— А ещё телохранитель. Причём в одном лице.

— Ты только к лету обучись кое-каким манерам, чтоб за тебя не стыдно было.

— Чаво?

— Дезодорантами и гигиенической косметикой научись пользоваться, а то от тебя русским духом за версту разит.

— Я тебе не гомик, — буркнул Ерофеич. — Может, и губы красить заставишь?

— Кстати, когда у вас лето приходит?

— Перевалы в горах открываются обычно в конце мая.

— О-о-о! У нас впереди целая вечность, тебе для обучения культурным манерам, а мне для зимнего отдыха в горах… И ещё — не хочу быть нахлебником. Вот тебе привет из Якутска.

Гость и снял с шеи замшевый мешочек на шёлковом шнурке. На чисто вытертый стол посыпались искристые камушки. Были среди них даже прозрачные, но в большинстве своём мутноватые, желтоватые и даже чёрные.

— Ты такого богатства ещё не видел.

— А чо там смотреть? Кварцу да щебня будто мало на скалах.

— Разбирался бы — алмазы чистой воды.

— Гля! Я бы таких камушков даже и ногой не пнул.

— Необработанные алмазы, знаток! Забирай себе в оплату за мой постой. Мне от твоего нищенства щедрот не надо. Могу потом навести и на сбытчиков алмазного сырья.

— Благодарствую, — сгрёб Ерофеич камушки в замшевый мешочек. — Только вот что, паря… то ись док. Золотишко — игра простая и несмертельная. Я договорился по-пацански с бурятами, хоть и скользкие они, как налимы. А тут по алмазам с якутами придётся схлестнуться, а за ними — всё ихнее трижды независимое ханство Саха под лапой горнодобывающих корпораций с частными военными компаниями. Ихние теплосканеры на дронах в тайге самую самомелкую блоху высветят.

— А ты им под прицел не попадайся… И незачем с незалежными якутами связываться — объегорят обязательно. Хотя, мужик, сейчас и в развитых странах необработанные алмазы как таковые никому не впаришь.

— Чо так-то?

— Перенасыщение рынка. Бриллианты внесены в международные каталоги — родословную любого огранённого камешка проследишь до ювелирной конторы какого-нибудь Хаима Минскера, Абрама Глускера, Фимы Докшицера, Моти Слуцкера или Смоленской госфабрики по огранке бриллиантов. Остаются только страны третьего мира. Там доходы от незаконной торговли алмазами умные люди используют для обострения гуманитарных кризисов, особенно в Африке. Горнодобывающие корпорации в тех местах тоже как у себя дома распоряжаются не слабее, чем в у вас в Сибири. Правда, их Интерпол пасёт ради обеспечения транспарентности.

— Чаво?

— Ну, прозрачности и подотчётности в торговле алмазами, но, если найти общий язык с чинушами-международниками, то можно эти камушки продать так, что в Сибири и цены такой не бывает.

— А сколько там за них можно снять?

— Немного. Чуть больше того, что ты у Габыра дюбнул.

— Да ты чо! Для кого немного, а для кого — в самый раз.

— Ну и продашь — всё равно это не деньги.

— А чо?

— Деньги это те, что в заморских банках на чистых счетах лежат. Остальное — грязные бумажки.

— Не понЯл?

— Их ещё надо отмыть.

— Да у меня бумажки не то что чистые, а все новенькие из-под станка!

— Ты думал, вот так с чемоданом денег нарисовался в Гонконге — и там с распростёртыми объятиями примут нового миллионера?

— А чаво им брезговать?

— Во башка фанерная! Легальные деньги должны быть у тебя, понятно?

— Не поддельные у меня, сто гарантий даю!

— Дурак ты, и никто тебя не вылечит. Ты должен доказать, что ты их честно заработал.

— Кому доказать?

— Мировой общественности, местным властям, налоговикам, международным аудиторам-криминалистам.

— А это кто ещё такие?

— Бухгалтеры высшего класса, которые на карман имеют побольше любого сибирского вора в законе. А ты думал — выложишь свой чемодан с наличными и скажешь: «Я, ребята, свою долю общака у Габыра честно взял за то, что криминального авторитета отпустил»?

— А чо не так-то?

— А то… Они как твоего Габыра пробьют по своей компьютерной базе, так тебе и от ворот поворот. Денежки конфискуют, а тебя экстрадируют.

— Уроют?

— Пинка под зад дадут на границе и добывай потом по помойкам пропитание, как пёс. Охота им была перед международным финансовым сообществом позориться связью с уголовником. Денежки сначала надо отмыть.

— Как?

— Э, тебе всё равно не втолкуешь, мужик.

Гость замолчал, картинно опершись лбом о ладонь, словно хотел произнести избитую фразу: «Как трудно жить среди идиотов!». Ерофеич от расстройства хлопнул ещё полстакана таёжной настойки из старинной бутыли, а гость едва слюной не подавился, глядя на него, но сдержал себя.

Оба не заметили, что чуднОе существо в расшитой замшевой одежде стояло посреди избы и смотрело на них немигающим взглядом из щелочек-амбразур своих непроницаемых глаз.

Пауза за столом затянулась. Чтобы прервать неловкое молчание, Ерофеич схватился за спасительную бутыль:

— Ну, всё-таки, может, стопочку с морозу для аппетиту и за деловое сотрудничество, док? И вся твоя арелгия на спиртное пройдёт.

Гость снова вздрогнул, как-то странно насторожился и покрутил крупной красивой головой, словно услышал отдалённый угрожающий рык дикого зверя.

— Чо ты, док? Моя настойка пользительная, гипераллергенная.

— Гипоаллергенная, ты хотел сказать.

— Во-во, вроде того.

— Да нельзя мне, говорю же… Вдобавок ещё язву желудка недавно вырезали. Врачи вообще запретили пить.

— А моя настоечка — целебная, она твою язвочку залечит. Облепиха её смажет, спирт выжжёт гной, а кедровый орех швы залатает. Она ещё и на полусотне трав выдержанная, если моя тунгуска мне не врёт.

Тут-то они и заметили молчаливую прислужницу.

— Чо тебе, чУмная чумичка?

— Кушать в печке поспело — пора мне к огню.

— Так и пошла в кухонный угол к горшкам!

Ерофеич оттолкнул её, лёгкую, как пушинка, а сам ещё выхлестал стакан и скривился, занюхивая выпитое локтем.