Вешая пальто, я обратил внимание, что на одном из крючков висит меховая шубка Маргариты.

— …Земной шар, товарищи, тоже имеет энергетически активные точки. Причем как положительно воздействующие на человека, так и отрицательно… Входите, входите, — в высшей степени доброжелательно улыбнулся Йовайша. — Присаживайтесь. Есть ещё свободное место?

— Есть! — Из разных концов небольшого, переполненного зальца призывно взметнулись руки. С радостным удивлением я увидел, что меня зовёт Нина. Другая рука принадлежала Маргарите. Маргарита была ближе, с краю третьего ряда. Я и сел около неё.

— Видите, вы уже подчиняетесь моей воле, — шепнула она.

Между тем Йовайша, прохаживаясь вдоль висящей на стене чёрной доски, продолжал:

— В прежние времена были люди, которые умели отыскивать такие положительно активные места. Именно на этих местах ставили церкви. Об отрицательных энергетических выходах издавна в народе говорят: «плохое место», «туда не ходи». То же самое и с людьми. Есть люди, ищущие обычно себе подобных, которые, как бы умножая отрицательный энергетический потенциал такой компании, сосут энергию у других. Хотя почему «как бы»? Александр Блок очень точно это описал: «Ты и сам иногда не поймёшь, отчего так бывает порой, что собою ты к людям придёшь, а уйдёшь от людей не собой».

— А как защищаться?! — вскочил с середины второго ряда худенький бородатый человечек, тот самый, которого я видел у Нины.

— В своё время узнаете, — многообещающе улыбнулся Йовайша. — Все вы здесь — люди самых разных уровней. При устремлённости всех создастся общая аура. Пробить её будет непросто. Ни дурным влияниям, ни инфекциями. Ни даже радиацией. А что касается индивидуальной защиты от вампиризма, я уже сказал: в своё время вы все будете это уметь. Я вижу, многие записывают то, что я говорю, а у некоторых, у вас, например, — он кивнул на меня, — нет ни тетради, ни авторучки. Я, кажется, предупреждал, чтоб захватили?

Я виновато кивнул. Даже приятно было вновь почувствовать себя школьником, учеником. Маргарита вырвала двойной лист из своей тетради, протянула. Я вынул авторучку.

Йовайша обернулся к доске, взял мел и начертил на ней контур человеческого тела.

— Мы говорили об энергетике Земли. Теперь кое‑что об энергетике каждого из нас. На темечке у нас полярность положительная. — Он вывел жирный плюс над головой силуэта. — В копчике — отрицательная. Напряжение между этими полярностями и есть жизнь. Только тот, кто понимает смысл внутренних процессов организма, Земли, Вселенной, их взаимосвязь, — тот сознательный человек. Конечно, плюс его воля.

Йовайша говорил любопытные вещи, и я стал кое‑что записывать. Особенно поразила древняя индусская формула «Я — Ты». Йовайша утверждал, что в конечном итоге за всеми возрастными, социальными, половыми и прочими различиями между людьми, за всеми этими оболочками находится нечто общее, идентичное, как искра, как пламя свечи. Это и есть, по воззрениям древних, божественный огонь, душа. Тот, кто всецело проникся этим пониманием, уже не может сознательно причинить зло другому человеку, практически владеет такими феноменами, как целительство, телепатия… Архимед не нашёл точку опоры, при помощи которой мог бы перевернуть мир. Между тем эта точка есть — «Я — Ты».

Йовайша попросил обвести эту формулу прямоугольником в своих тетрадях, постоянно помнить о её значении и объявил перерыв.

Их было человек тридцать, этих людей, вытеснившихся в узкий коридор. Я обратил внимание на сутуловатого человека с сине–чёрной ассирийской бородкой в кольцах и такой же гривой волос, свисающей ниже лопаток, на полковника с погонами военно–воздушных сил.

— Вы не знаете, кто это? — спросила Маргарита, жадно закуривая сигарету.

— Никого не знаю, кроме разве Нины. Нина, я рад, что вы здесь. Вот познакомьтесь с Маргаритой.

— Артур, я тоже очень рада видеть вас тут! — сказала Нина, окидывая при этом ревнивым взглядом Маргариту и подавая ей руку. — Потрясающе интересно, не правда ли?

Я кивнул. А Маргарита сказала:

— Пока что мне все это давно известно. И он прав насчёт уровня — тут масса серых, не понимаю, зачем он их набрал…

Когда перерыв кончился и все расселись по местам, Йовайша неожиданно приказал всем выкинуть вперёд обе руки.

— Встаньте, пожалуйста, вы, — указал он на Маргариту, — вы, — указал на маленького аскета с большой бородой, — и вы.

Третьей поднялась пожилая женщина с лицом, как печёное яблоко.

— Смотрите, у всех остальных ладони обращены наружу, открыты космосу, а у вас троих ладошки смотрят вниз. Вы закрыты. Этот очень простой тест говорит о многом… Огорчаться не следует. Нужно учиться видеть себя со стороны, думать о подлинной мотивировке своих поступков. А сейчас снова возьмите ваши тетради, запишем два упражнения на всю неделю. Эти упражнения вы должны будете делать каждый день. Пятнадцать минут утром, после сна, и пятнадцать минут вечером, перед сном. Методика, по которой вы будете заниматься, единственно безопасная, пригодная для жителей многомиллионного города. С этого дня я отвечаю за ваше физическое и нравственное здоровье. И хочу вас заверить, что те, кто будет регулярно выполнять всё, что здесь задаётся, как бы законсервируются и навсегда останутся в том возрасте, в каком пришли на сегодняшнее занятие. Запомните: любое упражнение должно доставлять только радость.

Я лежу навзничь, совсем расслабляясь на выдохе, и стараюсь прочувствовать раскинутыми руками и ногами, что? они воспринимают снаружи, из космоса.

Добросовестно упражняюсь утром и вечером, день, другой, третий, четвёртый. Не чувствую ничего. Только подмерзаю.

Затем, умывшись и одевшись, принимаюсь за упражнение номер два: сосредоточение на цветке.

Дома у нас только одно растение — кринум. Длинные ремневидные листья, веером свисающие из луковицы, полускрытой землёй в глиняном горшке.

Нужно, сидя с прямой спиной, смотреть на листья, а потом в закрытых глазах удержать это изображение во всей его конкретности.

Открытыми глазами сразу вижу ярко–синюю прозрачную дугу, проходящую рядом с каждым листом. В закрытых глазах она светится.

На шестой день в закрытых глазах отчётливо вижу неизвестно откуда возникший лишний короткий лист. Открываю глаза — его нет.

Заглядываю сверху в сердцевину растения. Вот он! Новый растущий листок. Как же это я смог увидеть его сначала в закрытых глазах?

Странная пыль на этой дороге. Белая–белая пудра. Она лежит толстым слоем, и на ней смутно виднеются как бы размытые две бесконечные, уходящие вдаль колеи. Это след телеги, на которой я утром ехал сюда, в Высокую. А куда потом делась телега? Надо было хоть спросить возницу, собирается ли он двинуться обратно, — теперь вот вышагивай сорок вёрст!

Приостанавливаюсь и, чувствуя, как пухлые слои раскалённой пыли прожигают подошвы ботинок, оборачиваю голову назад.

Ветхая церковь ещё видна. Накренившимся куполом без креста словно кланяется вслед. Мне вдруг тоже хочется поклониться, но я поворачиваюсь и шагаю дальше.

Не вышло из меня Мусина–Пушкина. Зря суетилась бабка Шура, отыскивала оказию. Как хорошо было на рассвете выезжать из Степановской в Высокую! Лежал на телеге поверх сена, досыпал под цокот копыт, потом смотрел в небо на розовеющие облачка. Лучше бы на дорогу смотрел. А то встретится какая‑нибудь развилка — куда пойду? Никаких указателей нет.

Отчего я был так уверен, что найду что‑то вроде «Слова о полку»? Особенно когда, простившись с возницей, отыскал у огородных грядок священника — отца Пантелеймона, показал ему документы, а тот, взяв в хате связку ключей, повёл меня к церкви. Старый тощий священник в старой сатиновой рясе, с тощей косицей на затылке…

Я шагал рядом с ним, как конвоир, и думал о том, что не так уж давно — несколько лет назад — мимо покосившихся плетней, мимо пыльных деревьев с пожелтевшей листвой ходили и проезжали эсэсовцы… Вот и по этой дороге они наверняка проезжали, мимо этих полей, на которых ничего не посеяно.