— Я что‑нибудь говорил сейчас?
— Нет.
— А почему это она крикнула?
Тот покрутил пальцем у виска, объяснил:
— Здесь много таких. Завлаб создал очень нездоровую среду. Впрочем, сами увидите.
— Кстати, как его зовут?
— Игорь Михайлович. Человек не без странностей. — Мы тоже свернули во двор, пошли по тропинке мимо вековых тополей. — Нина говорила, вы кинорежиссёр. Хотелось бы, Артур, чтоб мы, как трезвомыслящие люди, держали друг с другом контакт. Здесь нужно навести порядок. Смотрите, опять это безобразие!
Тропинка между высоких сугробов вывела к ярко освещённому двухэтажному обшарпанному зданию, у которого теснилась толпа. Она почтительно раздвинулась, пропуская нас к двери с прямоугольным оконцем, и тут я понял, что этих людей привело сюда нечто другое, чем меня, — привело горе.
— Вы не целитель? Не посмотрите моего мальчика, гидроцефалия, врачи отказываются. — Женщина, совсем промёрзшая, протягивала укутанного в платок ребёнка.
А сзади уже цепко тащил за рукав угрюмый худой мужчина в очках:
— Рачок. Пустяковый — в желудке. Сведете — машину отдам. Товарищ, пожалуйста, войдите в положение.
Я отшатнулся от него, а Николай Егорович закричал, нажимая кнопку дверного звонка:
— Разойдитесь немедленно! Не видите, что написано?!
Действительно, на двери виднелась пластмассовая табличка — «Прием больных не производится».
— Вам‑то что, вы здоровый! — выкрикнул кто‑то из толпы.
— Повторяю: расходитесь, иначе снова милицию вызовем!
Дверь приоткрылась. Николай Егорович пропустил вперёд меня и сам прошмыгнул вслед. Человек с красной повязкой дружинника тотчас запер за ним дверь на щеколду, спросил:
— А этот к кому?
— На приём к Игорю Михайловичу, — ответил Николай Егорович и добавил, обращаясь ко мне: — Я пройду и буду здесь недолго, а вам придётся в порядке очереди.
Только теперь я обратил внимание на длинную череду людей, тянущуюся в глубь узкого коридора. Последней, прислонясь к стене, стояла та самая обогнавшая нас женщина.
— Да, я крайняя к Игорю Михайловичу, — предупредила она мой вопрос.
Я молча встал рядом, расстегнул пальто. Потом заметил, что напротив, чуть наискось, находится гардероб. Зашел туда и разделся.
— А почему не предложите помочь мне? — Она уже протягивала своё меховое полупальто. Я повесил и его.
— Давайте уж познакомимся. Меня зовут Маргарита
— Тогда я — Фауст, — вырвалось у меня. — И оба мы стоим в очереди к Мефистофелю.
Она оценила шутку, рассмеялась. Лицо, при правильности черт, было неприятное, какое‑то чернявое. Глаза не смеялись. Они смотрели в упор.
— Я вам не нравлюсь. Ничего. Все впереди.
Маргарита определённо читала мысли, и я заставил себя переключиться на другое.
Подпирая стену в коридоре, я думал о неожиданной ситуации, возникшей на студии. «К вам всей душой, а вы не цените!» — с глухой угрозой сказала сегодня Зиночка, Зинаида Яковлевна, директор картины.
За эту неделю все уже утряслось. Съемки должны были начаться в понедельник.
Наденька, работая день и ночь, нарисовала фоны–декорации для каждого номера, я привёз из клуба серию детских работ, на этот раз их темой был космос. Даже удалось провести в павильоне репетицию с танцорами, Игорьком и Машенькой, под записанные звукооператором фонограммы. «А вы знаете, внизу, в буфете, дают телячью печёнку, привезли всего один лоток, — взволнованно прошептала мне на ухо Зиночка как раз в разгар репетиции. — Хотите, скажу, чтоб вам оставили?» — «Спасибо. Не до того». На другой день она поманила меня из комнаты, где помещалась киногруппа, и стала совать талон на продуктовый заказ. «Редкий случай. Дают только начальству. В «Диете? на Горького. Возьмем нашу машину, сгоняем и получим. Обернемся за каких‑нибудь полчаса». Я отказался от талона и категорически запретил использовать казённую машину.
Зиночка обиделась, а у меня мелькнула мысль, что, может быть, гошевская ставленница неспроста набивается с услугами: Гошев с удовольствием подловил бы на любой противозаконной мелочи. Сама по себе подозрительность была противна, но сегодня днём, когда я с режиссёрским сценарием в одиночестве расхаживал по пустому павильону, соображая, как лучше использовать добытые Надей авиамодели, которые оказались действительно похожи на бабочек фантастической красоты, как ни в чём не бывало подошла Зиночка. «А вы знаете, Артур, как бы у нас с вами не было неприятностей…» — «В чём дело?» — «Нашу‑то Надюшу, художницу, видели в церкви у Чистых прудов. Сама крестится, и ребёнок крестится. Это мне редакторша Виолетта сказала. Говорит, не раз видела». — «Ну и что? — грубо прервал я. — Это её личное. Нечего лезть. Свобода вероисповедания гарантирована конституцией. Вам все ясно?» — «Ясно, — неожиданно легко согласилась Зиночка и тут же, подняв пухленькое личико с лоснящимися от помады губами сказала: — А знаете, наверное, вам синий цвет очень пойдёт. Вчера получила со склада цветную материю на флажки для съёмок. И там есть кусок синей ткани. Хэбэ. Прелесть. Как раз на рубашку хватит. Хотите, сошью?»
Она стояла так близко. Так интимно и доверчиво смотрела…
«Гошева тебе уже мало!» — ошеломлённо подумал я, а вслух сказал: «Зинаида Яковлевна, откуда это у вас патологическое стремление что‑нибудь урвать? Мне не нужно ни талонов, ни рубашек, ничего…»
Лицо Зиночки старело на глазах. А я продолжал: «Ничего. Запомните это навсегда. Второе: прошу переключить ваше мышление на то, что у нас будут сниматься дети. Маленькие. Нужны стулья для отдыха. Графины со свежей водой. Нужно тщательно проверить вентиляцию павильона, о чём я уже не раз просил».
Вот тут‑то она и сказала злобно: «К вам всей душой, а вы не цените».
Наверняка не стоило так резко говорить с Зиночкой. Люди подобного рода мстительны. Да и с чего я взял, будто она провоцирует по указке Гошева? А вдруг просто дура, по–своему желавшая мне добра?
Очередь медленно двигалась, и я, занятый своими мыслями, автоматически передвигался вместе с ней. Уже стала видна дверь, где на бумажке, приколотой кнопками, было написано: «Йовайша И. М.»
Маргарита подловила Николая Егоровича, вышедшего из кабинета завлаба, о чём‑то с ним разговаривала в сторонке — выходит, они были знакомы?
Пошел двенадцатый час. Теперь, когда я передвинулся, против меня на стене оказался стенд с прикреплёнными вырезками из газет и журналов. С удивлением я обнаружил — часть материалов совпадает с теми, что демонстрировал в последнюю встречу Н. Н. Но были и другие.
На журнальной странице воспроизводились рисунки–схемы «Контуров эквипотенциальных линий биоэлектрического поля людей при заболеваниях раком груди, базедовой болезнью, астмой и шизофренией». Рядом находилась вырезка из «Известий»: «НЛО под присмотром учёных». Сбоку висела страница «Московского комсомольца» с большим очерком–интервью «Живая Вселенная?», где доктор психологических наук, профессор В. Н. Пушкин отвечал на вопросы корреспондента.
Пока я знакомился со всеми этими материалами, очередь растаяла. Я был один в коридоре странного учреждения.
Вскоре из кабинета вышла Маргарита. В глазах её стояли слезы.
— Идите, идите, — тихо сказала она и добавила: — Он не белый, даже не чёрный, он — серый.
…Хотя Игорь Михайлович Йовайша сидел за письменным столом, было видно, что он невысокого роста. И впрямь какой‑то серенький, непредставительный.
— Присаживайтесь. После вас никого нет? Ну и хорошо. Правда, первый час ночи… Но я к вашим услугам. Ведь вы Крамер, о котором мне говорил Николай Егорович?
И пока я рассказывал о цепи необычных событий и встреч, приведших в лабораторию, тот терпеливо, не переспрашивая, не перебивая, слушал. Порой лишь лёгкая улыбочка пробегала по лицу. Когда я упомянул о визите к членкору Гоше, Игорь Михайлович выдвинул ящик, достал бумажку с каким‑то графиком.
— Продолжайте, продолжайте, — любезно кивнул он.
— Я, собственно, кончил. Грубо говоря, у меня к вам один вопрос: как со всем этим быть?
