Вертолет опустился за сопкой — там летнее пастбище оленеводов, там старик Кергенто и две женщины. Они сушат мясо, заготавливают рыбу, ждут, когда подкочуют пастухи. От стойбища до базы партии вертолетом несколько минут.

Вертолет поднялся скоро, набрал высоту и, не делая посадку на базе геологов, лег курсом на Анадырь.

— Вот нам, — выругался начальник и ушел в палатку.

Все знали, что теперь еще месяц в небо можно не смотреть, и уныло разбредались кто куда.

— Вот что, — нашел начальник Николая на кухне. Николай и завхоз дегустировали брагу, которой хотели попотчевать вертолетчиков. — Вот что, — сказал он, — сгоняй к старику, узнай, что там. Давно ты у него не был, твоя очередь. Заодно и мяса у него попросишь.

— А ему чего?

— Сгущенки возьми. И браги захвати, угостишь. Прогуляйся, все равно дел нет. Захочешь у него ночевать, оставайся. Но утром на обратном пути поколупай фауну, поковыряйся на склоне, там обнажение. Глядишь — и повезет. А?

— Конечно.

На базе были только консервы. И раз в неделю кто-нибудь из геологов ходил в гости к старику Кергенто, к его ярангам, за сопку, примерно километров за десять. Когда геологи были в маршруте, ходил завхоз. Старик щедро одаривал мясом и рыбой — свежей, вяленой, соленой. Геологи, в свою очередь, носили ему керосин, сгущенку, муку. В ручье, на берегу которого стояли палатки геологов, рыба не водилась.

Выбрасывались весной, все было в снегу, и место выбрали неудачно. Река-то протекала мимо стойбища Кергенто, и рыбы там было в изобилии.

Начальник строго соблюдал принцип равного партнерства, и святой ритуал обмена, давно превращенный почти в игру, нравился и чукчам и геологам.

— Вот ягоды пойдут, — вздыхал начальник, — пирогов напечем старику, никогда он пирогов с ягодами не едал, вот удивим!.. — Потом опять вздыхал: —…И сами наедимся.

От таких оптимистических прогнозов становилось совсем тошно, каждый мечтал о вертолете, ждал его что там дома-то? Письма где, письма?

И вот вертолет пролетел мимо.

Николай собрался быстро, простился с начальником и не спеша поплелся к сопке.

Вернулся он на другой день вечером.

— Гость там, — сказал Николай начальнику, — Этнограф. Из Москвы.

— Любитель экзотики?

— Работа, говорит, такая… материал собирает. Наверное, для кандидатской.

— Знать, на других северах бывал?

— Ага… — Ужин оставили? — перевел разговор Николай.

— Сам сварганишь, — начальник не заметил смущения Николая.

— Слушай, — заглянул через полчаса на кухню начальник партии, — а ведь за ним должны вертолет прислать?

— За кем? — не понял Николай.

— За этнографом…

— Да где-то через месяц, примерно так обещали.

— Обещают… как и нам, — махнул рукой начальник и ушел.

Николай сидел, закрыв глаза, перед остывшей кружкой чая. Завхоз думал, что он намаялся и спит сидя, и, чтобы не греметь посудой, вышел из палатки. А Николай весь был там, в стойбище Кергенто, и никак не мог понять себя, никак не мог решить, что же ему делать.

Наутро, еще до завтрака, он объяснил начальнику свою идею.

Дело в том, что в самом начале поля решено было, используя погожие дни и веря хорошему прогнозу (прогноз подтвердился), уйти на лошадях в самый дальний угол планшета и обрабатывать границы территории партии, постепенно сужая круг, а все, что вокруг базы в радиусе пятнадцати — двадцати километров, оставить «на потом», на осень, когда пойдет снег и дождь, все равно база рядом, не страшно. Месяц отряд промывальщиков и два съемочных кочевали с подбазы на подбазу, работа шла хорошо. Сейчас три дня взято было на отдых и на камералку и, конечно, на ожидание вертолета.

— Мы выходим завтра, так? — спросил Николай.

Начальник кивнул.

— Есть идея, — продолжал Николай. — Вы этот угол работайте без меня. На него вам понадобится дней двадцать. Я же это время буду снимать территорию, примыкающую к стойбищу Кергенто. И то, что к нашей базе, — тоже.

— Один?

— Нет. Возьму этнографа. Радиометриста оставляю вам. А вы мне один радиометр. Этнограф согласится, ему делать совсем нечего.

— Отлично! — обрадовался начальник. — Мы все сделаем, вернемся, и тут все сделано — экономии недели на две. Скажи этнографу, у нас хороший фонд зарплаты, можем его оформить на это время радиометристом.

— Да так согласится, из любви к искусству, — сказал Николай. — В тундре от безделья чокнуться можно. Но предложить — предложу. Сговоримся…

— Получается, мы делаем три съемочных отряда, — задумался начальник. — Бывший твой теперь остается без геолога.

— Не забудь, у меня студент-дипломник, ему можно доверить, если, конечно, ты из своего отряда перекинешь старшего геолога, — сказал Николай.

— Ладно, я один потяну, — согласился начальник. — Тебе же тоже в общем-то одному придется… эх, две недели, так заманчиво! Молодец!

Начальник свернул карту, сунул ее в планшет и побежал завтракать, чтобы первым успеть к свежему чаю. Пока он не выпивал чайник свежего чая, он не объявлял заданий на день.

Пройдет немного времени, и поле будет в прошлом, и будет Николай метаться в одиночестве ноябрьской ночи, и так ему захочется туда, в стойбище Кергенто, захочется в лето, в гудение комаров, в каторгу и соленую радость маршрутов, захочется к ней, к ней… Он и сейчас видит… Все видит, как будто это было вчера.

Вот он возвращается из очередного маршрута, дымок костра у яранги виден далеко-далеко… И видно, как она спешит ему навстречу, она заметила его, когда он был еще на гребне. Она ждала его с самого утра, как только он ушел… Она бежит ему навстречу, он сбрасывает рюкзак и ждет ее.

Она бежит и смеется, и ветер развевает ее белые как снег волосы…

«Окко!» — всегда удивлялся старик Кергенто, когда ее волосы вспыхивали отблеском при неярком пламени костра в чоттагыне.

— Как луна, — улыбался дед. — Красиво. — И тепло смотрел на Николая.

И он протягивает к ней руки, и они падают в траву, и он не может оторваться от ее губ, и им нет времени ждать наступления ночи…

А в стойбище старушки тоже видели, как появился Николай и к нему побежала Ирина, и чай поставили, и мясо разогрели, да вот и чай остыл, и мясо снова ставить надо, а молодых все нет… Куда они делись? Неужели не устают за день?.. Эх, молодежь… Да чего уж… вон погода какая хорошая, пусть гуляют, скоро дожди пойдут, насидятся еще в яранге.

А они лежат, смотрят на небо, и облака, подгоняемые ветром, уходят на запад, за дальнюю гряду сопок, куда скоро спрячется нежаркое вечернее солнце.

Она закрывает его лицо своими белыми прядями, и волосы ее пахнут дымом костра, и свежим ветром, и травой, когда она в ожидании дождя, и вся она пахнет тундрой.

— Когда в маршрут возьмешь, Коля?

— Успеешь еще. Занимайся этнографией… сделай свои дела…

— У тебя маршруты сейчас длинные. Думаешь, я ходить не умею?

— Вовсе не думаю.

— Я не буду обузой… я тебе помогать хочу. Ведь тебе — это нам? Да?

— Конечно. Да сейчас я один справлюсь. Лишь бы радиометр не подвел… капризная штука, беречь надо, последний в партии.

— А он не опасный?

— Кто?

— Ну, этот твой прибор…

— С чего ты взяла?

— Ну… я слыхала, что для мужчин это вредно…

— Что, заметно? — смеется он.

— Фу, какой ты вредный! Я серьезно.

— Глупости все это… Вот у нас есть контейнерчик, он на ладони уместится, эталон называется, вот тот опасен…

— Он в партии есть?

— Да, на базе… В свинцовой упаковке. В прошлом году одна геологиня вовремя не сдала его, спрятала себе в стул, сидела на работе…

— Зачем?

— Ну, как тебе сказать… В больницу не хотела идти… Потом естественный выкидыш… вот и все.

— Она заболела?

— Нет, рентген она схватила немного… Мы это дело замяли, начальнику партии могло крепко достаться. Она уволилась из экспедиции. И правильно сделала…

— Покажешь?

— Зачем? Вот будем эталонировать прибор, тогда покажу… После серии маршрутов надо эталонировать радиометр, проверять его. Он очень чуткий, а радиация практически присутствует всюду — в воздухе, в воде, в почве… вот и в твоих волосах тоже…