— А там что? — спросил он, показав на бумажку, оставшуюся у радиста.

Лущилин откашлялся, махнул безнадежно рукой:

— Дурацкие шуточки. Спрашивают, в какой я сапожной артели практику проходил… — И вдруг прорычал со злом: — Говор-р-рил же я вам, что не умею!

Коржевский скрипуче захохотал:

— Умеете, дорогой! Еще как умеете! Вы же… вы же настоящий папанинец! Кренкель!

Лущилин снова махнул рукой и отвернулся.

…Под артиллерийский склад оккупанты приспособили бывшее колхозное зернохранилище. Не иначе как Рачихиной Буде отводилась роль форпоста, с которого должны производиться операции по уничтожению партизан. Пушек у партизан не было, но снаряды — это взрывчатка, надо только ее извлечь из стальной оболочки. В этом деле хорошо разбирается Афанасьев. Надо побыстрей и побольше вывезти в лес снарядов, а они по ту сторону села, за речкой. Моста нет, брод плохой, повозки то и дело вязнут. Афанасьев решил ускорить и упростить транспортировку: к берегу подогнал подводы, а бойцов заставил переносить снаряды через речку. Два снаряда в мешок — не такая уже тяжесть. Для всех тяжесть небольшая, но только не для Варухина. Он считал иначе. Что такое, на самом деле? Афанасьев хочет превратить его в ишака: «По два черта буду я таскать, а не по два снаряда! Ему надо выслуживаться, а я должен из-за него надрываться, как идиот. Дудки!»

И, верный себе, Варухин поднял один снаряд, прижал к груди, как ребенка, и, осторожно ступая, понес его через речку. Положил на повозку, не спеша идет обратно. Руки болтаются, точно они у него в суставах вывихнуты. Взял следующий снаряд, вошел в воду. Ноги переставляет так медленно, что все его обгоняют. Оказавшись последним, поглядел жуликовато по сторонам — и бултых! Окунулся до пояса в студеную воду и бегом к Афанасьеву:

— Товарищ командир взвода, у меня произошло несчастье: я оступился, упал и промок до нитки. Разрешите мне отлучиться обсохнуть.

Афанасьев посмотрел на симулянта с явно деланным участием, понимая, что тот опять пытается обвести его вокруг пальца, сказал:

— Да, товарищ Варухин, несчастье у вас действительно огромное. Но есть более быстрый и более надежный способ сушки одежды, применяемый в боевых условиях всеми солдатами Какой? Работать поживее, носить снаряды не по одному, и даже не по два, а по три.

Однако Варухин увильнул от изнурительной работы. Появился Коржевский, увидел, что химинструктор мокрый, и велел отпустить его…

«И что за человек этот Варухин? — думал Коржевский. — Взять хотя бы вчерашнее: спаренный с Байдой, пошел на опасное дело, и что же? Оба оказались на высоте, проявили находчивость, смелость, решительность. И Байде, как он сам заявил, понравился напарник. Но как же тогда совместить вчерашнее с его нынешним поведением, с его бесконечными увертками и всякими фокусами? Вот, пожалуйста, пошел сушиться и сушился бы, наверное, до следующего утра…».

Но через два часа к дому, где почивал Варухин, подъехал на рессорнике Юрась и заорал с воодушевлением:

— Начхим! Получай реактивы! — И похлопал ладонью по вместительной бутыли в кузове рессорника.

Варухин вышел недовольный из дому, понюхал бутыль.

— Где раздобыл?

— В своем государстве да не раздобыть! Чуешь? Настоящий сероуглерод! На сто верст вонища. Колхозники вредителей морили неплохо, а теперь мы фашистов потравим…

Их обступили партизаны.

— Спасибо, — без особого воодушевления сказал Варухин и пояснил с важностью: — Именно этого препарата мне и не хватало. Теперь можно приступать к изготовлению боевых зажигательных средств. Сейчас же займусь расчетами, и к вечеру произведем эксперимент.

— Ишь, едят тя мухи с комарами… Дело-то, видишь, какое? — заговорили партизаны. — А что? Человек ученый, а мы, темнота, потешались над ним. Нехорошо. А все этот боров, Кабаницын, чтоб ему пусто было!

Вторые сутки дозоры, высланные по дорогам, опасных передвижений противника не отмечали. Не поступало тревожных сигналов и от своих людей из райцентра. Но партизаны знали: покой обманчив и недолог.

Обоз со снарядами, отправленный вчера в лагерь, вернулся за следующим грузом и вскоре погромыхал под охраной верховых лесными дорогами обратно.

Перед вечером Коржевский с командирами подразделений двинулись на соборную площадь, освобожденную от колючей проволоки, смотреть испытания нового зажигательного оружия, созданного Варухиным. По его поручению пацаны насобирали пустых бутылок, настрогали деревянных пробок. Варухин действовал уверенно, со знанием дела. Раздобытый Юрасем сероуглерод отмерял мензуркой, смешивал с чем-то, наполнял проворно бутылки через воронку, насыпал туда же белого порошка и крепко забивал пробку. Ему помогал Гринька — шустрый болтливый парнишка из местных. Он притащил, как велел ему Варухин, всякой рухляди, железяк, щепок, соломы и свалил в кучу посреди площади, — это мишень.

Кроме партизанского начальства на площадь потянулись любопытные, топтались в ожидании начала, поглядывали с почтением на очкастого в фартуке, колдовавшего с бутылками.

К Варухину подошел Афанасьев, что-то спросил. Варухин ответил с раздражением, понятно: волнуется человек. Тут на любого придись — заволнуется, как-никак — момент ответственный, к нему Варухин готовился со дня включения десантников в отряд, а потом с помощью Вассы добился и поддержки командования. И вот все готово. Варухин сделал знак рукой. Чересчур любопытных и настырных оттеснили подальше, Гринька поднес Варухину зажигательный снаряд, тот бросил его в кучу хлама, но, как это бывает, с первого раза трудно сразу попасть в цель. Бутылка, перевернувшись в воздухе, шлепнулась с недолетом и не разбилась. Из группы зевак, толпившихся в стороне, кто-то крикнул: «Мах на небо — ляп на землю…»

Варухин оглянулся и бросать больше не стал, предоставил заниматься черновой работой Гриньке. А тому того и надо. Человек, можно сказать, изныл от нетерпения показать свою сноровку. Уж что-что, а пульнуть он умеет…

И действительно, первой же бутылкой попал в цель. Брызнули осколки, кто-то насмешливо захлопал в ладоши:

— Ишь как хватко саданул!

— Небось сызмала на соседских собаках тренировался…

— Оно стрельнет?

— Загорится, а не стрельнет.

— Поначалу должно стрельнуть, а потом уж…

— Тьфу! Ты ему одно, а он…

Мишень — это воображаемый танк, он должен полыхать, но «танк» почему-то не того… хоть бы дымком паршивеньким потянуло. Странно…

Варухин достал из кармана платок, нервничая, утерся. Гринька посмотрел на него вопросительно: запустить еще? Тот кивнул. Гринька с той же хваткой выполнил приказание, но результат прежний. Раздосадованный химик побежал к мишени, наклонился, придирчиво осмотрел осколки стекла, солому. Кто-то вздохнул сочувствующе:

— Ок-казия…

— Эй, Игнат, слышь? На́ кресало! — гоготнули разведчики.

— Цыц, горлодеры! Не дадут человеку сосредоточиться…

Морща лоб и отводя глаза, Варухин вернулся к бутылкам и склянкам. Выплеснул чего-то, чего-то долил, заткнул поллитровку, протянул подручному. А тот вошел уже в азарт — только подавай! Кидал, что называется, бутылку в бутылку, а проклятая рухлядь не горит, хоть плачь!

Афанасьев раздраженно дернул себя за мочку уха, позвал Варухина. Тот направился было к нему, но, должно быть, передумал, свернул к Коржевскому, рядом с которым стояла Васса, доложил осевшим голосом:

— Товарищ командир, реактивы потеряли эмиссию, то есть качество. Устарели…

Коржевский промолчал. Раздвигая рукой людей, уходила Васса. Сердце Варухина екнуло. «На кой черт надо было связываться с бутылками! Тьфу! Как скверно получилось! А все этот Байда, остолоп! Выкопал где-то эту дрянь, мокрозадый полицай! Поистине, заставь дурака богу молиться…»

— Дядя, а дядя? Подкинуть тряпок? — спросил простодушный Гринька.

Варухин в сердцах гаркнул на него, повертелся еще немного возле бутылок, создавая видимость деловых хлопот, и незаметно исчез. Партизаны потянулись к местам постоя, площадь опустела, лишь Гринька не уходил. Вскоре к нему присоединилась целая ватага «бутылкометчиков», и еще долго были слышны их воинственные кличи и пронзительный звон осколков.