Moynahan. Predislovie; A Russian Preface; Davydov. Teksty-Matreški. P. 100–182. Сошлюсь также на диссертацию Д. Сиссона (Sisson. Р. 140–141), который усматривает в романе развитие тем из «Страны слепых» Герберта Уэллса; впрочем, каких-либо параллелей, связанных с потусторонностью, автор не приводит. Г. Шапиро пытается доказать, что в основе романа лежат христианские мотивы и образность (см.: Shapiro).

О «Приглашении на казнь» написано больше, чем о любом из русскоязычных романов Набокова. Самый ранний и самый известный образец его истолкования как металитературного произведения par excellance — статья В. Ходасевича «О Сирине» (1937; редкий пример несогласия с его влиятельными суждениями в кругу эмиграции — книга В. Варшавского — см. с. 215, 223). Одна из недавних работ, толкующих роман в том же духе, принадлежит Конноли (см. Connolly). Сколь неохотно критика обращается к метафизической проблематике романа, хорошо видно из статьи: Penner. Р. 33. Автор видит в этом романе «классический образец литературы абсурда». Такая же по сути мысль проводится в статье: Boegeman (P. 112). Критик не обнаруживает в романе следов «духовной и этической проблематики», видя в нем попытку писателя заставить себя перейти на английский (Р. 118–207). Э. Филд (см.: Field. VN. Р. 150) усматривает в книге «триумф солипсизма». Д. Петерсон (Peterson) допускает возможность метафизического прочтения, но склоняется к представлению о Набокове как о творце металитературы — противнике реализма. Далее, мы слышим, что Цинциннат оказывается в «падшем мире» (Rampton. P. 40–41) или что «эстетика» влечет Набокова «к метафизике с очевидной моральной подоплекой» (Alter R. Invitation to a Beheading. P. 55). Надо заметить, однако, что автор вкладывает в эти понятия совершенно иные, нежели я, значения: с его точки зрения, роман написан о том, что «неизбежность частичной неудачи (художника. — В. А.) заставляет его вновь и вновь повторять попытки осуществления невозможного — постижения жизни в образах искусства» (Р. 58).

Davydov. Teksty-Matreški. P. 112–114, 117–123, 128–132, 133–140. Мотивы, связанные с гностическим мифом, хотя и не обязательно из него вырастающие, можно найти и в поэзии Набокова 20-х годов. См., например: «О, как ты рвешься в путь крылатый…» (1923) — стихотворение, в котором лирический герой, обращаясь к своей «безумной душе», говорит о «рубашке плоти» и кончает словами: «смерть громыхнет тугим засовом / и в вечность выпустит тебя». Как указывал сам автор в предисловии к роману «Под знаком незаконнорожденных», есть явные параллели между этой книгой и «Приглашением на казнь».

См., например: Bitsilli. P. 116; Alter. Invitation to a Beheading… P. 58.

О театральной эстетике кто только не писал. См., например: Stuart. Р. 58–66; Pifer. Nabokov and the Novel. P. 49–67. Последняя утверждает, что искусственность в «Приглашении на казнь», как и во всем творчестве Набокова, подобна контрастному фону, на котором резче выделяются его избранные герои, чье сознание являет собой единственный источник ценностей в мире, ибо утверждает реальность индивидуального бытия как реальность подлинную. Это верная и важная мысль, но все же автор не до конца учитывает смысл, который Набоков вкладывает в понятия «естественное» и «искусственное», а также роль потусторонности в системе его воззрений.

Другие примеры взаимозаменяемости персонажей приводятся в книге: Stuart. P. 61–62.

Стюарт высказывает примерно то же самое, но ради аргументации совершенно иной мысли, а именно: воображение способно порвать любую узду (Stuart. P. 71).

Символическая функция бабочек не подрывается мыслью, которую Набоков высказал в одном интервью: «В иных случаях, скажем, в картинах старых мастеров, бабочка нечто символизирует (например, Психею), но меня это совершенно не интересует» (Strong Opinions. P. 168). Набоков также использует огромную бабочку как откровенный символ бессмертной души мальчика в рассказе «Рождество» (1925).

Nabokov V. Lectures on Literature. P. 378.

Джонсон (см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 28–32) толкует о различных мотивах, связанных с буквами алфавита; в другом месте (Р. 157–164) автор анализирует мотив «двоемирия» в романе.

Davydov. Teksty-Matreški. P. 150–151.

Ван Вин, герой романа «Ада», пространно рассуждает о природе времени, декларируя свое неверие в будущее. В одном из интервью (Strong Opinions. P. 185) Набоков признается, что разделяет некоторые основные взгляды Вана на этот предмет.

Nabokov V. Strong Opinions. P. 76. Аналогичное заключение, см.: Rampton. P. 56–60. Противоположное суждение, см.: Klemtner. Р. 436. Цецилия Ц., по словам критика, убеждает сына в способности «возродиться, если он пожертвует закрепленным местом в пространстве ради текучести и изменчивости».

Сологуб Ф. Мелкий бес. С. 106.

Nabokov V. Strong Opinions. P. 13, 52. А «выше всего ценит» Набоков, по собственным словам, «Приглашение на казнь» (Strong Opinions. P. 92).

О связях между «цветным слухом» в «Даре» и в книге мемуаров см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 17–18. Перечень критиков, считающих, что Федор озвучивает многие взгляды Набокова, см. в кн.: Hampton. P. 70–71. Того же мнения придерживается и сам автор (правда, о потусторонности в данном случае речь не идет). Проницательный анализ повествовательных приемов, которые Федор использует в «Даре», а Набоков — в «Других берегах» развернут в статье Ю. Левина. (С. 206–207). См. также мою статью: The «Otherworld».

Набокова В. Предисловие. С. 3–4. Nabokov D. Translating with Nabokov. P. 176.

Приводится в книге: Grayson. P. 140. См. также: В. В. Набоков: Pro et contra. С. 741–750.

Мотив радуги, как и некоторые другие, с ним связанные (например, бабочки) прослеживается в контексте мнемонической связи духа отца с жизнью Федора в книге: Rowe. Nabokov's Spectral Dimension. P. 31–39.

Field. Nabokov: His Life in Part. P. 181–182.

Памятуя об особом пристрастии Набокова к числовой символике судьбы, следует признать, что точное число и время дня, когда Федор выходит на берег, даны не случайно. Во-первых, выход из воды — распространенный образ перерождения. Во-вторых, если считать, что 28 июня приводится по старому стилю, то Федор выходит на берег 11-го по новому. Разница между этой датой и днем рождения Федора — 12 июля — только один день (опять-таки по новому стилю). Конечно, не случайно совпадение и в датах рождения Федора и Н. Г. Чернышевского: оба родились в один день; но коль скоро в последнем случае счет ведется по старому стилю, а в первом — по новому, «рифма» приобретает пародийный оттенок. Продуманный характер имеют скорее всего и другие сближения: отец Федора родился 8 июля 1860 года, а отец Набокова — 20 июля 1870-го, по новому стилю, т. е. 8-го по старому. Несомненно, можно обнаружить и иные, скрытые в датах, узоры. Некоторые особенности хронологии романа Набоков поясняет в предисловии к английскому переводу рассказа «Круг» (1936) (Nabokov V. The Circle. P. 254).