе на ковре, в окружении томных нагих девиц, Ван раскрыл американскую ежедневную газету, выходящую в Ницце. В четвертой или пятой заметке об авиакатастрофах младого столетия гигантский летательный аппарат по необъяснимой причине разлетелся в воздухе на высоте пятнадцать тысяч миль над Тихим океаном между островами Лисянский и Лясанов в районе Гавая. В списке «видных деятелей», погибших при взрыве, значились: глава рекламной службы крупного универсального магазина, и.о. мастера производства тонколистного металла для корпорации факсимильной связи, руководитель некой фирмы грамзаписи, главный партнер одной из адвокатских фирм, некий архитектор с солидным опытом авиатора (вот первая опечатка, которую уж не выправишь), вице-президент корпорации недвижимости, еще вице-президент, уже какого-то правления для регуляции неведомо чего…
— Кушать хочица! — проговорила maussade[487] ливанская красотка пятнадцати знойных лет от роду.
— Вон колоколец! — сказал Ван, почему-то как завороженный не отрывая взора от скопища мелькавших означенных биографий:
…президент оптовой фирмы по торговле спиртным, руководитель компании турбинного оборудования, карандашный фабрикант, два профессора философии, два газетных репортера (которым не строчить уж репортажи), заместитель инспектора банка оптовой продажи спиртного (напечатано с ошибками и взято не оттуда), заместитель инспектора трастовой компании, президент чего то, секретарь агентства печати…
Сами имена подобных деятелей, равно как и имена остальных восьмидесяти мужчин, женщин и безгласных детей, сгинувших в голубых небесах, умышленно не назывались до той поры, пока не оповестят всех близких; но даже свод простых, неконкретизированных предварительных данных оказался настолько впечатляющ, что невозможно было его не напечатать в желании разжечь общественный интерес. И только на следующее утро Ван узнал, что директор банка, на чье имя пришлась последняя в списке опечатка, был его отец.
«Упущенные стрелы судьбы каждого всегда рассеяны вкруг него» и т. д. («Отражения в заливе Сидра»).
В последний раз Ван видел отца в их родном доме, весною 1904 года. Присутствовали и другие: старик Элиот, заправила недвижимости, двое адвокатов (Громбчевский и Громвель), специалист в вопросах искусств д-р Айкс, новая секретарша Демона Розалинд Найт, церемонный Кифар Суин, банкир, сделавшийся в шестьдесят пять авангардным литератором: невероятно, но в течение всего лишь года ему удалось создать написанную свободным стихом поэму «Бесплодоземье»{158} — сатиру на англо-американские гастрономические пристрастия, а также «Кардинала Гришкина», истинно достойно исполненную прозу во славу римско-католической веры. Поэма особого интереса не вызвала; что же до романа, то он уж был провозглашен «новаторским» знаменитыми молодыми критиками (многими, с Норманом Гиршем и Луисом Диром в том числе), восхвалявшими его благоговейно и в тонах столь высоких, что нормальному уху едва ль уловить всю полноту их дискантова звучания; однако явление это возбудило многих, но после наделавших много шума поминальных статей 1910 года («Кифар Суин: человек и художник», «Суин как поэт и как личность») и сатире его, и роману суждено было позабыться столь же бесповоротно, сколь и надзиранию упомянутого и.о. мастера за регуляцией квалификации — а равно и Демонову наказу.
