— Может, вам и наскучило! — закричал Ксантен. — Вы осуждаете мои глаза, мой хребет, но что вы скажете насчет тысяч убитых?

— Сколь долго они прожили бы в любом случае? Жизнь дешева, как рыба в море. Я предлагаю вам оставить свои упреки и посвятить свою энергию спасению самого себя. Вы понимаете, что существуют средства к этому? Вы тупо глядите на меня. Заверяю вас, что то, что я говорю, — правда, но вы никогда не узнаете этих средств от меня.

— Клагхорн, я прилетел сюда, намереваясь снести с плеч вашу голову...

Но Клагхорн больше не слушал его и вернулся к рубке дров.

— Клагхорн!

— Ксантен, будьте любезны, кричите где-нибудь в другом месте. Увещевайте своих Птиц, что ли.

Ксантен, круто повернувшись, стремительно двинулся обратно по дороге. Девушки, собирающие ягоды, вопросительно смотрели на него и поспешно уступали ему дорогу. Ксантен остановился, посмотрел назад и вперед, вдоль дороги. Глисс Медоусвит нигде не было видно. С новой яростью он продолжил путь. И резко остановился. На упавшем дереве, в ста футах от Птиц, сидела Глисс Медоусвит, изучая стебелек травы так, словно он был поразительной реликвией прошлых веков. Птицы каким-то чудом и впрямь подчинились ему и дожидались с приличным подобием порядка.

Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога дерн. Потом сделал глубокий вдох и приблизился к Глисс. Он заметил, что она воткнула цветок в свои распущенные волосы. После секунды-другой паузы она подняла глаза и посмотрела ему в лицо:

— Почему ты так рассердился?

Ксантен хлопнул себя по бедру и сел рядом с ней:

— Рассердился? Нет. Я с ума схожу от расстройства, Клагхорн же несговорчив, как камень! Он знает, как можно спасти замок Хэйджорн, но не разглашает тайны!

Глисс Медоусвит рассмеялась веселым смехом, не похожим ни на какой-либо, слышанный Ксантеном раньше в замке Хэйджорн.

— Тайну? Когда даже я знаю ее?

— Это должно быть тайной, — стоял на своем Ксантен. — Он мне не скажет.

— Слушайте. Если вы не хотите, чтобы это слышали Птицы, я скажу вам шепотом.

И она прошептала ему на ухо несколько слов.

Наверное, ее сладкое дыхание одурманило Ксантена, но недвусмысленная до неприличия суть откровения дошла до его сознания. Ксантен издал веселый смешок:

— Тут действительно нет никакой тайны. Только то, что доисторические скифы называли словом «батос». Бесчестье для. Джентльменов! Нам — отплясывать с Крестьянами? Нам — обслуживать Птиц и обсуждать с ними блеск наших Фан?

— Ах, значит, бесчестье? — она вскочила на ноги. — Тогда для вас такое же бесчестье разговаривать со мной, делая мне предложение!

— Я не делал никаких предложений! — запротестовал Ксантен. — Я сижу здесь со всем приличием.

— Слишком много времени для приличия, слишком много чести! — с поразительной демонстративностью, потрясшей Ксантена, Глисс вырвала из волос цветок и швырнула его на землю. — Вот! Так вам!

— Нет, — с неожиданной горячностью возразил Ксантен. Он нагнулся, поднял цветок и, поцеловав его, снова вдел ей его в волосы. — Я не настолько закоснел. Я попытаюсь сделать все что в моих силах.

Он положил ей руку на плечо. Она не воспротивилась.

— Скажите мне, — спросила она очень серьезно, — у вас есть какие-нибудь из этих особых женщин-насекомых?

— У меня — Фаны? Нет у меня никаких Фан!

Услышав это, Глисс рассмеялась и позволила Ксантену обнять ее, покуда Птицы кудахтали, гоготали и издавали вульгарные звуки, нахально почесываясь крыльями...

Лето уходило. 30 июня Джейнил и Хэйджорн отметили праздник Цветов, хотя к тому времени вал высоко поднялся над стенами Джейнила.

Вскоре после этого Ксантен слетал ночью на шести лучших Птицах в замок Джейнил и предложил Совету эвакуировать население по воздушному мосту — сколько возможно, сколько пожелают улететь. С каменными лицами Совет выслушал это — и глава Совета без комментариев предложил закрыть заседание.

Ксантен вернулся в замок Хэйджорн. Используя самые осторожные методы, говоря только с доверенными лицами, Ксантен склонил на свою сторону тридцать-сорок Кадетов и Джентльменов, хотя не смог сохранить в тайне доктринный тезис своей программы.

Первой реакцией традиционалистов были насмешки и обвинения в трусости. По настоянию Ксантена, его сподвижники с наиболее горячей кровью не бросили и не приняли вызова.

Вечером, 9 сентября, замок Джейнил пал. Эту новость принесли в замок Хэйджорн Птицы, которые все более и более истеричными голосами снова и снова рассказывали мрачную новость.

Хэйджорн, ныне тощий и слабый, автоматически созвал заседание Совета, оно и обратило внимание на мрачные обстоятельства:

— Выходит, мы — последний замок!

— Немыслимо, чтобы Мехи могли причинить нам вред!

— Они могут еще двадцать лет строить валы вокруг нашего замка — и всего лишь довести себя до сумасшествия. Мы в безопасности, и вовсе не странно, и даже знаменательно сознавать наконец-то, что здесь, в Хэйджорне, живут последние Джентльмены нашей расы!

Ксантен заговорил напряженным.

— Двадцать, пятьдесят лет — какая разница для Мехов? Коль скоро они нас окружат, то мы окажемся в западне. Понимаете ли вы, что сейчас нам предоставляется последняя возможность сбежать из огромной клетки, которой стал замок Хэйджорн?!

— Сбежать, Ксантен? Что за слово? Позор! — заухал О. Ц. Гарр. — Берите свою некудышнюю шайку и бегите! В степь, или в болото, или в тундру. Убирайтесь куда угодно со своими трусами, но будьте так добры — прекратите это беспрестанное паникерство!

— Гарр, я обрел убеждение с тех пор, как стал «трусом». Выживание — хорошая мораль. Я слышал это из уст выдающегося ученого мужа.

— Да? Какого такого ученого?

— О. Г. Филидор, если вас необходимо уведомлять обо всех деталях.

— Вы говорите о Филидоре-Искупленце? — хлопнул себя по лбу О. Ц. Гарр. — Он самого крайнего толка! Искупленец, переискупивший всех остальных! Будьте же разумны, Ксантен, окажите такую любезность!

— У всех нас впереди еще много лет, — деревянным голосом произнес Ксантен, — если мы освободимся от замка.

— Но замок — это наша жизнь! — провозгласил Хэйджорн. — Чем в сущности, Ксантен, мы будем без замка? Какими зверями? Кочевниками?

— Мы будем живы!

Издав негодующий возглас, О. Ц. Гарр отвернулся, изучая гобелен на стене. Хэйджорн в сомнении и замешательстве покачал головой.

Бодри воздел руки:

— Ксантен, вы лишаете всех присутствующих стойкости духа! Вы приходите сюда, вызываете это странное чувство настоятельной потребности что-то предпринять, но зачем? В замке Хэйджорна мы в такой же безопасности, как в материнских объятиях. Что мы приобретаем, отбросив все — честь, достоинство, комфорт, приятность цивилизованной жизни — и лишь для того, чтобы красться по дикой местности?!

— Джейнил тоже был в безопасности, — напомнил Ксантен. — Где сегодня Джейнил? Смерть, сгнившая ткань, прокисшее вино. Что мы приобретаем, «крадясь», — так это гарантию жизни. Я и планирую немного больше, чем «просто красться».

— Я могу назвать сотни случаев, когда смерть лучше жизни! — отрезал Иссет. — Разве я должен умирать в бесчестьи и позоре? Почему я не могу провести свои последние дни с достоинством?

В комнату вошел Б. Ф. Роберт:

— Советники, Мехи подошли к замку Хэйджорн!

Хэйджорн диким взглядом окинул помещение:

— Есть единогласие? Что мы должны сделать?

Ксантен вскинул руки к потолку:

— Каждый должен поступить так, как считает нужным! Я больше не буду спорить, я кончил! Хэйджорн, не распустите ли вы Совет на перерыв, чтобы мы могли заняться своими делами? Я — своим «прокрадыванием»...

— Совещание прерывается, — объявил Хэйджорн.

Все отправились на стены.

Вверх, по дороге в замок, шли толпой Крестьяне с окрестных полей, с тюками за плечами. На другой стороне долины, на опушке леса Бартоломью, виднелся сгусток из энергофургонов и аморфной коричнево-золотистой массы. Это были Мехи.