В превосходном настроении она вернулась к д’Амбремону, который, стоя спиной к гроту и скрестив на груди руки, изучал состояние атмосферы.

Камилла чувствовала себя расслабленной и отдохнувшей.

— Вам тоже следует переодеться, — заметила она, невольно любуясь торсом молодого человека, облепленным насквозь промокшей рубашкой.

— Слушаюсь, капитан! — усмехаясь, ответил он.

Сейчас он был еще более обольстителен, чем всегда: мокрые черные пряди прилипли ко лбу; стекая по щекам, капельки воды выбирали себе путь, подчеркивающий правильность черт его мужественного лица; затем они попадали на шею и терялись под расстегнутым воротником.

Он быстро переоделся в сухую рубашку и, подойдя к Камилле, протянул ей плащ:

— Держите. Закутайтесь в него, так вы спасетесь от сырости. И давайте что-нибудь поедим. — Он развернул дорожную провизию, которой снабдили их в Экзиле. — Однако в этот раз они нас балуют, — минутой позже воскликнул шевалье, обнаружив большое количество съестных припасов. — Так не часто бывает. Держите, эту бутылку вручил мне какой-то солдат специально для вас. Он просто умолял меня не забыть и передать ее вам, утверждая, что вы сами просили его об этом.

— Я? А кто это был?

— Не знаю. Какой-то тип весьма мрачного вида; пьемонтец, не говорящий ни слова по-французски.

— О! Это он!

— Вы знаете, о ком идет речь?

— Да. Это тот самый солдат, которому я приказала более старательно чистить свое ружье.

— И чтобы отблагодарить вас, он дарит вам вино? Странно! Надеюсь, оно хотя бы не отравлено?

Камилла расхохоталась:

— Не думаю. Но все же я не стану пить; полагаю, так будет лучше.

— Я тоже так думаю… Однако, я был прав, когда утверждал, что вы совершено необыкновенная девушка. Обычно в ответ на сделанное замечание видишь недовольную физиономию; вам же преподносят подарки!

Девушка снова рассмеялась:

— Я расскажу вам свой секрет.

— Надеюсь.

Некоторое время он молча смотрел, как она с аппетитом поглощает разложенную на камне еду.

— Я очень голодна, — произнесла она, словно оправдывая свое чревоугодие.

— Полагаю, вам недостает комфорта и утонченности, к которым вы привыкли при дворе.

— О нет! Совсем нет. Я действительно страшно рада, что нахожусь здесь; это путешествие мне нравится.

— Вы не скучаете по своим друзьям?

— За неделю я не успею соскучиться!

— Даже по Ландрупсену?

В эту минуту она подносила ко рту кусок хлеба; вопрос застал ее врасплох, и хлеб повис в воздухе. Камилла подняла на Филиппа удивленные глаза:

— А почему я должна скучать по Микаэлю больше, чем по кому-либо другому?

— Мне кажется, вы очень близки с ним.

— Вот забавно: всем хочется, чтобы у нас с ним были идиллические отношения, иначе никто о нем и не вспоминает. Надеюсь, хотя бы сейчас вы не станете восхвалять его превосходные качества с тем, чтобы уговорить меня выйти за него замуж!

— Пожалуй, я действительно остерегусь…

— Вот и прекрасно!

— Вы не созданы друг для друга.

— Ну, в этом вы, пожалуй, слишком категоричны, — ответила девушка, слегка задетая самоуверенным тоном шевалье.

— А разве это не правда? Бросьте, вы же знаете, что я прав. Разумеется, Микаэль обладает множеством добродетелей, но это не те добродетели, которые надеетесь найти в мужчине вы.

— Откуда вы знаете?

— Я в этом уверен, этого достаточно.

— А какие, по-вашему мнению, качества я надеюсь встретить в мужчине?

Не без некоторого самодовольства Филипп улыбнулся своей неотразимой улыбкой:

— Мужчина должен волновать вас… и, как знать, возможно, даже немного пугать…

Камилла отвернулась, сосредоточив все свое внимание на завесе дождя, лившего за порогом грота. Сильнейший трепет охватил ее; неужели Филипп догадался, что творится у нее в душе, неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства, что он читает в ее сердце как в раскрытой книге? Она внезапно почувствовала себя в ловушке, ощутила свою полную беззащитность, полную безоружность перед опасным соблазнителем, сидящим рядом и пожирающим ее глазами. Филипп придвинулся еще ближе и жарко зашептал ей на ухо:

— Словом, это должен быть такой мужчина, как я!

Она вскочила на ноги.

— Мне холодно! Пойду надену камзол, — сказала она, направляясь к Черному Дьяволу. Ей страшно захотелось оказаться подальше от шевалье и коснуться теплой шеи жеребца, дабы набраться сил от этого единственного своего союзника в этом гроте.

Филипп тоже встал и пошел к выходу, чтобы посмотреть, не меняется ли погода.

— Думаю, гроза продлится не больше часа, — равнодушным тоном произнес он. — На востоке небо уже посветлело. Идите сюда, посмотрите, над Фенестрелем, похоже, совсем развеялось.

Но Камилла не шевелилась. В нескольких метрах от их убежища сверкнула молния, и Камилла даже подскочила от ужаса. Черный Дьявол беспокойно захрапел, и девушка принялась шептать ему ласковые слова, стараясь успокоить коня.

— Я, пожалуй, спущусь и посмотрю, как обстоят дела с дорогой, можно ли по ней ехать, — беспечно сказал шевалье.

На этот раз девушка услышала его:

— Нет! Не делайте этого!

— Но почему?

— Потому что это очень опасно, — ответила она, подбежала к нему и увлекла его в глубь пещеры.

— Я скоро вернусь.

— Нет. Зачем подвергать себя неоправданному риску?

— Хотя бы для того, чтобы на время избавить вас от своего присутствия. Мне показалось, что я изрядно вам наскучил…

Она судорожно сжала руку шевалье. Возле входа в пещеру молния вновь расколола небо.

— Вы не правы, — жалобно прошептала Камилла. — Ваши слова смущают меня, но вы никогда мне не наскучите, совсем никогда!

— И вы в этом уверены? — прошептал он, склоняясь к ней.

— Да, да. Никогда. Идите и садитесь вот здесь, рядом со мной. — Она пребывала в полной растерянности: с одной стороны, она боялась и дальше оставаться наедине с Филиппом, а с другой, ее охватывал панический страх, стоило ей только представить, что Филипп уйдет от нее один, в самую грозу. Инстинктивно она понимала: единственный способ заставить офицера отказаться от своего безумного решения — это прижаться к нему, воспользоваться властью, которую тепло женского тела имеет над мужчинами, и таким образом заставить его выбросить из головы рискованные замыслы.

Филипп улыбался; его маленькая уловка удалась. Словно опытная соблазнительница, Камилла подталкивала Филиппа к стене пещеры.

— Сядьте здесь, — приказала она, устраиваясь рядом с ним. — Я совершенно закоченела и хочу, чтобы меня согрели.

На этот раз она не обманывала. От пережитого страха она замерзла и стучала зубами от холода.

Шевалье наблюдал за ней; он был в восторге от того, что додумался воспользоваться ее страхом перед грозами; он хорошо помнил, что в ненастье Камилла боялась оставаться одна. Он смотрел, как она удобно устраивается рядом с ним, совершенно позабыв о своей честности; страх остаться одной заглушил все остальные ее чувства. Шевалье слегка улыбнулся.

— Что вас так развеселило? — спросила она.

— Вы столь внезапно стали так отважны!

Она скорчила презрительную гримаску:

— Ваши нелепые идеи не оставили мне выбора! Спускаться по отвесному склону в самый разгар грозы — надо же такое придумать!

— Вы ведь боитесь остаться одна, не так ли?

— Да, правда, но еще больше я не хочу, чтобы вас на моих глазах сразила молния или же смыл селевой поток.

— Должен ли я понимать, что вы волнуетесь за меня?

— Разумеется, и вы это прекрасно знаете.

Нет, конечно, он в этом не сомневался, но ее признание наполнило его неизъяснимой радостью. Слегка отодвинувшись, он распахнул плащ, как бы приглашая молодую женщину к себе:

— Идите сюда, здесь вам будет удобнее и теплее.

Она колебалась.

— Если вы еще раздумываете, значит, не так уж вам и страшно; тогда я отправляюсь в свой маленький поход…

— Это шантаж!

— Именно!