— Вода, — настаивал Марк.

— Но кувырком с вершины утеса позабавнее будет, — просил Крис, ласково поглядывая на начальника.

— Нет, я уже решил, что вода, этот способ гораздо быстрее. Только смотри за ним в оба, ведь он коварен, как ехидна.

— Ну, мудрено ему выскользнуть из лап четырех медведей моего закала. Впрочем, мне и одному под силу сбросить его в воду, это все равно, что выкинуть в яму лишних котят.

Волка потащили ко входу. Один из разбойников поднял большой камень и, привязав его к веревке, положил в лодку. С суровым равнодушием смотрел мальчик на все приготовления и вошел в лодку, прежде чем получил приказание.

— Хватит и троих людей, — распоряжался Марк. — Отчаливайте и плывите на расстояние ружейного выстрела. Я подожду вас здесь.

— Не связать ли ему ноги? — спросил Крис.

— Напрасный труд. Достаточно и этого камня, только смотри, чтобы крепче был привязан. Камень что надо, лошадь и ту потопит! — И, обращаясь к Волку, Марк добавил: — Вот как я награждаю тех, кто изменяет мне. Окунись-ка в последний раз. Рыбы давно проголодались и поблагодарят меня за обильную трапезу.

— Лисий Хвост, ты настоящая баба! Даже убить врага не умеешь. Я презираю тебя. Ты трус и бледнеешь при мысли о смерти. Если бы Великий Дух сохранил мне жизнь, ты трепетал бы при вое Волка. Но если Волк и умрет рано, неужели ты думаешь, что за него некому будет отомстить?

— Ну, кому придет охота мстить за такого ничтожного волчонка? — спросил Марк с презрением.

— Молодой воин, любящий Восход Солнца, поднимет меч за Волка. Ветер и птицы полетят и отнесут ему эту весть. Мой род узнает о том, и воинственные крики черноногих понесутся по твоим следам, рассекут твое тело на мелкие части и бросят в огонь. Каждую минуту моих предсмертных мучений ты будешь искупать целыми часами своих мучений.

— Увози, увози его скорее, Крис! Он действует мне на нервы.

Лодка отплыла от берега. Волк запел свою предсмертную песнь, и эти звуки то гремели могущественными, торжественными аккордами, то замирали в грустных, тихих мелодиях.

Мальчик пел:

1

«Коварные бледнолицые захватили в свою западню слабого отпрыска черноногих храбрецов и захотели воспитать ребенка в малодушии и рабстве, но, мужая, он почувствовал, как кровь бушует в его сердце, и задумал месть».

2

«Имя его — Волк, он полюбил бледнолицую девушку. Она прекрасна, как благоухающий цветок весны. Ее стан гибче, чем у пантеры, ее голос звучит слаще шепота ручейков. И Волк хотел унести ее с собой в стан черноногих храбрецов».

3

«Он назвал ее Восходом Солнца, потому что она лучезарна, как восходящее солнце, но Великий Дух не любит бледнолицых дев и не допустил, чтобы она стала женой благородного отпрыска черноногих, и зовет он Волка в необъятные луга, куда уже ушли его предки».

4

«Волк доволен и счастлив; теперь у него будет множество бизонов и бобров, и будет он ловить огромных рыб в необъятных озерах, и будет ждать, когда Великий Дух призовет Восход Солнца, чтобы украсить вигвам храбреца черноногих».

Странная песня дикаря встревожила Марка Морау.

— Как бы мне хотелось, чтобы этот Волчонок закончил свои жалобные песни, — пробормотал он, — впрочем, это не надолго. Вот уж лодки почти не видать. И к чему это они так далеко отплыли? Еще немного, и я ничего не увижу.

Произнося эти слова, он тревожно шагал по берегу взад и вперед.

«И что, в сущности, наша жизнь? — продолжал он размышлять, облокотившись на утес. — Для людей великих, окруженных почестями, жизнь — это мыльный пузырь, мечта, обман. Что значит преступление? Обида, причиненная другому. Какое преступление самое большое? Говорят, человекоубийство. Как знать? Воровство, может, и хуже. Не лучше ли убить человека, у которого отнимаешь средства к существованию? Ну, какая выйдет беда, если этот маленький бездельник лишится дыхания именно в этот вечер, а не через десять лет? А, вот они перестали грести. Хоть и темно, а все их движения ясно видны в сумерках. Вот они привязывают камень. Все готово; они поднимают его, раскачивают и — бултых! Волны сомкнулись над ним. Прощай, Волчонок!»

ФОРТ ГЭРИ19

— Истинно скажу тебе, друг Кенет, не видывал еще такого скучного однообразия, как эта местность, — сказал Авраам Гэмет, — сплошь прерия, никакой красоты. Недостает холмов и лесов. Жалкая страна! А далеко ли простирается поселение вниз по течению реки?

— На пятьдесят миль, — отвечал Айверсон, — оно было основано в 1812 году графом Селькирком, человеком энергичным и предприимчивым.

— Мне известно это, а также и то, что предприятие графа чуть было не потерпело неудачу. Бедные эмигранты, его спутники, должны были бороться с преследовавшими их наводнениями, холодом, саранчой. Но Томас Дуглас был человеком с железной волей. После каждого поражения он умел пробуждать мужество в своих стрелках. Очень редко люди выносили так много бедствий — холода, голода и преследований. Рассмотри берега Красной реки, и ты увидишь результаты настойчивого труда.

— Довольно смешно, что вы спрашиваете меня о стране, которую сами так хорошо изучили, — ответил Кенет, улыбаясь.

— Да, — продолжал Гэмет, как бы рассуждая сам с собой, — то была великая мысль устроить монополию или так называемую Компанию Гудзонова залива, которая имеет почти всемогущее влияние на такую необъятную страну. Она имеет свои управления на севере, юге, в Колумбии 20 и Монреале, на таких пространствах, на которых могли бы разместиться целые королевства.

— Предприятие действительно гигантское, и нет сомнений, что оно приведено в исполнение с необычайным искусством, энергией и успехом, но совсем не о том я желал бы поговорить с вами. Признаюсь, необыкновенное участие, высказанное вами во многих случаях ко мне — не на словах, а на деле — возбудило во мне живейшее и весьма извинительное любопытство. При разных обстоятельствах в вашем характере обнаружились странные контрасты. Я внимательно наблюдал за вами. Бывают минуты, когда квакер и ханжа уступают в вас место глубокому знатоку человеческой натуры, благородству души и почти рыцарской храбрости, что именно и поражает контрастом с вашими выходками.

При этом Кенет почти робко поглядел на своего спутника, сам не понимая, почему чувствует к нему какое-то особенное уважение, доходившее до робости.

Оторвав взгляд от линии поселений, Авраам Гэмет устремил его на молодого человека, полуудивленный и как будто раздосадованный.

— Истинно говорю тебе, друг Кенет, — произнес он величественно, — у тебя много недостатков, но ты одарен, по крайней мере, талантом откровенности. Не удивляйся, если я иногда отклоняюсь от веры предков. Пойми, что и я бедный грешник, способный падать на каждом шагу. Поистине в сердце человеческом есть всегда стремление ко злу. Очистится ли когда-нибудь от несовершенства мой жалкий характер? Исцелюсь ли я когда-нибудь от греховных помышлений? О-о-ох! Ох-о! О!

Неподалеку от них показалось добродушное, забавное лицо Ника Уинфлза, вышедшего из форта. Его неразлучный друг, Напасть, не отставала ни на шаг, выступая со свойственной ей величавостью.

— Не могу поверить, чтобы вы были тем, кем хотите казаться! — воскликнул Кенет раздраженно.

— Не в лицемерии ли ты обвиняешь меня, юноша? Не осуждай человека, который старается смиренно исполнить свой долг, насколько умеет. Я желаю жить в мире со всеми ближними и делать столько добра, сколько случай доставляет мне возможности.

— Надеюсь, я не прерываю вашей проповеди, Широкополый? — воскликнул Ник, подхватив последние слова. — Проповеди — это совсем не мое дело, ей-богу так, покорный ваш слуга! Терпеть не могу, когда люди стонут, охают, хнычут и кривятся, сами не понимая из-за чего. Это напоминает мне, как когда-то мой дедушка, знаменитый путешественник, был в Центральной Африке… Но этот анекдот я расскажу вам когда-нибудь после, потому что не хочу оказаться неблагодарным к тому, который со времени нашего первого знакомства подал столько примеров мудрости по поводу способов, как убивать индейцев и выпутываться из разных затруднительных обстоятельств.