С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что начальная фаза феодальной раздробленности (до того, как в нормальное развитие вмешался фактор завоевания) характеризуется не упадком культуры, как можно было бы ожидать, исходя из перечисленных отрицательных явлений, а наоборот, бурным ростом городов и ярким расцветом русской культуры XII — начала XIII вв. во всех ее проявлениях. Из этого следует, что новая политическая форма, очевидно, содействовала на первых порах прогрессивному развитию.

Много неясности и в определении причин, породивших феодальную раздробленность, а с этим неизбежно связан и вопрос о времени ее возникновения. Одной из причин считали раздел княжества между сыновьями, а «удельный период» начинали с завещания Ярослава Мудрого (1054), разместившего своих сыновей в разных русских областях. Но тогда надо было бы начинать с Владимира I, распределившего по Руси всех своих двенадцать сыновей, являвшихся наместниками великого князя. Другой причиной считают княжеские усобицы. Но междуусобные войны князей-братьев начались тоже еще при сыновьях Святослава: Ярополк воевал с Олегом, и тот был убит; Владимир воевал с Ярополком и поручил варягам убить брата. Вторая серия усобиц, длившихся целых десять лет, падает на годы 1015–1024, когда из двенадцати сыновей Владимира уцелело только трое.

Усобицы князей на Руси, как и в европейском средневековье, сопутствовали (и в значительной мере препятствовали) историческому движению, но не определяли полностью ту или иную политическую форму. Разделы княжеских земель между наследниками, ставшие ощутимыми с XIII в., усугубляли дробление княжеств-государств, но опять-таки, не создавали нового явления в политической жизни Руси. Экономической основой и обоснованием феодальной раздробленности считают натуральное хозяйство. Это верно, как констатация факта, но никак не объясняет причин перехода от единой державы к нескольким независимым княжествам, т. к. и в первобытности, и при появлении переходных форм (союзы племен), и в необъятной по своей территории Киевской Руси IX — начала XII в. господствовало натуральное хозяйство. Больше того, именно в XII в. одновременно с распадом Киевской Руси исконная замкнутость хозяйства начала частично нарушаться: городские мастера все больше переходили к работе на рынок, их продукция все в большей степени проникала в деревню, не меняя, правда, основ хозяйства, но создавая принципиально новые контакты города с возникающим широким деревенским рынком.

Расчленение раннефеодальных грандиозных империй на ряд фактически (а иногда и юридически) суверенных княжеств-королевств было неизбежным этапом в развитии феодального общества, будь то Киевская Русь в Восточной Европе или империя Каролингов в Центральной Европе, с которой Маркс сопоставлял Киевскую Русь.

Необходимо отказаться от понимания всей эпохи феодальной раздробленности как времени регресса, движения вспять. Быть может, не слишком удачна и наша привычная научно-учебная терминология: «Киевская Русь распалась…»; «единое могучее государство раздробилось на ряд княжеств…» Читатель сразу начинает сожалеть о том, что прекрасное государство, воспетое былинами и летописями, «раздробилось», «распалось»; нечто целое перестало существовать и превратилось в обломки, в осколки, которые по самому своему терминологическому смыслу должны быть хуже непотревоженного целого.

Если мы внимательно вглядимся в сущность явлений, происходивших в XI–XII вв., то несомненно мы предпочтем другие обозначения вроде следующих: «Киевская Русь была зерном, из которого вырос колос, насчитывавший несколько новых зерен-княжеств». Или: «Киевская Русь была матерью, вырастившей многих сыновей, составивших новое поколение», и т. п.

Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько исторической интеграции.

Когда речь идет о феодальном обществе, создаваемом феодальным классом, нас в первую очередь должна интересовать совокупность первичных ячеек феодализма — вотчин — и их исторический путь. К сожалению, они недостаточно освещены источниками, но некоторые приблизительные расчеты мы все же можем сделать. Сколько на Руси было вотчин? Союзов племен в IX–X вв. было 15. Во главе союза стоял «светлый князь», упоминаемый договором 911 г.; союз племен (Вятичи, Кривичи, Древляне и др.), по условному десятичному делению, соответствовал «тьме» (см. выше), т. е. 10 000. Термин «тьма» в более поздних источниках соответствовал княжеству («Смоленская тьма», «Киевская тьма» и т. п.).

Каждый союз состоял примерно из десяти «тысяч», во главе которых стояли просто князья («всякое княжье» договора 944 г., «князья, иже роспасли зелю» летопись 946), общее число которых у восточных славян должно достигать 150. Добавим к этому (исходя из того же десятичного расчета) еще 140 племенных князьков неславянских народов, плативших дань Руси. «Всякого княжья» для X в. наберется свыше двух сотен. В каждом таком князе мы вправе видеть уже оформившегося или оформляющегося феодала, властителя определенной округи. Но этим еще не кончаются наши расчеты. Каждая «тысяча» подразделялась на «сотни», под которыми следует понимать комплексы из нескольких «весей» — деревень или сел. Во главе сотни стоял родовой старейшина, староста («старший ста», сотни), может быть, «старец земский». Перед этим низшим слоем, возглавлявшим (или управлявшим), деревенское население, исчисляемое сотней душ взрослых мужчин-работников, мужчин-ратников, открывалась полная возможность превратиться в вотчинника-феодала. Тогда количество вотчинных владений всех рангов перевалит за 3000.

К этому можно добавить некоторое количество захватов и бенефициальных пожалований со стороны высшей княжеской власти и ее дружинников.

На всю эту значительную массу потенциальных и уже оформившихся вотчинников значительное воздействие оказывало хорошо известное нам полюдье. Грозная сила всех великокняжеских войск, ежегодно объезжавших подвластные племена, не только непосредственно отбирала часть урожая и охотничьей добыта, но и воздействовала на организацию дела местной знатью — ведь до отдаленных, глубинных краев всех племен сам великий князь за срок полюдья добраться не успевал. Для сохранения мира, для выполнения обусловленных норм дани князья, «пасшие земли», должны были организовать доставку дани племенной и сотенной знатью. Полюдье киевских князей стимулировало интенсивное отчуждение прибавочного продукта местной знатью, а тем самым ускоряло переход к феодальным отношениям господства и подчинения во всех звеньях десятично-племенной системы. Перед местной знатью еще в IX–X вв., когда она была полуфеодальной, полупервобытной, вставали вопросы организации дела, взаимных отношений друг с другом, отношений с верховной властью и с крестьянской общиной, на которую велось коллективное, ускоряемое полюдьем наступление социальных верхов.

Все это заставляло местное боярство и «княжье» изыскивать различные меры соблюдения своих интересов и выполнения требований Киева. Вот здесь-то и приходилось им, выражаясь языком того времени, «думать о строе земельном», т. е. о своем бытии в качестве класса. Складываются вассальные отношения, идет, очевидно, повсеместно борьба за иммунитет, за право наследования и т. п.

«Коловращение» князей во второй половине XI в., частая смена князей в стольных городах, ослаблявшая княжеский слой в целом и разорявшая местную знать, должны были усилить заботу земского боярства о своем строе земельном. Местному боярству нужна была консолидация для противодействия княжеской чехарде и княжеской жадности и, конечно, масштабы всей Киевской Руси не соответствовали возможностям провинциальных феодалов. Боярство XI–XII вв. вполне доросло до интеграции в рамках близких к древним племенным союзам, но не более.