Две служанки сидели неподвижно, как статуи, когда Танико и Буркина вышли в теплую ночь. Сначала Танико ничего не могла видеть. Она замешкалась, и крупная монголка взяла ее за руку.

Когда глаза Танико привыкли к темноте, она смогла различить шатры, стоявшие везде вокруг них. Страх снова исчез. Она открыла для себя, что носит внутри рай Амиды Будды и может войти в него – без необходимости умирать – в любой момент по собственному желанию. Больше никто не мог причинит ей вреда. Она всегда могла убежать.

Они шли к огромному белому шатру в центре лагеря, куда день назад ходил Хоригава. Хотя это был всего лишь шатер, размерами он напоминал дом знатного вельможи в Стране Восходящего Солнца. Он занимал всю макушку холма. Перед ним стояло два флага: один – из рогов и хвостов каких-то огромных зверей, второй – шелковое полотнище с китайским словом «Юань», означающим «начало».

Главный вход в шатер был обращен на юг, самое благоприятное направление. Его охраняли шесть воинов, вооруженных пиками. Буркина обогнула покрытую войлоком стену шатра, где находился более маленький вход, охраняемый одним громадным воином с изогнутым мечом на поясе. Он поклонился Буркине.

– Настало время все объяснить тебе, – произнесла Буркина, внезапно повернувшись к Танико. – Я не хотела, чтобы у тебя было время испугаться. Ты сейчас попадешь в шатер одного из величайших среди нас. Если сможешь понравиться ему, твое счастье в будущем обеспечено. Будь готова к встрече с внуком Чингисхана, братом Великого Хана Менгу, повелителем Китая, командующим этой армией и любимцем Вечных Небес – Кублай-ханом.

Буркина взяла Танико за руку и ввела в шатер. Внутри все было окутано золотой тканью, и казалось, что светили сотни свисающих с потолка ламп, Танико была на мгновение будто ослеплена, попав в сводчатое помещение, заполненное сверкающим светом.

Бегущие по ночному небу облака отражали красный свет. Снаряды перелетали через стены Гуайлиня, а вспомогательные войска монголов, состоящие из татар кинь и тюрков, напирали с осадными машинами и лестницами. Четыре боевых слона сокрушали южные ворота заполненным камнями тараном, стрелы отскакивали от их доспехов, как капли дождя от соломенной шляпы.

По мнению Дзебу, защита города могла рухнуть в любой момент, но он стоял на городской стене с улыбкой на губах. Войне была присуща особенная красота: огонь, цвет, приливы и отливы людских, волн, огромная мощь слонов и осадных машин.

– Неудивительно, что эти люди завоевали полмира, – сквозь шум боя крикнул Дзебу Юкио.

– Ты восхищаешься ими?

– Просто поражаюсь тому, что могут сделать люди. Он не восхищался монголами из-за их завоеваний, но был потрясен их способностью бросить всю энергию на действие, их дисциплиной, беззаботностью, с которой они встречали лишения и смерть. Эти качества напоминали ему зиндзя. Сейчас, увидев Аргуна среди своих людей, а не в качестве наемного убийцы из незнакомой страны, он был способен лучше понять его.

Гуайлинь держался значительно дольше, чем, по мнению врагов, имел на это право. Монголы подошли к городу в Четвертый месяц Года Овцы. Сейчас шел Седьмой месяц, а город оставался незавоеванным. Очень редко с той поры, когда Чингисхан вывел их из степей, монголы встречали на своем пути город, доставлявший столько неприятностей.

Защитникам города очень помог дождь. Захватчики выбрали неудачное время. В тот момент, когда осаду возглавил Аргун, начались муссоны. Дождь замедлял атаки монголов, делал влажными их взрывчатые вещества, тушил пожары и снабжал жителей города огромным количеством свежей воды.

Помогали и болезни. Лагерь монголов быстро превратился в зловонное болото. Привыкшие на протяжении поколений к холодному климату севера, они стали легкой добычей для лихорадки, обычной для этого почти тропического края. По приказу правителя все отходы, которые в мирное время удобряли близлежащие поля, сбрасывались в ров и реку Гуайцзян. Как и надеялся Юкио, они отравляли питьевую воду монголов. Тысячи кочевников слегли от дизентерии.

Но дождь и болезни только немного замедлили продвижение монголов. На самом деле их сдерживали самураи. Впервые с той поры, как они вышли из степей, монголы встретились с воинами такими же крепкими, энергичными и отважными, как они сами. Без поддержки самураи не смогут выстоять значительное время, но они уже серьезно замедлили план завоевания империи Сун монголами.

Все эти месяцы Дзебу ежедневно вглядывался в самое сердце Камня Жизни и Смерти. Тайтаро, давший ему этот камень, был где-то рядом. Однако им не удастся встретиться, так как город падет в любую минуту, а вскоре после этого он умрет.

Он вдруг осознал, что думает о такой перспективе совершенно спокойно.

Но сейчас стало происходить нечто странное. Шум, который был оглушительным все эти месяцы, медленно смолкал. Тишина наступала прямо на глазах, подобная снежному покрову. Камни стали перелетать через стену гораздо реже. В воздухе, как комета, пролетел единственный зажигательный снаряд. Других за ним не последовало. Хуа пао молчали.

У основания стены, где тысячи пленных погибли, засыпая ров камнями, хворостом и человеческими телами, вперед стремился отряд татар кинь с длинной лестницей. Они были накрыты тучей стрел самураев. Лестница упала на землю. Исполняя раздавшуюся с Другого берега команду, татары развернулись и отступили обратно в лагерь монголов.

Над Гуайцзян стало вставать солнце. В слабом свете погонщики слонов стали расковывать цепь, державшую таран. Он с грохотом упал на землю. Слоны развернулись и тяжело пошли по насыпи, сооруженной пленными из камней между двух озер. В их сторону устремились тучи стрел, не причинив никакого вреда слонам, но убив нескольких человек, находившихся рядом с ними.

В ясном свете утра самураи и китайцы в изумлении наблюдали, как монголы сворачивают лагерь и приготавливаются отходить.

– Они думают, что мы откроем ворота, как только они скроются за горизонтом, – сказал Юкио. – Затем они с ревом вернутся и застигнут нас врасплох.

– Но они в любом случае овладели бы городом – не сегодня, так завтра, – ответил Дзебу. – И едва ли им удалось бы захватить нас врасплох, если бы мы послали им вслед разведчиков.

Ступая по битому камню, покрывавшему верх стены, подошел правитель Лю.

– Итак, то, что я слышал, оказалось верным. Они действительно собираются уходить.

Дзебу наблюдал, как монголы грузят самые большие из юрт на повозки, снимают и войлочное покрытие с деревянных каркасов более мелких шатров. Инженеры кинь развязывали канаты и выбивали клинья, которые соединяли осадные машины. Другие откапывали основания хуа пао.

Юкио по-прежнему был убежден, что отступление являлось трюком. Лю предполагал, что на подходе была освободительная армия китайцев, а быть может, эту армию монголов вызвали, чтобы отразить контратаку китайцев где-нибудь в другом районе боевых действий, Дзебу считал, что только какое-либо требование законов самих монголов могло заставить их уйти от верной победы.

– Только что-то очень для них важное могло вызвать это, – сказал он.

Осаждающие разместили заслон из тяжелой кавалерии на другом берегу Рун ху, недалеко от загона, в котором на голой земле сидели тысячи пленных, выживших во время боевых действий. «Пленные, – подумал Дзебу, – видимо, радуются тому, что все еще живы и скоро смогут вернуться домой».

Пронзительный голос отдал команду стоявшим наготове всадникам. Они выстроились в длинную линию и шагом начали объезжать загон. Еще один приказ, и они осыпали пленных градом стрел. Дзебу мгновенно закрыл глаза и сжал кулаки, когда крики и мольба о пощаде стали резать ему уши. Китайские солдаты на стене выкрикивали проклятья в адрес врага и молитвы умирающим. Они пытались стрелять в монголов, но их стрелы не достигали неприятеля. Убийство такого количества невинных людей вызывало у Дзебу такую же боль, какую могла бы вызвать зазубренная стрела, пронзившая его собственную грудь.