Пара всадников галопом подъехала с разных сторон к убитой лошади Дзебу. Монголы никогда не спрыгивают с лошадей. Два наконечника копий ударили в него. Он уклонился от одного, но второй попал в незащищенную часть руки и разорвал левый бицепс. Дзебу снова схватил копье, но этот всадник мгновенно остановил лошадь. Он вонзил копье глубже в руку Дзебу, разрывая мышцы, пытаясь пригвоздить его к земле.

Дзебу потянулся свободной рукой за пазуху. К счастью, духовая трубка находилась с левой стороны. Одна стрелка была на месте. Большим пальцем Дзебу вытащил затычки с обоих концов, поднес трубку к губам и послал отравленную стрелку в горло врага. Человек схватился за стрелку, выпустив из рук копье. Едва он успел вытащить стрелку и бросить ее на землю, как начал действовать яд. Он вывалился из седла и забился в конвульсиях.

Лошадь умирающего нервно плясала на месте, но не убегала. Дзебу в два прыжка оказался в седле и вытащил монгольский лук, в то время как его глаза пытались отыскать двух оставшихся всадников. Они налетели на него вместе, с дикими криками, размахивая саблями. Его левая рука была слишком серьезно ранена, чтобы он смог натянуть лук. Он решил убежать от них.

У него не было выбора, кроме как выбрать самое малообещающее направление – в сторону Гоби. Холодный ветер ударил в лицо, странно холодный для середины лета. Круглые желто-лиловые облака нависли над горизонтом. Пыль щипала глаза. Он натянул повязку, скрывшую большую часть лица. Всадники настигали его. По мере того как он уходил дальше на север, пыль становилась все гуще. Скоро она заволокла все вокруг него бурлящим желтым облаком. Он ничего не мог видеть. Но и преследователи не видели его.

Он повернул лошадь вправо, туда, где, по его мысли, находился центр армии Кублая. Ему не хотелось выскочить из тучи пыли в середине фланга Аргуна. Ветер бил ему в левый бок, но он, сжав зубы от боли в руке, продолжал скакать. Вся рука от кончиков пальцев до плеча была охвачена болью, С ладони стекала кровь. Он заставил лошадь пойти шагом, не обращая внимания на пыль, и при помощи своего короткого меча отрезал от одежды полосу серой ткани. Перевязал ею руку. В ране окажется много песка, но он сможет промыть ее потом.

Он снова повернул направо – так, чтобы ветер дул ему в спину. Подумал, не остановила ли пыльная буря сражение. Глаза его были воспалены, на зубах скрипел песок, в горле пересохло до боли.

Наконец ветер стих, и он увидел, что находится на участке степи, подобном тому, где он был, когда началась буря. Монгол, несомненно, понял бы разницу. Лошади без всадников паслись на лугу или беспорядочно метались. Наполовину скрытые в высокой траве, везде лежали тела убитых.

До него донеслись звуки труб, барабанов и гонгов. По степи на север двигалась белая с золотом башня. На вершинах гряды холмов, недалеко от Дзебу, стояли темные группы всадников, Кавалерия монголов продвигалась вперед шагом. Он заметил китайские колесницы, в которых находилось по три воина, запряженные каждая четверкой лошадей, и арабов с ятаганами на нервных, гарцующих жеребцах.

Движущаяся башня перевалила через гребень, и стало видно, что она стоит на деревянной площадке, которая, в свою очередь, размещается на широких спинах четырех слонов. Дзебу раньше уже видел такую конструкцию, и она не удивила его. Боевые слоны обычно переносили башни, с которых сражались солдаты или командиры следили за ходом сражения. Эта ничем не отличалась от других, только была больше.

Из позолоченного помещения на макушке мачты Кублай-хан следил за развитием наступления. Дзебу подумал, как человек может стоять на самом верху подобного сооружения и не считать себя богом. Быть может, Кублай и думает, что он – бог. Он казался больше, чем мог быть человек, в своих сверкающих доспехах и шлеме, окруженный своими офицерами, под охраной лучников.

Кублай проследовал на север, а Дзебу остановил офицера и спросил, где мог находиться сейчас левый фланг. Офицер махнул рукой на запад. Он все еще был слева, где вообще-то никак не мог быть на этой стадии обычного монгольского сражения.

Рука больше не доставляла Дзебу мучений. Он мобилизовал все свое сознание и погасил пылающий в ране огонь. Но требовалось немедленное лечение. Он поехал дальше искать своих самураев.

Большинство монгольских военных камланий заканчивалось за один сезон, но это была война между армиями двух ветеранов. Она шла уже четвертый год.

Провозгласив себя Великим Ханом в Год Обезьяны, Кублай двинулся от Шангту на запад, проведя свою армию через богатую, красивую местность к югу от Великой Стены. Юкио со своими самураями ожидал монголов в Ланьчоу, где Юкио представился оркхону Уриангкатаю, как и предложил Тайтаро. Кублай считал политически важным нанимать воинов различных народов в свою армию, и, таким образом, самураев с радостью приняли и поместили на левый фланг.

Кублай и его брат преследовали друг друга на границе пустыни Гоби подобно двум самураям, сражающимся на мечах, терпеливо, скрытно передвигаясь, готовые нанести мгновенный удар в подходящий момент. Ни одному из этих сыновей блестящего Тули, внуков бессмертного Чингисхана не удалось более искусным маневром перехитрить другого. Наконец, с приходом зимы, Арик Бука отошел на позиции далеко к северу от Каракорума.

Кублай оставил в Каракоруме гарнизон и отвел большую часть своей армии зимовать на юг, в Китай. С весенними потоками Года Петуха Арик Бука напал на Каракорум и отвоевал его.

Кублай бросил свои войска на север, чтобы выбить брата из столицы. Армии сошлись на северной границе Гоби, и Арик Бука бежал. Они встретились снова через десять дней и после жестокого боя, в котором каждый понес тяжелые потери, разошлись. Оба возвратились к тактике выжидания и маневра.

В Год Собаки Кублай вернулся в Китай. Арик Бука повернул на запад, захватывая Центральную Азию, где он попытался свергнуть местных ханов, назначенных Кублаем, и заменить их своими людьми. Весь этот год и следующий за ним Год Свиньи Кублай позволил брату растерять свою силу в борьбе против множества врагов, которых тот нажил себе в Туркестане и Кашгарии. Когда Арик Бука и его армия в Год Крысы вернулись в Монголию, Кублай снова двинулся на север.

Во время всех боев вокруг Гоби Дзебу не оставляли мысли о Танико. Он найдет способ тайно увезти ее из Китая. Наконец они будут вместе. Но пока длится гражданская война монголов, у Дзебу не будет возможности приблизиться к ней.

– Кублай-хан не берет с собой на войну большинство своих женщин, – печально заявил он Тайтаро.

Тайтаро удалось воссоздать по кусочкам историю того, как Танико могла попасть в руки Кублая, и он рассказал Дзебу, как все случилось.

Дзебу, сжав кулаки, уставился на ковер своей юрты.

– Хоригава и Согамори, – сказал он. – Один из них убил моего ребенка и попытался уничтожить Танико. Другой убил мою мать. Клянусь, что, когда вернусь на Священные Острова, оба умрут от моей руки.

– Такое отношение недостойно зиндзя, – сказал Тайтаро. – Проводи больше времени с Камнем. Ты заметил, как напоминают узоры на этих персидских коврах Дерево Жизни?

Даже когда не было боев, Дзебу был далеко от Танико. На какое-то время Кублай разместил самураев в Сучжоу, к югу от Гоби. Два следующих года Дзебу и Юкио со своими людьми, вместе с различными туменами монголов и вспомогательными частями, перемещались от города к городу на северо-западе территории Кублая, в зависимости от того, куда, по мнению Великого Хана, мог нанести удар его брат.

Тайтаро путешествовал вместе с самураями, помогая им советами, как по отдельности, так и группам, занимаясь с ними. Он встречался с учителями различных религий и пускался в долгие беседы. Монголы открыли обширные территории для миссионеров различных сект. Местный правитель не имел больше права запретить проповедникам порицаемого культа проникнуть на свою территорию. Монголы терпимо относились ко всем религиям и требовали от своих подданных поступать подобным же образом. Тайтаро любил вступать в дискуссии с мусульманами, буддистами, даосистами, раввинами древней еврейской общины Кайфен, несторианскими и римскими христианами, а также проповедниками других сект. Порой, когда разносилась молва о религиозных спорах, эти дискуссии собирали обширную аудиторию.