Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава XLII

НЕМАЯ ИНДЕАНКА

Голиаф снова затянул свою плачевную песню:

— Капитан, зачем мы все скитаемся здесь? Вот уже четвертый день, как мы вышли из форта Гэри и только и знаем, что идем, идем без отдыха и срока. Знай я, что вы имеете намерение изображать скитальца, ни за что на свете не потащился бы за вами. Вы и старик Саул совсем не по-человечески сотворены. И в какую это глушь мы попали? Неужели и тут еще попадутся нам ядовитые змеи?

— Мы совсем не жаждали иметь вас своим спутником. Можете вернуться туда, откуда пришли, — возразил Кенет.

— Да, вам легко это говорить, а как тут вернешься? Попробуй-ка, так совсем пропадешь, а потерять себя — хуже всех остальных потерь, как они ни ужасны. А тут еще навязалась на нас спутница, проклятая индеанка, со второго дня нашего отправления! И чего она хочет? Точно сова, растерявшая своих птенцов. Просто смотреть на нее тошно! И как эта каналья напоминает мне Персилью Джейн! Хоть сейчас на виселицу, черт подери!

Долговязая, сухощавая индеанка, о которой говорил Голиаф, сидела на большой костлявой кляче и все время ехала позади него, так как он должен был занимать последнее место в отряде. Индеанка пристала к ним на другой день выхода из форта и вела себя весьма странно. Знаками она объяснила, что нема; о ее намерениях не было возможности узнать, но что было для них всего несноснее — она ни на шаг не отступала от них. Кенет и его спутники, Саул и Голиаф, прибегали к разным хитростям, чтобы избавиться от нее, но тщетно: молча и упорно она следовала за ними. С отчаяния они покорились необходимости, все еще надеясь, что она когда-нибудь отстанет от них.

— Пускай с меня шкуру сдерут, если Дракониха, — так Голиаф прозвал индейскую амазонку, — не имеет разительного сходства с Персильей Джейн! Точно так же помаргивает глазками и под ними такие же гусиные лапки, и нос крючком, и рот кривой. К счастью, эта ведьма нема, а не то, наверное, и голос у нее такой же мерзкий, как тот, что терзал меня как на медленном огне последние двенадцать лет.

Немая уже много раз обнаруживала признаки злобного характера, а тут не выдержала и, замахнувшись толстой дубинкой, которую все время держала в руках, вытянула ею виноторговца с такой силой, что он потерял равновесие и чуть было не свалился с ног.

— Я точно домой попал! — воскликнул Голиаф. — Будь эта красношкурая гадюка крошечку побелее — точно родная сестра Персильи. — Он продолжил, обращаясь к Кенету: — Если б вы знали, чего я натерпелся от этой бабы; языком язвила, кулаком колотила… Нет, никому и в голову не приходило, сколько я перенес от нее! А между тем во мне столько благородной гордости! Я так желал держаться независимо на своих ногах!.. Так нет, сейчас же, как дикая кошка, набросится и подомнет под себя, и всякое достоинство разлетится в пух и прах. Ах! Это горько, весьма горько, но я чувствую, пока Персилья Джейн не вознесется на небеса, не удержаться мне на своих ногах на земле!

Саул и Кенет давно заметили, что сетования Голиафа производили весьма своеобразное любопытное действие на старую индеанку: ее брови хмурились, глаза сверкали бешенством, и зубы скрежетали. При последнем же восклицании Голиафа, она соскочила с лошади и вцепилась в волосы виноторговца.

— О! Злодей, готтентот, алжирец, чудовище земное! — крикнула немая, чудесно возвратившая себе дар слова. — Научу ли я тебя когда-нибудь не клеветать, не оскорблять Женщину, которая была твоей опорой, защитой с тех пор, Как ты, злодей, увлек ее, чистую, целомудренную, юную Деву, ты, недостойный быть счастливым мужем прекрасной, святой и очаровательной особы, какой я была, пока не узнала тебя!

— Персилья Джейн! — только и мог воскликнуть ошеломленный Голиаф.

Кенет и Саул невольно рассмеялись при виде несчастного великана. Руки Персильи Джейн были так же трудолюбивы, как и язык; целыми пригоршнями вырывала она волосы мужа и бросала на волю ветров, колотила, щипала, царапала лицо несчастного. Он назад, и она за ним; он вперед, она впереди него, и ее когти с бешенством терзали его бедное тело. Наконец, Саул сжалился и вырвал мужа из рук рассвирепевшей фурии.

— Подумайте только, чем я могла бы сделаться и что из меня вышло! — она еще и жаловалась. — Я могла бы разъезжать в карете, а вынуждена таскаться по диким пустыням за недостойным скотом, у которого только кожа да кости, и еще такие острые, что немудрено пополам перерезаться об них. О, сколько несправедливости переносят женщины! Права наши попраны, достоинство наше унижено и все теми же животными-мужьями! Чудовище! Возврати мне честь, невинность и молодость! — закончила она свирепо, обращаясь к мужу, и вдруг, повернувшись к Саулу, воскликнула: — Суломон Вандер, если ты человек, заряди пистолет и пронзи мое нежное сердце смертоносной пулей или вонзи нож в мою злополучную грудь и оставь мои печальные кости в этой безлюдной пустыне!

— Женщина, замолчи! Если ты не перестанешь болтать, я брошу тебя индейцам, это так же верно, как и то, что я Саул, а не Суломон Вандер.

— Да уж вы попытались раз провести меня, да не на дуру напали! Честное ли дело вырывать мужа из объятий нежной жены?

Кенет попытался было умиротворить ведьму, да не тут-то было, она не переставала язвить несчастного Голиафа, который плелся позади всех, опустив голову и не промолвив ни словечка. К вечеру Кенет, приглядываясь к местности, сказал:

— А на этот вот след, видно, многие нападали.

— Да, это ясно. Вот и след лошадиного копыта, — заметил Саул задумчиво.

— Даже Голиафу Стауту легко было бы отыскать такие четкие следы, — сказал Кенет шутя.

— Я и не удивлюсь, если это следы моей лошади. Она всегда следует за людьми, потому что не может вынести одиночества. Ее легко узнать по картинам на боках. И что это за добрая лошадь! Как она умела независимо держаться на своих ногах, было бы только что поесть и попить, а не покорми ее дня два-три, ух! Какой лентяйкой она становилась! Ведь это она несла на себе драгоценный напиток с незначительной примесью краснореченской воды. Ну, мог ли хоть один человек удержаться…

— Довольно, мы достаточно наслушались вас, понимаете? — прервал его Саул и потом, обращаясь к Айверсону, сказал: — Это свежие следы; не прошло и часа, как они были оставлены. Скоро мы наткнемся на какое-нибудь приключение. Провались сквозь землю эта ведьма! Бьюсь об заклад, что это Ник подбил ее на эту глупую авантюру! Он всегда готов подразнить виноторговца с журавлиными ногами.

Кенет пришел к тому же заключению, тут только припомнив, что совещание Ника с Персильей Джейн происходило у него на глазах.

Саул пошел вперед и через несколько минут вскрикнул от удивления и подозвал к себе Кенета.

— Взгляните, это нечто новенькое, вот совсем свежие, но иные следы. Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться, какое множество индейцев прошло по этому пути, — сказал Саул.

Кенету довольно было взглянуть, чтобы удостовериться в верности замечания Саула. Запутанность следов увеличивала их затруднения. Открыв первый след, Кенет надеялся, что это следы Марка Морау и что с каждым шагом он приближался к своей обожаемой Сильвине. Теперь же надежда ослабевала, неизвестность и сомнения омрачали его душу. В печальном молчании продолжал он свой путь и только изредка посматривал с досадой на двух надоедливых спутников. Госпожа Стаут не отступала ни на шаг; в мире она боялась только индейцев и дрожала за благополучие своего супруга. Голиаф знал это и, решившись воспользоваться ее слабой струной, обратился к Кенету с вопросом:

— Чьи это следы, позвольте спросить?

— Индейцев, — отвечал Кенет коротко.

— Как индейцев? — вскрикнула Персилья Джейн. — Но Ник Уинфлз уверял меня, что за пятьсот миль от Селькирка не найдешь ни одного индейца! Нет, вы хотите только напугать меня, потому что всем известно, что при одной мысли об индейцах у меня мороз по коже пробегает. Ведь это бессовестные похитители женщин, не уважающие ни красоты, ни чистоты, ни добродетели.

62
{"b":"26784","o":1}