Напасть зажмурилась и величественным лаем одобрила речи хозяина.

— Ведь сколько ни было повальных болезней, все я перенес. Была у меня и корь, и оспа, краснуха и жаба, и даже усовершенствованный коклюш без гарантии на излечение. От оспы я стал похож на китайское чучело, а коклюш заставлял меня кашлять так, что за три мили было слышно. Раз целая деревня вооружилась, собираясь выгонять стадо диких кошек, а это мой коклюш давал о себе знать. Ну а оспа столько наделала мне хлопот, что и говорить нечего. Двое суток на мне лица не было. Урод уродом тогда я казался и чуть не ослеп. Вскоре после того, как она рассталась со мной, я чуть было не утонул. Немного же мне досталось наслаждений. Ей-богу! Право слово так!

Напасть подтвердила его заявление продолжительным рычанием.

— Но к чему распространяться насчет затруднительных обстоятельств? — продолжал Ник с восторженным увлечением. — Всех не перечтешь! Лихорадки, колики, холера и мозоли. А раз на верхней губе вскочил у меня чирей с грушу величиной. Ну уж и помучился я! Думал, совсем с ума сойду, как до мозга дойдет. Как нарочно, откуда ни возьмись заушница привязалась. Затем лошадь поддала мне тумака копытом. А тут юбка совсем свалила меня с ног, и я упал влюбленным — и еще как, о Боже!

Напасть начала было рычать, но ее попытка замерла в глубоком вздохе.

— Пара черных глаз совсем обезоружила меня. День и ночь все мерещились мне эти глаза, а по временам к ним присоединялись крошечный ротик и сладкий голосок. А в голове так и жужжит одно словечко: Нели! Нели! Три месяца морочило меня и кончилось ничем. Особенного ничего не вышло, только Нели сказала мне, чтоб я не попадался на ее дороге, потому что она ненавидит меня. Но это она так сказала, совсем не со зла. С тех пор у меня немало было затруднений, и, наконец, я бросил все и ушел в страну охотников и звероловов. Тут уж затруднения посыпались на меня градом. Схватки, битвы, удары ножом и палицей, раны от огня и меча. То волки нападут, то медведи поприжмут, то дикие кошки погонятся, то бизоны потопчут, то гремучие змеи со своим жалом лезут, то пчелы закусают. Ей-богу, верно так!

На этом пункте Напасть возвысила свой голос до самого восторженного завывания, после чего вскочила и громко залаяла, но без ярости и угрозы.

— Кто-то идет! — воскликнул Ник. — Поостерегись, верный друг, и побереги меня, насколько можешь, чтобы не впасть мне в новую напасть.

Послышались близкие шаги, и вскоре перед глазами обрадованного Ника возник богатырский стан Авраама Гэмета.

— Неужели это воистину ты, друг мой Ник? Вот настоящий для меня сюрприз! Очень уж я страшился, чтобы эти кровожадные люди не обременили своей совести новым преступлением.

— Не от недостатка доброй воли ими это сделано. Они старались убить меня, да никак не могли. Впрочем, их неудача, вероятно, произошла от того, что я уже много лет приучаюсь выпутываться из всякого рода затруднительных обстоятельств. Эти гнусные мошенники думали, что покончили со мной, да и сбросили в озеро. Но не тут-то было! Жизненная сила не совсем покинула меня, вода оживила, а собака вытащила. Теперь я обсыхаю на солнышке, словно ящерица на камешке. Конечно, черепаха, опрокинутая на спину, не так жалости достойна, как я. Но это время для меня не потеряно; я сочинил новую книгу печальных воспоминаний, желая доказать, что вся жизнь человеческая есть сплетение всевозможных затруднительных обстоятельств.

— Друг Ник, меня поражает твое невежество и искажение истины. Но не лучше ли тебе встать на ноги, чем лежать на спине?

— О, не говорите так легкомысленно о моих недугах! Я и сам бы давно встал, когда бы силы хватало. Уж я не раз пробовал, боль во всем теле мешает.

— А попробуй-ка еще, авось силы найдутся.

Ник сделал страшное усилие и хотя с трудом, но поднялся и сел.

— Вот и сам видишь, что тебе не так худо, как ты воображал.

— Кажется, я имею право чувствовать слабость, тем более что мне пулю пустили в голову. По заведенному в этом мире порядку мне следовало бы умереть. Посмотрите, какую дыру сделала пуля мимоходом, — сказал Ник, указывая на голову.

— Это пустяки, друг охотник. Это не рана, а царапина. Правда, пуля прошлась по коже, но это значения не имеет, и ты будешь жить, как ни в чем не бывало.

— Рад слышать это от вас, ей-богу! Верно так, покорный ваш слуга! А я думал, что пуля засела у меня в мозгу, и эта мысль не давала мне покоя. Дайте мне вашу руку, и я заставлю действовать свои ноги, хоть они и отказываются служить — лодыри несчастные!

Гэмет помог ему подняться на ноги. В первую минуту Ник с трудом мог держаться, но мало-помалу собрался с силами и стал ходить. Напасть засвидетельствовала свою радость довольно шумным лаем, но не теряя своего достоинства.

— Здесь нам оставаться нельзя, слишком близко от слуг Велиала, — сказал квакер. — Надо по возможности увеличить расстояние между нами и пещерой, да побыстрее. Мужайся, друг Ник! Не во вред тебе будет маленькая прогулка. Неужели не найдется поблизости убежища, где можно укрыться?

С помощью Авраама Гэмета Ник шел довольно бодро. Квакер, как искуснейший проводник, вел его по самым удобным тропинкам между скалами и ущельями. Наконец Гэмет остановился, объявив после часовой ходьбы, что они достигли цели.

— Видишь ли, друг Ник, сама природа устроила здесь очаг для нашей пользы. Посмотри, как это художественно выразилось в скале! Потерпи немного, скоро затрещит веселый огонек, согреет твои озябшие члены и вольет жизнь в твою кровь.

Он набрал сухих веток и скоро исполнил свое обещание. Приятное тепло оживило Ника, и он не замедлил начать подшучивать над своими затруднительными обстоятельствами, из которых счастливо выпутался.

Мы оставили Сильвину Вандер в подземелье, под покровительством Волка. Неожиданный поворот в ходе дела и внезапный переход от надежды к страху переполнили ее душу таким жестоким потрясением, которое трудно выразить. Суматоха, крики, стрельба из оружия в соединении с темнотой истощили ее мужество. Волк тащил ее за руку, и она бессознательно повиновалась ему.

Вскоре они вернулись в кухню. Огонь догорал в каменном очаге. Заметив лампу, Волк зажег ее и пристально посмотрел на дым, поднимающийся над догорающими угольями. Дым поднимался к закопченному своду и медленно уходил сквозь щели в скале. Индеец тряхнул головой и обернулся к Сильвине, смотревшей на него в безмолвном отчаянии.

— Восход Солнца, не суждено тебе спастись этим путем.

— Увы! Я погибла! — воскликнула Сильвина, всхлипывая.

— Так зачем же плакать о том, чему не суждено быть?

— Ты не можешь понять меня. Наши понятия так противоположны, что толковать тебе об этом значило бы только время попусту терять.

— Где же твое мужество, Восход Солнца? — спросил Волк презрительно. — Я считал тебя выше всех бледнолицых женщин, а ты дрожишь и плачешь. Где же твое мужество, которым ты так похвалялась, собираясь в поход с охотниками? А! Это была не ты.

— Что это значит? — возразила Сильвина с горечью. — К чему эти упреки, когда я и без того в бездне отчаяния? Есть ли у тебя надежда вывести меня из этого ада?

— Пока жизнь есть, надежда не потеряна. Только трус и безумец отчаиваются. Пойдем по одному из этих переходов, может быть, выйдем под открытое небо.

— Вот теперь, когда ты заговорил языком рассудка, и я перестану плакать и не буду поддаваться страху.

— Хорошо, теперь ты говоришь как дочь храброго вождя. Следуй за Волком, и он постарается вывести тебя из подземелья.

— Иди вперед, доброе дитя, я пойду за тобой. Но если нас обнаружат, то…

Индеец остановился, понимающе взглянул на свою госпожу и вытащил из складок женского платья длинный блестящий нож, подарок Марка Морау. Сильвина посмотрела на тонкое лезвие, и тень недоверия промелькнула на ее лице.

— Волк, — сказала она, — я не доверяю тебе — это оружие ты получил из чужих рук.