— Думаю, Тинеру придется хорошо поработать.

— Твой Тинер может встать на ноги на суде и заявить присяжным, что его подзащитный — Иисус Христос, и он исцелил его, но даже это не спасет Пакстона. Единственное, что может сейчас работать на тебя, так это врожденная ненависть балтиморского жюри к атторнею штата. — Он схватил ее за запястье, голос его почему-то стал хриплым: — Может, тебе удастся отшлепать присяжных. У тебя несомненный талант повелительницы…

Но Тесс, уставшая и выжатая как лимон, только откинулась назад, отдавшись в руки Джонатана. «Скоро я завяжу с этим», — пообещала она себе. Тесс закрыла глаза и открыла их только тогда, когда поняла, что перед ее мысленным взором возникло лицо Кроу.

Потом, когда Джонатан начал засыпать, Тесс прошептала ему на ухо:

— Завтра тебе не удастся заставить меня пропустить тренировку. Будильник стоит на половину шестого. Можешь уйти вместе со мной или остаться здесь.

— Как тяжек гнет… — пробормотал он. — Но, думаю, я выйду вместе с тобой. Разбуди меня, ладно? Если появлюсь дома к семи, то я успею к утренней проверке. Дафна любит звонить рано утром.

Через пару секунд он уже храпел, а Тесс лежала без сна, думая о том, что до этого она ни разу не слышала имя его подружки.

В конце сентября, когда город еще жил по летнему времени, по утрам было уже совсем темно. Когда Тесс и Джонатан вышли через заднюю дверь и пошли вниз по переулку к Бонд-стрит, где были припаркованы их машины, клочья ночного тумана еще стелились по земле.

Воздух был тяжелым и влажным, словно промокшее меховое покрывало. Джонатан в припадке заботливости пытался взять Тесс за руку. Но ей было неприятно прикосновение в такое влажное утро, так что она вырвала руку.

Они почти дошли до улицы, когда за их спиной взвыл мотор. Тесс обернулась, ища взглядом фары, но их не было, доносилось только рычание мотора. По очертаниям автомобиль напоминал старые горбатые такси — «чекер» или «марафон», но двигатель ревел яростно и мощно. На долю секунды машина словно замерла, а потом рванула прямо на них.

Джонатан и Тесс тоже замерли. «Словно олень в свете фар, — подумала Тесс. — Только вот фар нет. Почему не горят фары?» Рефлексы замедлились, в сумраке раннего утра ощущение глубины не функционировало, поэтому несколько секунд они стояли без движения в надежде, что водитель повернет. Казалось, даже автомобиль, несмотря на бешеный рев и скорость, едва передвигается во влажном воздухе. Однако он ехал прямо на них.

Джонатан очнулся первым, рванулся, словно пловец, вырывающийся на поверхность после долгого подводного заплыва. Падая на одно колено, он с силой толкнул Тесс к южной стороне переулка. Она отлетела на добрых десять футов и ударилась о кирпичную стену книжного магазина, поранив колени, отбив плечо и до мяса разодрав ладони, и прижалась к стене, закрыв голову руками, словно при воздушном налете. Потом вскочила на ноги, пытаясь понять, что происходит. Где машина? Где Джонатан?

Сначала она увидела Джонатана. При падении он порвал джинсы, но был уже на ногах и мчался вперед. Он добежал до Бонд-стрит и был всего в нескольких футах от ряда припаркованных машин, когда автомобиль настиг его. Казалось, водитель сдал назад, прицелился и только потом ударил Джонатана в бедро.

Как и большинство репортеров, Тесс видела лишь последствия аварий. В кино люди, которых сбивало машиной, летали легко, плавно, как тряпичные куклы. Если это был главный герой, он сразу вскакивал. Джонатан оказался более неуклюжей мишенью. Вместо того чтобы взлететь в воздух и описать изящную дугу, он рухнул тяжело, словно мешок картошки, сброшенный с грузовика, на капот «БМВ» какого-то доктора, оставив на нем вмятину. Тесс ждала, когда он встанет, потому что была уверена, что он встанет. Он был героем, он спас ее.

Горбатый автомобиль умчался к северу по Бонд-стрит. Тесс стояла, прижавшись спиной к магазину Китти, пытаясь нащупать опору в кирпичной стене. Ладони были ободраны до крови, но она все равно царапала камень. Завыла сигнализация. Наверное, тот «БМВ», на котором лежал Джонатан. Зажегся свет, на улицу, натягивая халаты поверх символических летних пижам, начали высыпать люди. Казалось, опустели все дома в квартале. Сирена выла. Людей все прибывало.

Тесс не могла понять, откуда взялось столько народу. В Феллз Пойнте рев сигнализации был обычным делом, особенно в воскресенье утром, когда последние посетители баров натыкались на припаркованные машины по пути домой.

Потом появилась Китти в шелковой накидке, едва прикрывавшей тело, и начала кричать на Тесс. Только услышав вопли Китти, Тесс поняла, что заунывный вой сирены заглушает ее собственный вопль — визгливый и пронзительный. Она никогда раньше не слышала своего крика, поэтому замолчала, чтобы послушать. Слушать больше было нечего, и это насмешило ее. Тесс расхохоталась, а Китти обняла ее, баюкая, словно ребенка.

— Я заткнулась, чтобы послушать, как я кричу! Я перестала кричать, чтобы не заглушать свой крик! — Тесс смеялась над своей глупостью, потом разревелась. В конце концов запас звуков — и подходящих, и неподходящих — кончился. Она пыталась расслышать сирены «скорой помощи», но слышала лишь звенящую тишину утра. Сигнализация выключилась. Тесс увидела, как мужчина, судя по всему, хозяин «БМВ», склонился над Джонатаном и потряс его за голову. Тут она поняла, почему не слышно сирен, почему все двигаются так медленно, словно некуда спешить. Просто ничего уже нельзя было сделать.

— Репортеров не убивают.

Тесс сидела за огромным сосновым столом в кухне Китти в окружении самой нетрадиционной семьи в мире. Китти в платьице, которое могло дать фору большинству пеньюаров в плане откровенности, была мамой. Папой был Тадеуш. Разрываясь между неприличным халатом и неуместностью появления в униформе велосипедного патруля, он выбрал последнее. Завершал композицию дедуля Тинер в бледно-розовой рубашке-поло, брюках в тон и сварливый, как всегда. Китти позвонила ему еще из приемного покоя, потому что Тесс умоляла не сообщать родителям. Тесс уже начинала жалеть об этом. Родители, люди более респектабельные, чем весь этот сброд, внушали бы двум детективам из дорожной полиции, с которыми она общалась, больше доверия.

— Репортеров не убивают, — повторил детектив номер один. Или это второй детектив вторил своему партнеру? Эти двое выглядели практически одинаково — оба среднего роста, хилого телосложения, с темными волосами и карими глазами. Тесс даже забеспокоилась, не двоится ли у нее в глазах после падения. Заметно различались лишь их имена: Ферлингетти и Райнер.

— Как поэтов? — уточнила Китти у Ферлингетти, искоса поглядывая на его удостоверение.

— Как скажете, — отозвался он. — Могу я поговорить с мисс Монаган?

Пока Тесс была в приемной, а Джонатан в морге, детективы все угро опрашивали соседей, замеряли расстояние между местом столкновения и местом падения тела Джонатана, рисовали схемы аварии. День был ужасно жарким, и у обоих мужчин в подмышках форменных летних рубашек виднелись полумесяцы пота. Они были распаренные и раздраженные, и улучшению настроения не способствовал ни сваренный Китти горячий горький кофе, ни попытки Тесс убедить их, что старое такси дожидалось ее, Джонатана — их обоих или кого-то одного.

— Судя по всему, он умер мгновенно, от удара, — сообщил один из детективов, словно хотел порадовать их этой новостью. Тесс все вспоминала эту картину: Джонатан бежит к открытой площадке, пытаясь спрятаться за машинами, припаркованными на другой стороне улицы, автомобиль настигает его, его неуклюжий полет. Может, он умер сразу, но у него была целая вечность, чтобы подумать об этом. Насколько она знала Джонатана, в момент столкновения он составлял собственный некролог.

— Это выглядело как преднамеренный наезд, — выпалила она. С каждым новым вопросом ее уверенность таяла.

— Что могут знать репортеры? — Ферлингетти в кои-то веки задал риторический вопрос. — Что они могут сделать? Репортер — это просто пишущая машинка. Мы же не выкидываем в окно пишущую машинку, если на ней печатают плохие новости. Мы не бьем ногами пол, если на него течет с крыши. Мы чиним крышу. Я прав?