Богородский крестьянин с ветхозаветным именем Илья, решивший рискнуть жизнью за три медные московские копейки, ждал меня возле церкви в условленное время.

– А я думаю, придешь ты или оробеешь, – сказал он, когда я подошел к нему. – Ночью все кажется страшным.

– А самому-то не боязно? – в свою очередь поинтересовался я.

– Нет, чего мне бояться. Я вдовец, детей у меня нет, мне умирать не страшно.

– Неужели жить не хочется?

– Кому же не хочется, всякая тварь жизни радуется, только у всех конец один.

На встречи с доморощенными философами мне давно не везло, однако пока было не до поисков смысла жизни, сначала предстояло решить конкретные вопросы.

– Так ты считаешь, что в лесу балуют ваши местные? – спросил я.

– Кто его знает, кто там сейчас обретает, раньше наши проезжих пугали, теперь, может, и чужие забрели. Одно точно знаю, никакой нечисти в этом лесу отродясь не было.

– Ладно, скоро сами узнаем. У тебя оружие с собой есть?

– А как же, вот чем тебе не оружие, – показал он тяжелую суковатую дубину, – не хуже палицы будет.

Я в этом уверен, не был, но спорить не стал. Всяк вооружается, как ему удобно.

– Ладно, пошли. Только войти в лес нужно так, чтобы нас не заметили, – сказал я, зная нашу национальную слабость надеяться на «авось».

– Так может, там никого и нет.

– Днем были. В меня из пищали стреляли, потом дерево на дорогу свалили.

– Тогда, может быть, и есть, – задумчиво сказал он. – Однако если Бог не выдаст, свинья не съест.

С этим трудно было спорить, я и не стал, просто пошел рядом по дороге в направлении леса.

– Сам-то кто будешь? – после десятиминутного молчания поинтересовался Илья. – Смотрю я на тебя и никак не могу понять, из каких ты будешь.

Слышать такой вопрос от крестьянина было странно. Для них все люди в чистом платье, да еще с оружием были чужаки и начальники.

– На боярина не похож, на приказного тоже, гости, те совсем другие, – не дождавшись от меня скорого ответа, продолжил он определять социальный статус. – Может, разбойник?

– Нет, я так, сам по себе. Раньше жил на украйне, потом подался в Москву. Теперь уже сам не знаю, к кому относиться.

– А что тебе за дело до нашего леса? Пусть наши бояре ловят разбойников, а тебе какая в том корысть?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Как на него не ответь, все равно слукавишь. Сознаться, что я, по большому счету, авантюрист, искатель приключений, было обидно мне самому. Это как бы снижало собственную самооценку. Одно дело – обычный «адреналинщик», рискующий своей единственной, неповторимой жизнью ради прихоти, пижонства или острых ощущений, совсем другое – народный спаситель. Однако и последнее прозвучало бы слишком претенциозно, хвастливо и нелепо. Такие заявления можно делать с трибуны, перед выборами, а не в частном разговоре, да еще с крестьянином, для которого высший пафос – обмануть сборщика податей. Потому я попытался объяснить свои мотивы хоть сколько-нибудь логично:

– Кобылу мою разбойники забрали, да самого едва не убили. Это кому понравится?

– Тогда понятно, а то я подумал, что ты сам какой-то мутный. А ты, оказывается, за кобылу! Тогда совсем другое дело. Хорошая кобыла больших денег стоит. Да и обидно...

Мы, не торопясь, шли по дороге. До полной темноты было еще около часа, и нужно было скоротать время. Пришлось искать тему для разговора. Как обычно, когда людей ничего не связывает, заговорили о жизни.

– Ну и как тут у вас? – спросил я. – Не голодаете?

– Живем, не тужим, грех жаловаться. Не будь я одиноким, было бы совсем хорошо.

Помолчали. Я с натугой придумал новый вопрос:

– На барина много приходится работать?

– Какой там барин! Наш живет в Москве, здесь только староста, мой кум. Живем так, что всем вокруг завидно.

Кажется, Илья принадлежал к категории людей, у которых всегда все хорошо. Я видел, какие у них в селе старые и убогие избы, и мне показалось, что для такого оптимизма явно нет почвы.

– Ты всю жизнь крестьянствуешь?

Кажется, вопрос Илье не понравился, во всяком случае, он почему-то хмыкнул и не сразу ответил, а когда надумал, сказал коротко и неконкретно:

– Это как придется.

Дальше мы шли молча, пока спутник не объявил:

– Здесь сворачиваем.

Мы сошли с дороги и краем поля направились в сторону леса.

– Там есть где прятаться? – спросил я. – Ну, там, какие-нибудь ямы, овраги?

– Есть, в нашем лесу долго беглые крестьяне жили. Много чего накопали.

Мы достигли опушки. Небо уже потемнело, и низкая светлая луна висела, касаясь верхушек деревьев. Запели соловьи. Мы присели прямо на траву возле комля толстой березы.

– Красота, – отметил Илья.

Я промолчал. Идти в темный лес не хотелось, с большим удовольствием я бы позагорал под лунным сиянием на перине в избе, чем пробирался по густым колючим зарослям неизвестно куда и зачем.

– Меч-то у тебя, смотрю, дорогой, – заметил спутник, поворачивая в мою сторону бледное в лунном свете лицо. – А сам говоришь, что не стрелец, и не воевода?

Ничего подобного я не говорил. Как и чего-либо другого о себе.

Потому ответил односложно:

– Нет.

– Всякие люди на земле живут, – обобщил Илья, – иной вообще не пойми что.

– Это точно, – подтвердил я.

– И шлем иноземный, тоже, поди, немалых денег стоит.

– Это ты к чему? – поинтересовался я.

– Просто так, к разговору. Ты если хочешь, подремли. Луна еще не скоро сядет, а раньше идти рискованно.

– Хорошо, подремать – это дело. Вчера не выспался.

– Вот и я говорю, чего тебе так сидеть. Ты поспи, а когда будет надо, я тебя разбужу.

Я подумал, что ни в какой лес мне идти не придется. Все может решиться и здесь, на опушке.

– Ладно, я и, правда, посплю часок, – сонным голосом сказал я. – А ты тут смотри в оба.

– Это как водится, ты не беспокойся, все будет в лучшем виде, – горячо проговорил Илья.

– Ну, коли так, то и ладно, – произнес я и ровно задышал.

Мужик сидел на своем месте, не двигаясь и, кажется, даже не дышал. Совсем недалеко начал заливаться соловей. Я отдохнул днем, спать не хотел и теперь терпеливо ждал начала развития событий. Однако довольно долго ничего не происходило. Ильи слышно не было. Тогда я попытался его простимулировать к действиям, начал мерно похрапывать. Мужик зашевелился и тихо окликнул: