Антоша поймал себя на мысли, что он неприязненно стал думать о всех мужчинах, которые раньше были знакомы с Глорией. Но выбрал он из всех на этот раз почему-то Варю.

На последний перегоне перед Горячими Ключами Антоша остановил машину. Планируя свою дальнейшую судьбу и ища в ней место для Глории, он говорил, говорил проникновенно, не глядя ей в глаза и не снимая рук с рычагов вездехода:

— От вас требуется немного — сохранять мне верность в течение первых двух лет нашей семейной жизни. Когда вам это удастся, вы привыкнете, и за остальные годы мне не придется волноваться. Хорошо?

Он повернулся и посмотрел ей в глаза:

— Не надо сейчас говорить «нет». Никогда не поздно сказать «нет». Будет желание — скажете «нет» в поселке. Пока у нас много времени, чтобы подумать, путь длинный. Впереди Ключи, там ждут ребята, там и отдохнем.

Антоша сказал ей все. Вытер внезапно вспотевший лоб.

Он оробел от собственной смелости, а Глория слушала его и улыбалась.

…Утром почти у самого балка удалось взять возвращавшегося с лежбища медведя. Он покидал косу, уходил во льды. За ним долго и напряженно наблюдал Чернов, приказал даже потушить печь и не шуметь.

Это был крупный экземпляр, около четырехсот килограммов — молодой, сильный зверь.

После всех обмеров Чернов укрепил на его шее радиопередатчик, единственный в экспедиции. Металлический ошейник служил передатчику антенной. Теперь, пока будут работать батарейки, всегда можно узнать местонахождение зверя, его маршруты. На полярной станции установлена аппаратура, И показатели датчика расшифруют быстро. Только бы не повредил зверь ошейника во льдах или в драке.

— Вот для тебя-то я эту амуницию и берег, — похлопал медведя Чернов.

— Была бы шея, хомут найдется, — самодовольно изрек Христофор, делая запись в дневнике.

— Еще бы пару хомутиков, — печально вздохнул Чернов.

— Как назовем? — спросил Христофор.

— Пиши: «Радист». Ставь номер и кличку Радист.

— Хорррош! Так и запишем.

— Ну, пока! — сказал медведю Чернов. — Выходи на связь, живая эмблема Арктики!

— До связи! — сказал Христофор.

Варфоломей закрыл фотоаппараты. Ояр поставил карабин на предохранитель, и все гуськом потянулись в избушку.

Пока разжигали печь и ставили чай, медведь успел подняться.

— Снимай телевиком, как встанет, — сказал Чернов Варфоломею.

Варфоломей сменил объектив и забрался на крышу балка.

Чернов наблюдал в бинокль лежбище. Барон по-прежнему ковырялся в моржовой туше.

Наконец Радист ушел.

— Чья очередь насчет обеда? — спросил Чернов.

— Моя! — ответил Винтер и принялся открывать банки.

— После обеда примемся за Барона, ближе к вечеру.

— А если сейчас? — спросил Варя. — Вечером свет не тот. Хотелось бы на слайд.

— Гм… — вздохнул Чернов и пристально, долгим взглядом посмотрел на Варю. — Барона… мы… убьем, — раздельно и как бы для себя тихо сказал Чернов. — Снимать не придется. Нечего это снимать.

— Как убьем? Зачем?

— Нужен материал, — ответил Христофор. — У нас есть лицензия, и нужен материал.

— Жалко ведь. Совсем домашний, свой. Никому не мешает, — недоумевал Варя.

— Нам тоже жалко, — сказал Чернов. — Но Барон болен. Вот и выясним, почему. В лаборатории. И нужен он нам весь.

— …но в разобранном виде, — подсказал Ояр.

— Да. Нужны ткани, почки, сердце, кровь, печень, желудок его, кишечник, паразитофауна, жир, шкура, короче, все нужно!

— Но как же? — упорствовал Варя. — Совсем ведь ручной. В прошлый раз Ояр его лопатой по заду шлепнул, и он даже не огрызнулся.

— Он старый и больной…

— Здоровые, в общем-то, одинаковые, — объяснил Ояр. — А тут аномалия. В медведе столько еще неясного! И причины болезней, и причины смерти.

— Здоровье тоже не шибко ясно, — поддержал Христофор. — Механизм приспособления — проблема номер один. Приспособления к низким температурам. К длительным голодовкам. Механизм ориентации — проблема номер два. Он же великий арктический путешественник…

— Пока что в нашем деле одни проблемы, — усмехнулся Чернов.

— Вот, скажем, его печень, — продолжал Ояр. Он готовил обед и перевел проблему на кулинарные рельсы. — В пятидесяти граммах печени витамина А столько, сколько хватит человеку на год. Съешь кусок — и окочуришься от гипервитаминоза… вот так…

— Чукчи и эскимосы всегда зарывают печень, чтобы не досталась собакам, — сказал Христофор…

— А другого нельзя? — жалобно спросил Варя.

— Экий гуманист нашелся! — засмеялся Чернов. — Одного, значит, можно, другого нельзя. Ишь ты! Не вижу логики в твоем гуманизме.

— Да привык как-то…

— Науке нужен Барон. Как знать, может, он и тебе нужен. Решение «медвежьих проблем» — это в конечном итоге решение многих проблем и в изучении организма человека. Да, да, не удивляйся. Все живые модели природы, изучение их тайн — путь к изучению тайн человека. Человека мы ведь тоже знаем мало, не волнуйся. И чем больше будем изучать, тем больше будет новых проблем. Это диалектика. Лягушек вот убивают — тебе не жалко? А сколько они дали науке?

— Раз надо… — вздохнул Варя.

— Мы не браконьеры и не охотники. И медведя у нас защищают с пятьдесят шестого года… Я бы вообще запретил всякую любительскую охоту на птиц и зверей. Не понимаю я этого, — сказал Чернов.

— Со временем запретим. Вот на Острове с этого года ни одного выстрела не будет, — пообещал Ояр.

— Оно понятно, заповедник. А я вообще, — ответил Чернов.

— А в других странах? — спросил Варя.

— Сейчас всюду в арктических странах запрещена охота на белого медведя, — ответил Ояр. — Акт семьдесят четвертого года.

— Какой? — не понял Варя.

— В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, — терпеливо втолковывал ему Ояр, — СССР, США, Норвегия, Канада и Дания заключили соглашение о международной охране медведя. Соглашение выполняется хорошо.

Ояр поставил сковородку на стол (первое обычно подавалось на ужин), достал миску с сухарями.

— Сегодня все закончим, ребята, — сказал Чернов, — а утром подадимся на Ключи. Соберемся сегодня вечером, после работы, упакуемся, а утром рано выедем. Идет?

— А кто пойдет на Барона? — спросил дежурный по кухне Ояр. — Останься за меня здесь, Варя, а?

Варфоломей молчал. Посмотрел на Чернова.

— Пойдут все, — твердо сказал Чернов.

Горячие Ключи — небольшое озеро на дне распадка, укутанное паром темное пятно среди сверкающей белизны залитого солнцем снега. Крутые бока сопок защищают озеро от ветра. Через высокий перевал — единственная дорога, а дальше вниз, к избушке.

От избушки далеко в озеро тянутся мостки, а на самом конце мостков — домик, прилепился как птичье гнездо на самом краю. Строеньице махонькое — четыре человека уместятся еле-еле. Не для людей дом, — для одежды.

В домике можно раздеться, если на улице снег, и тут же рядом со скамейками (пола нет) окунуться в горячую; воду, нырнуть и между сваями выплыть на просторы озера. Пока купаешься — снег не заметет твою одежду, мороз не схватит, вот для чего строеньице.

Вездеход ученых только подрулил к избушке, а их уже выскочили встречать Ноэ и Нанук, Машкин и Глория. Вездеход они услышали давно, еще когда тот взбирался на перевал.

Только собаки упряжки Нанука не проявили интереса, лежали, свернувшись клубочком, чуть присыпанные свежим снежком. Привыкли они к технике и к вездеходному шуму.

Обошел Нанук вокруг шкуры, грустно глядя на «живую эмблему Арктики». Сам он в последний раз стрелял медведя давно, еще в молодости, а обычно сторонился хозяина льдов, прогонял при встрече криком.

— Барон? — узнала Ноэ.

— Он самый, — кивнул Варфоломей.

— Помоги Нануку, — сказала она.

Варфоломей и Нанук отнесли шкуру и мешок за дом, подальше от собак.

Старик посмотрел на Варфоломея.

— Пусть, — разрешила Ноэ.

Тогда он еще раз обошел вокруг шкуры, что-то бормоча, потом присел на корточки, набил трубку, протянул Ноэ.