— Я люблю готовить, — признался он Тесс, поставив на стол поднос с бокалами лимонада и газировки. Тесс с детства обожала лимонад и теперь поняла, что давно уже мучилась от жажды. Не менее соблазнительно смотрелись и маленькие пирожные на тарелке.

— У меня редко бывают гости, — продолжал Майлз, — так что мне всегда приятно угостить кого-нибудь.

— А как же эти фотографии? Разве у вас нет внуков, которые приходят навестить вас?

— Нет, внуков у меня нет, — он глубоко вздохнул, — и детей нет. А это фотографии детей из школы, где я работал. Есть у меня племянница, но она, к сожалению, не совсем здорова. Но она любит приходить ко мне в гости.

— Наверное, это немного грустно, — заметила Тесс, не зная, как еще иначе выразить ему свое сочувствие и как приступить к своим расспросам, чтобы это не показалось слишком бестактным. Размышляя над этой непростой задачей, она потихоньку выпила лимонад и съела пару пирожных.

— Но вы, наверное, интересуетесь подробностями того вечера, — сказал он, как будто прочитав ее мысли, — я имею в виду убийство Абрамовича.

— Да, я знаю, что вы разговаривали с полицией, но я хотела бы тоже задать вам пару вопросов. Полицию ведь вызвали без двадцати пяти одиннадцать. Это сделал охранник. Вы сообщили ему, что нашли тело?

— Да, примерно так все и было. Я задержался рядом с убитым всего на полминуты, подошел пощупать пульс и тогда понял, что он мертв.

— А вы всегда убирали кабинет мистера Абрамовича? Вы его хорошо знали?

— Да, всегда, но он иногда оставался до позднего вечера, смотрел телевизор или работал и очень не любил, когда его беспокоили в это время. Он даже просил меня оставить мусор до следующего дня.

— А почему же вы пришли туда в тот вечер?

— Дверь была открыта, и я увидел на полу его ноги. Мне показалось, что с ним что-то случилось.

— А сколько времени тогда было?

— Я не смотрел на часы. — Он мельком глянул на руку Тесс. — Вы сказали, что охранник позвонил в полицию около десяти вечера. Я думаю, что я нашел тело за десять минут до этого. Я оставался в его кабинете, пока они не приехали.

— Они приехали без четверти одиннадцать. Так мне сообщили в полиции.

Майлз пожал плечами:

— Наверное, так оно и было. Честно говоря, не очень-то это было приятно сторожить труп.

— А сколько в общей сложности вы пробыли на восемнадцатом этаже? Вы никого не видели там?

— Я начинаю убираться с верхних этажей, а затем спускаюсь вниз. Когда я обнаружил тело, я пошел вниз, возможно, что я пришел назад минут в двадцать одиннадцатого. Но точно не помню. И больше там никого не было, да и кто там мог оказаться.

«Проклятие, никаких зацепок, — подумала Тесс, — нельзя же предположить, что кто-то влез в окно на восемнадцатом этаже, чтобы убить Абрамовича, когда Рок ушел. Если Майлз ничего не путал, выходит, что убийце понадобилось всего десять минут, чтобы войти, совершить преступление и выйти».

— Почему вы так уверены, что там никого не было? — спросила Тесс. — Откуда вы знаете, когда вы вернулись, если вы не носите часы, как вы говорите?

— Там никого не было, — повторил Майлз и улыбнулся.

Тесс немного смутила эта улыбка, но лишь на секунду, в следующее мгновение она поняла, почему этот человек с таким равнодушием рассказывает о том, чему он стал невольным свидетелем. Каждый день в городе кого-то убивали, кто-то становился жертвой наркодилеров, кто-то погибал от рук грабителей, преступления уже не удивляли и не внушали ужаса, они были чем-то вроде обыденных каждодневных событий, которые большинство людей просто перестало замечать. И уж тем более никого не удивляло, что не так уж много преступников удавалось поймать.

— Знаете, что было забавно во всем этом, — вдруг обратился к ней Майлз, — первой мой мыслью, когда я догадался, что случилось, была мысль о том, что мне теперь трудно будет отчистить ковер от крови. Это звучит просто чудовищно, но в ту минуту это действительно волновало меня больше всего. Вы, вероятно, считаете меня дурным человеком?

Похоже, его и правда беспокоило, что подумает о нем Тесс. Но она в эту минуту размышляла над тем, что и репортеры мало чем отличаются от уборщиков в своем отношении к чужой трагедии. Так, например, после пожара в спортклубе мало кого из них интересовало хоть что-то, кроме удачных фотографий с места происшествия. Ей и самой несколько раз приходилось делать работу, во время которой она была слепа и глуха абсолютно ко всему, что не касалось выполнения порученного ей задания. Иногда ей приходилось писать статьи-некрологи, и тогда она заботилась лишь о том, чтобы грамотно и занимательно преподнести всю информацию. Но рассказывать об этом Майлзу она бы не стала.

— И вы пощупали и обнаружили, что он мертв? На шее или на запястье?

— На запястье. Его шея была… не совсем подходящей. Я попытался растормошить его, но все было бесполезно. Мне кажется, этот парень его сильно ненавидел, потому что досталось ему от него здорово.

Тесс не могла сдержаться, чтобы не возразить на этот скоропалительный вывод:

— Мы не уверены, что его убил тот, кого в этом обвиняют. Конечно, у него была причина ненавидеть, но я не верю, что Рок, то есть мистер Пакстон, мог убить Абрамовича.

Майлз улыбнулся:

— Это правильно, мисс Монаган, виновность человека нужно еще доказать, но все-таки я ему не завидую. В новостях я слышал, что этот человек не мог простить Абрамовичу, что он домогался его подруги. Тогда нет ничего удивительного в том, что он был в ярости. И если это правда, то Абрамович поступил весьма дурно.

Прекрасно. Телевидение уже раструбило о том, что Ава была жертвой сексуального домогательства. Полиции надлежало бы блюсти тайну следствия или, по крайней мере, не давать никакой лишней информации до тех пор, пока вина подозреваемого не будет доказана. Тесс отлично знала, как сильно обычно преувеличивают все факты в прессе. Она не удивится, если вскоре в газетах появятся статьи, где будет рассказываться, что Ава ест на завтрак или какие книжки нравились ей в детстве.

Пирожные были съедены, лимонад выпит, да и сам мистер Майлз, похоже, уже с удовольствием был готов завершить беседу. Тесс простилась с ним и поехала домой, погруженная в свои размышления о том, как порой умны бывают люди, которых обычно считают недалекими. Кроме того, ее радовало, что она уже заработала двести долларов.

Поднявшись к себе на второй этаж, Тесс решила еще раз проанализировать все, что она узнала за день, и записала все основные события. Затем пошла в душ и с наслаждением встала под струю горячей воды. Она была не одна, впервые за несколько месяцев с нею был тот, кому она когда-то дала ключ от своей комнаты. Он не появлялся слишком долго, и его звали Джонатан Росс.

Некогда Джонатан Росс казался Тесс неотразимо привлекательным, но слишком уж экстравагантным. Впрочем, вскоре после знакомства с ним, она начала пристально следить за всеми его публикациями и очень быстро досконально изучила все его статьи и освоилась с его журналистским стилем. Среди журналистов было немало молодых людей со странными вкусами и пристрастиями. Некоторые из них строили из себя крутых детективов, носили кожаные куртки, длинные волосы и по бриллиантовой серьге в ухе. Другие обильно сдабривали свои статьи сленгом и показывали, что принадлежат к неформальным молодежным объединениям. Третьи старались сойти за респектабельных и преуспевающих представителей прессы, они ходили в деловых костюмах с галстуками. Одни казались героями, другие — шутами. В Джонатане Россе всего вышеперечисленного было намешано понемногу, возможно, поэтому он и был так популярен и нравился почти всем. Тесс познакомилась с ним, когда пришла на работу в «Звезду».

Они проработали вместе около четырех лет, и все это время им всегда было что обсудить друг с другом. Их споры на профессиональные темы часто затягивались далеко за полночь, но для Тесс их общение всегда было интересным и увлекательным. Затем дружба их незаметно переросла в более близкие отношения, между ними завязался роман, на всем протяжении которого Тесс беспрестанно терзала ревность. Не ревновать она не могла, при появлении на горизонте любой новой женщины она вставала щитом между нею и Россом, но при этом все время пыталась сделать вид, что ей нет до этого никакого дела. А между тем другие подруги у него были — и их было немало. Но всякий раз она успокаивала себя одной и той же фразой: «Все равно я для него на первом месте».