КЛАМАНСЭА. Может мне кто-нибудь объяснить, что тут происходит? Где мы живем? И живем ли мы вообще?.. Боже, до чего я дошла! До философии!.. Как бы там ни было, мое место возле мужа. И будь что будет.
КАРТИНА 6
В ту же ночь, немного позже. Улица, фасад кафе. За одним столиком сидит ШУКРА, за другим — ХАНА ЧАРЛИЧ.
ШУКРА. Сейчас — ночь. Что это значит — ночь? Это значит, что люди спят и не знают, что с ними произойдет. Кто хочет, может подойти и раскроить им голову топором. Вот что такое ночь. Трудно назвать это удовольствием. Правда, не все сейчас спят. Некоторые работают. Ты, например. Трудно работать ночью. Еще хуже, чем спать.
ХАНА. Я так устала.
ШУКРА. Вот видишь. А кроме тех, кто спит и работает, есть и такие, кто сейчас в кровати… совокупляются… Да… Знакомая проблема. Часть людей по ночам совокупляются. Но добром это не кончится, могу гарантировать… А есть еще такие, чья жизнь ночью подходит к концу… Они умирают. А умирать ведь не хочет никто. Но кто-то же должен это делать… Вот такая вот она — ночь. Такая. Да что тут много говорить? Уже одно то, что ночью темно, показывает, какая она змеюка, эта ночь. Но от меня не скроешь страданий никакой темнотой. Я очень хорошо все вижу.
Появляется ХЕФЕЦ в халате парикмахера.
ХЕФЕЦ. Здравствуйте. (Садится за стол.)
ХАНА. Здравствуй.
ШУКРА. Ты что, парикмахерскую ограбил?
ХЕФЕЦ (обращаясь к Хане). Можно чашечку кофе?
Хана с трудом поднимается и заходит в кафе.
ШУКРА. Значит, спать не собираешься, да? А что же ты будешь делать? В изнеможении слоняться до самого утра по улицам? Или вернешься домой и будешь стоять у окна, как будто собираешься броситься вниз? Ну? Что ты будешь делать? Скажи. Я же вижу, как ты мучаешься.
ХАНА возвращается, ставит чашку кофе на стол Хефеца и снова усаживается за свой столик.
ХЕФЕЦ (помешивая кофе). Простите, а можно немного молока?
ХАНА. Зайди в кафе и возьми сам, ладно?
ХЕФЕЦ. Простите, не понял.
ХАНА. Я думаю, в холодильнике еще осталось немножко молока. Сходи и возьми.
ХЕФЕЦ. Но ведь раньше в этом кафе подавали.
ХАНА. Я на ногах с шести утра. Хозяин уехал в Турцию, я работаю одна, мне никто не помогает.
ШУКРА. А что он там делает, в Турции?
ХАНА. Поехал за женой.
ШУКРА. Она что, сбежала от него, да? С турком? Вот это да!
ХАНА. Она там в отпуске, с детьми.
ШУКРА. А дети, они, вообще-то, от него?
ХЕФЕЦ. Так дадут мне молока или нет?
ХАНА. Может, обойдешься на этот раз без молока и не будешь заставлять меня вставать? Сделаешь мне большое одолжение.
ХЕФЕЦ. Но я не привык пить кофе без молока.
ХАНА. Ну только один разок.
ХЕФЕЦ. Но мне так невкусно.
ХАНА. Я бы тебя не просила, если бы мне не было так трудно вставать.
ХЕФЕЦ. Мне очень жаль, но я просто не получаю удовольствия от черного кофе.
ХАНА. Значит, все-таки заставляешь меня встать?
ХЕФЕЦ. А иначе как же у меня в кофе молоко появится? (Пауза.) Откуда оно возьмется, а?
ХАНА. Если бы ты относился ко мне с уважением, мог бы и сам пойти взять.
ХЕФЕЦ. Мог бы, верно. Но ведь не я же здесь официант. Я прихожу в кафе, чтобы меня обслуживали. Если я в кафе должен обслуживать самого себя, лучше вообще ничего не пить.
ХАНА. Может, так и поступишь?
ХЕФЕЦ. Как?
ХАНА. Не будешь пить.
ХЕФЕЦ. Зачем же я тогда в кафе пришел?
ХАНА. А я откуда знаю?
ХЕФЕЦ (набравшись смелости). Прошу прощения, но у меня кофе остывает. Могу я получить наконец свое молоко?.. (Шукре.) Я бы, может, и хотел ей уступить, она мне очень нравится, но… с чего это мне вдруг уступать? Вы меня понимаете? Не то чтобы я такой уж мелочный, но… Может, она потом будет смеяться надо мной… что я такой слабохарактерный, и подумает, что мной можно помыкать. Понимаете, о чем я говорю?
ШУКРА. В этом суровом мире надо быть твердым.
ХЕФЕЦ (решительно). Официантка! Молока! Немедленно! Вы меня слышите?
ХАНА. Слышу, слышу. (Поднимается и подходит к Хефецу.) Хефец, почему ты боишься быть со мной нежным? В этом ведь нет ничего плохого. Я вот не стыжусь быть с тобой ласковой. Посмотри мне в глаза. Я знаю, что по сути своей ты человек мягкий. Улыбнись же мне, не бойся. Маленькая улыбка, кивок головы — для женщины это целое событие. Если мы хотим, чтобы между нами произошло что-то прекрасное, нам нельзя бояться своих чувств. (Уходит.)
ХЕФЕЦ (Шукре). Что-то прекрасное?! Вы поняли, о чем она тут толковала?
ШУКРА. Я только одно понимаю. Официантка Хана Чарлич сейчас очень страдает. Ибо она в тебя влюблена. Сейчас она устроила тебе экзамен, а ты его не сдал.
ХЕФЕЦ. Влюблена?! В меня?!
ШУКРА. Я никогда и ничего просто так не говорю.
ХЕФЕЦ. Но по какому праву? Она что, свихнулась, эта Хана Чарлич?!
ХАНА (думая, что ее зовут). Иду!
ХЕФЕЦ. Просто с ума все посходили… Официантка эта уставшая со своими ногами распухшими… Кто я, по-вашему, а?! Всему есть предел! Почему именно мне — и Хану Чарлич?! Думаете, с Хефецем можно делать все, что вам вздумается? По какому праву?! (Уходит.)
ШУКРА. Она страдает. А теперь и он страдает. (Входит Хана с молоком.)
ХАНА. А где же Хефец?
ШУКРА. Ушел. Страдать.
КАРТИНА 7
В ту же ночь, чуть позже. Улица. Появляется ХЕФЕЦ. Видно, как ему тяжело идти. Он останавливается, медленно оборачивается и делает кому-то знак подойти.
ХЕФЕЦ. Иди, иди сюда, жизнь дорогая, время растраченное. Папа, мама, дети, воспитательницы, велосипеды, деревья, грабители, лавочники — все вы, идите сюда. И вы, книжки, грузовики, морские порты, войны, девушки худые и девушки толстые, начальники, бумаги, болезни, усталость — идите, идите сюда. Встаньте вокруг, я скажу вам речь… Уважаемые гости! Мы люди маленькие! (Сгибает колени и скрючивается.) Мы люди маленькие! (Сгибается еще больше.) Куда уж нам! (Усмехается и убегает на полусогнутых, с опущенной головой.)
КАРТИНА 8
В ту же ночь, чуть позже. Улица. На тротуаре — одинокий стул.
Появляются ФОГРА и ВАРШВИАК в теннисной форме.
ФОГРА. Трудно мне это понять. После обеда мы полтора часа играли в теннис, потом пошли в кафе, оттуда в ночной клуб, теперь идем сделать сюрприз моим родителям, нанести им ночной визит… И откуда во мне столько энергии?
ВАРШВИАК. Я тоже этому удивляюсь.
ФОГРА. Ну просто все во мне замечательно. Взять, к примеру, эти нескончаемые удовольствия. Я чувствую, что в этой сфере я все время продвигаюсь вперед, развиваюсь. Даже сейчас. Вроде бы иду себе, непринужденно болтаю, а в это время где-то в глубине у меня рождаются блестящие физические идеи. Я без труда все понимаю, усваиваю, перерабатываю. Удивительно, как это все у меня так замечательно получается? (Видит стул.) О, что я вижу! Что я вижу! Жизнь просто не знает, что еще для меня сделать. Как будто мало того, что я от нее уже получила, так судьбе еще угодно ночью, посреди улицы, предложить мне стул! Ну, каково? Стул! На случай, если я устану. С ума сойти! (Легонько пинает стул ногой.) Этот стул-подлиза так и ждет, что я присяду на него. Но он такой чести не удостоится. Потому что я чувствую себя свежей и бодрой. (Запрыгивает на стул.) Пусть судьба видит: все, что она ради меня делает, не производит на меня никакого впечатления!
