Острая, меткая шутка иной раз была важнее глубокомысленной статьи. Наверное, поэтому он еще в «Новостях дня» скажет в связи со смертью редактора «Будильника» А. Д. Курепина: «Человек смотрел на журналистику слишком серьезно.

— Каждой строчкой вы воспитываете публику.

Меня удивляла эта вера в воспитательное значение журналистики…

Я на стороне шутки.

Мы живем один раз.

Лучше прошутить жизнь, чем ее проскучать.

Если бы все думали полчаса прежде чем обмолвиться шуткой, — на свете исчезли бы шутки и веселье.

Зато перестали бы шутливо относиться к серьезным вещам»^[199].

Несомненно, личности Дорошевича с молодых лет был присущ определенный гедонизм. Он никогда не был ханжой и не считал нужным маскировать своего внимания к красивым женщинам, тонким винам, хорошей еде. Более того, с годами он стал знатоком… Вместе с тем следует иметь в виду, что столь прямолинейно высказанные сомнения в воспитательной роли журналистики — это в определенной степени нарочитая поза, вызванная, может быть, чересчур нравоучительной позицией покойного Курепина. Хотя здесь же заложен и протест против шутливого отношения к серьезным вещам. На протяжении своего дальнейшего четвертьвекового журналистского пути Дорошевич скажет немало важных слов о роли журналистики как воспитательницы граждан. Но ему, безусловно, претила и ее засушенность. Он ищет того, что можно было бы назвать незагруженным идеологически, чисто человеческим общением с читателем. Это видно и из его, впрочем не лишенного определенного кокетства, предисловия к сборнику «Папильотки», выпущенному редакцией «Будильника» в 1893 году:

«Ради Бога, простите…

Мне так неловко…

Мы с Вами совсем незнакомы, а я уже ввел Вас в расход в 60 коп.

Вы купили мою книжку рассказов, напечатанных в разное время в журнале „Будильник“; теперь Вам остается претерпеть всего одну неприятность: ее прочитать. <…>

Если Вы улыбнетесь хоть раз на каждой странице, я буду считать себя нравственно удовлетворенным».

Название «Папильотки», как и подзаголовок «Сборник юмористических набросков», отвечали тому жанру «мелочей», который был распространен в юмористических журналах. Амфитеатров, ссылаясь на то, что «мнения начинающих писателей о себе были не возвышенные, а, скорее, приниженные — пожалуй, даже уж и чересчур», сообщает, что Дорошевич уничтожил эту свою книгу^[200]. Информация, абсолютно ничем не подтвержденная, как и его же сообщение об уничтожении Чеховым своего первого сборника «Сказки Мельпомены». Вполне вероятно в то же время, что Влас действительно не переоценивал свой первый сборник, считая вошедшие в него вещи не рассказами, а всего лишь «набросками». На самом деле книжка получилась очень неровная. Есть явные пустячки, с трудом дотягивающие даже до юмористики, преследующей чисто развлекательные цели («Вдохновение»), или откровенно пошловатые («Оазис»). Вместе с тем в книжку вошли и уже упоминавшееся как щедринское подражание «Сказание о некоем стрюцком…», и пародия «Съеденный покойник…», и рассказ «Дон Кихот Российский», и другие вещицы вполне приличного уровня. Открывает сборник восточная легенда «Женщина» — самая ранняя публикация из того большого «сказочно-легендарного» раздела творчества Дорошевича, который получит развитие в последующие годы. Свое место в книге занимают наброски, в которых воссозданы типы времени — прожигатели жизни, два «столичных типика» Костичка с Ваничкой («Чем люди живы»), несомненно, подсмотренные в период жизни Власа в Фальц-Фейновой коммуне, «умный рвач», жульническим путем вырывающий солидную страховку («Герой нашего времени»), характерная фигура непременного визитера, разъезжающего по родственникам и знакомого со всевозможными новостями («Визитер»), комические персонажи «опереточно-драматической труппы», гастролирующей в городе Завихрывихряйске («Гамлет Завихрывихряйского уезда»). Личным опытом автора веет от рассказа «Война с репетитором», в котором ученик шантажирует бедного учителя. Бросается в глаза и такая деталь: пародии, шаржи и «фантастические» фельетоны насыщены литературными образами и аллегориями, что придает юмористике Дорошевича очевидное культурное качество: в «Переселении душ» сплетничают и ссорятся души изобретателей паровоза Стефенсона и пороха Бертольда Шварца, поэта Цицерона и философов Сократа и Шопенгауэра; в «рассказе-рекламе» «Фауст» Мефистофель, уже тридцать лет как прикомандированный к «Будильнику», жалуется Фаусту, что «должен доставать каждую неделю тысячу перлов остроумия» и уговаривает его подписаться на журнал; в «современной сказке» «Руслан и Людмила» спор за похищенную, согласно «государственному кредитному билету», стариком Черноморовым прекрасную Людмилу Светозарову ведут господа Фарлафов, Ратмиров и Русланов, из коих первый учиняет буйство в квартире Черноморова и попадает в «Титы», второй пытается разжалобить возлюбленную стихами, но из-за безденежья вынужден жениться на квартирной хозяйке, и только третий добивается своего, уговорив коварного старика дать ему «место при себе тысяч в год на двенадцать». Такой вот практичный Глумов из переиначенной пушкинской сказки.

Рассказы и фельетонные обозрения в «Будильнике» и «Развлечении» сделали Дорошевича достаточно популярным автором не только среди московской публики. Он стал выделяться и среди коллег. Его талант признал даже такой недоброжелатель «всех и вся», как Николай Ежов. В уже цитировавшихся воспоминаниях он отметил: «Это был еще очень молодой человек, но его статьи оказались полны самого острого юмора, свежего, блестящего, ни у кого не заимствованного <…> Он был от природы истинный юморист, великолепный, высокоталантливый, неожиданный, блестящий»^[201]. Естественно, что на молодой талант обратили внимание и издатели. 19 июня 1889 года Лазарев-Грузинский писал Чехову: «Небезызвестный Вам Дорошевич получил приглашение из „Новостей дня“ писать там по фельетонной части. Экая умница эта газета!»^[202]

1 июля 1889 года в газете «Новости дня» появилась новая рубрика «Злобы дня». Под ней стояла хорошо знакомая москвичам подпись — Сын своей матери. Так началось сотрудничество Дорошевича в газете А. Я. Липскерова, бывшего личного стенографиста М. Н. Каткова, который и выхлопотал ему в 1883 году разрешение на ежедневное издание. «Сам Абрам Яковлевич, — вспоминал Амфитеатров, — человек без следов какого-либо образования, с трудом способен был написать коротенькую репортерскую заметку о скачках, бегах, несложном судебном деле, не более. Но в этом маленьком, черненьком, мохнатеньком человечке с обезьяньей рожицей жила громадная деловая энергия. Колотясь как рыба об лед, должая, кланяясь, сам на себя удивляясь, чем и как он еще жив, он таки тянул да тянул свою никуда не годную газетенку… Ну и дотянулся до того, что она выросла сперва в газетку, потом в газету и, наконец, в газетищу с миллионным оборотом, с многими десятками тысяч подписчиков, с сотнями тысяч читателей. Первый сильный толчок к тому, после нескольких лет бессильного барахтания и прозябания „Новостей дня“, дали А. С. Эрманс как редактор и В. М. Дорошевич как сотрудник»^[203]. К этому времени Влас уже не первый год был знаком с Липскеровым, эпизодически печатал кое-какие мелочи в его «Русском сатирическом листке». И в «Новостях дня» он подрабатывал в пору их начально-жалкого существования, о чем спустя годы вспомнилось ему в одном из фельетонов:

«А. Я. Липскеров издавал „Новости дня“.

Сотрудников не было.

Причина банальная:

— Не хватало денег.

<…>

Сотрудник был один.

„Корреспондент американских газет“ Гиллин.

Он писал на каком-то американском языке: