«Я не позволю им сломить меня, – снова и снова говорила себе Танико. – Ни Хоригаве, ни монголам». Они могут изнасиловать и убить ее, как поступили с той бедной женщиной на дороге. Они могут, как предсказал Хоригава, поработить и мучить ее, пока она не закончит свои дни разбитой старухой. Но внутри нее существовало нечто, что не было Шимой Танико, слабой женщиной, поддающейся унижению. Это нечто могло быть тем, что Дзебу называл Сущностью.

После долгого ожидания в войлочном шатре с остальными членами свиты Хоригавы два китайца вызвали ее и проводили в другой шатер, разбитый неподалеку. Она слышала голоса поющих у костров мужчин. Слова понять она не могла, но мелодии были печальными и трогательными. Китайцы оставили ее.

В шатре было темно, пахло дымом и потом. У него были цилиндрические решетчатые стены и приплюснутая коническая крыша, спицы которой, отходящие от двух центральных столбов, напоминали спицы зонтика. На полу в несколько слоев лежали толстые мягкие ковры, вытканные замысловатыми узорами. Она села на шелковые подушки. Значит, таким было жилище соотечественников Дзебу. Мысль о Дзебу напомнила ей о предсказании Хоригавы, что он будет убит монголами. Хоригава уже пытался убить его и потерпел неудачу. Она молилась Будде, чтобы он помог Дзебу выжить.

Не имея возможности следить за ходом времени, она предалась грустным размышлениям, которые снова и снова возвращали печаль, страх и беспомощность. Вероятно, она никогда больше не увидит Священные Острова. И Дзебу, Она упала на подушки и зарыдала.

У нее было несколько возможностей убить Хоригаву. Почему она не сделала это? Для себя она решила, что, если ей еще раз удастся встретиться с ним, она перережет ему горло, невзирая на последствия. Какой она была дурой, полагая, что в результате этой поездки в Китай получится нечто хорошее.

Она села. Подушка, на которой лежала ее голова, пропиталась слезами. Ее грим был испорчен. Найдя кувшин с водой и таз, она вымыла руки и лицо. Шкатулку с пудрой и красками у нее отобрали вместе е остальной одеждой. Зеркала не было. Она отчаянно захотела принять ванну. Воздух в шатре был теплым и затхлым, и она чувствовала выступающий на теле пот. Эти монголы, вероятно, никогда не моются. Слухи оказались правдивыми: пахло от них отвратительно. Весь лагерь провонял сальными, немытыми телами пожирателей мяса.

Одна маленькая масляная лампа тщетно пыталась сражаться с тенями, окружавшими ее в круглом помещении. Сквозь круглое отверстие в центре крыши виднелся клочок неба с одинокой звездой. Стояла теплая безветренная ночь.

Язычок пламени лампы становился все ниже, она легла почти в полной темноте и воззвала к Богу Безграничного Света. «Почтение Амиде Будде». Немного погодя она погрузилась в долгий, тяжелый сон отчаяния.

Утром один из китайцев принес ей еду, несколько грубых лепешек и вина, подбросил углей в огонь. Она попыталась задать ему несколько вопросов, но он ничего не ответил.

В шатре находился фарфоровый сосуд, чтобы она могла справлять естественные надобности. Ей принесли свежую воду, и она разделась и тщательно вымыла все тело. Холодная вода освежила ее.

Одевшись, Танико подошла к выходу из шатра и приоткрыла низкую деревянную дверь. Яркий солнечный свет и пыль ослепили ее. Отовсюду слышался шум, издаваемый людьми и лошадьми. До этого момента она не знала, как хорошо монгольские шатры предохраняют от шума.

Стражник в шелковом плаще что-то крикнул ей на своем языке и взмахом руки приказал снова уйти в шатер. Она повиновалась, села на подушки и задумалась, каким образом сможет бежать отсюда.

Шансы убежать от всадников были такими же, как у зайчонка, пытающегося скрыться от сокола. Даже если ей удастся это сделать, как она сможет выжить в этой незнакомой, раздираемой войной стране? Совершив попытку к бегству, она даже скорее будет ранена или убита, чем если останется здесь.

Она потеряла все и всех, кого любила. То, что монголы с ней сделают, едва ли имело значение. Она снова закрыла лицо ладонями и заплакала.

Все же через некоторое время слезы течь перестали. Она вела себя именно так, как хотел Хоригава, – позволяла молоть себя жерновам однообразия и отчаяния, пока у нее не останется сил сопротивляться судьбе. Она напомнила себе, что происходит из рода самураев. Вспомнила, что дала слово не позволить сломить себя. Встала на ноги и сжала кулаки.

В двери появилось круглое лицо монголки.

– Да даруют тебе Вечные Небеса счастливую судьбу, – приветствовала она Танико по-китайски. – Я – Буркина, служанка нашего господина Кублай-хана.

Буркина могла быть любого возраста, от тридцати до семидесяти лет. Одета она была в желтый китайский шелковый халат, с шеи до самого пояса свисало Тяжелое ожерелье из золота и нефрита. Шагала она широко, жесты были повелительными, почти мужскими. Танико она напоминала крестьянку – женщину, всю жизнь занятую тяжелым трудом, которой недоставало изысканных манер дам высокого происхождения. Сейчас она могла обладать золотом и камнями, но при рождении, несомненно, была окружена бедностью. Ее глаза и волосы были темными, и Танико не могла заметить ни малейшего сходства с Дзебу.

Буркина вела себя очень заботливо. Удобно ли Танико? Нуждается ли она в чем-нибудь? Все вещи Танико будут принесены ей чуть позже, как только ихнайдут. Буркина спросила, какую пищу Танико предпочитает, и пообещала, что приложит все усилия, чтобы еда ей понравилась. Во всей этой заботе Танико почти не чувствовала теплоты. Как будто Буркину обязали заботиться об очень дорогой лошади. Единственное отличие было в том, что данная «лошадь» умела говорить.

– Могу я попросить материалы для письма?

Буркина выглядела изумленной.

– Для чего?

– Мне нравится записывать то, что я вижу и думаю.

Буркина посмотрела так, будто у Танико выросли крылья.

– Как ты научилась писать?

– В моей стране все в хороших семьях обучаются читать и писать. Женщины, конечно, пишут на языке, отличном от мужского, но он достаточно хорошо соответствует своему назначению.

– Наши женщины совсем не умеют читать и писать, и только некоторые мужчины способны это делать. Нашего Великого Хана Менгу, его брата Кублай-хана и двух других его братьев считают учеными. Но они совсем необычные люди.

– Ты говоришь по-китайски, а в моей стране это считается признаком образованности.

Буркина гордо улыбнулась.

– Для нас, монголов, это – необходимость. Как иначе мы сможем командовать своими рабами?

– Что стало с князем Хоригавой и его свитой?

– Твой хозяин передал послание императора Сун Кублай-хану и уехал.

– Он мой муж, а не хозяин, – Так как Хоригава сказал монголам, что она была простой куртизанкой, ей придется самой попытаться доказать важность своей персоны.

– Твой муж оставил тебя нам в качестве подарка? – Лицо Буркины выражало потрясение, смешанное с недоверием.

– Муж и жена могут быть врагами.

Буркина пожала плечами.

– Кем ты была раньше, не имеет значения. Моей задачей является определить твою теперешнюю ценность.

Танико почувствовала, как запылало ее лицо.

– Я знаю цену себе. – «Не позволю обращаться со мной как с мешком с рисом», – подумала она.

Монголка придвинула свое лицо к лицу Танико.

– Послушай, те, кто не могут жить с нами, умирают. Ты должна понять, если хочешь жить, что Вечные Небеса отдали моему народу всю землю, чтобы мы правили здесь так, как считаем нужным. Забудь, кем ты была раньше. Ты найдешь среди нас место, которое заслуживаешь.

Танико вздохнула и кивнула. Разговоры женщины могли казаться пустой похвальбой, но это была истина, какой ее видели монголы. Если она не предпочтет немедленную смерть, ей придется изучать жизнь этого нового мира.

– Я просто хотела сказать, что не хочу быть… я хочу быть не просто женщиной, телом которой будут пользоваться ваши мужчины.

Буркина улыбнулась.

– Наш господин Кублай-хан требует от всех тщательной оценки каждого человека, каждой вещи.