Ален узнал, что биржей драгоценных камней служит «Таверна Громенга», и они покатили туда, по выложенным кирпичом улицам в еще одном такси с керамической турбиной.

«Таверна» оказалась унылым кирпичным сараем с крохотными окошками, возле которых болтались без дела дюжие личности. Один конец был занят столиками, а в другом Расположилась кухня. За столиками сидело десятка два мужчин похилее с острыми чертами лица. Они прихлебывали вино и болтали.

— Я Действующий Герольд Ален, — звонко объявил Ален, — с веганскими камнями для продажи.

Последовало подчеркнуто равнодушное молчание, потом один из перекупщиков сплюнул и пробурчал:

— Веганские камешки! Никакого спроса. Забирай их отсюда, герольд.

— Идемте, почтенный торговец, — сказал Ален по-лирски. — Перекупщикам камней на Лире ваш товар не требуется. — И он направился к двери.

Другой перекупщик небрежно протянул:

— Погоди-ка. Я как раз свободен. Раз уж вы проделали такой путь, так уж и быть, покажите свой товар.

— Ты оказываешь нам великую честь, — сказал Ален, и они с чернобородым сели за столик подозвавшего их перекупщика. Торговец вынул горсть образчиков, тщательно пересчитал и положил на столик.

— Ну, — сказал перекупщик, — уж не знаю, то ли посмеяться, то ли рассердиться. Я Гарткинт, занимаюсь драгоценными камнями, а не веду оптовую торговлю бисером. Ну да я не обиделся. Кружечку для твоего хмурого друга, герольд? Я знаю, вы-то, благородные герольды, не потребляете.

Кружечка уже стояла перед торговцем, принесенная дюжим охранником.

Ален придвинул торговцу кружку Гарткинта, вежливо объяснив:

— На родном Цефе почтенного торговца обычай требует, чтобы гость воздал честь хозяину, пригубив вино из его чаши и никакой другой. Умилительный обычай, не правда ли?

— Умилительный, хотя и не гигиеничный, — пробормотал перекупщик… и не прикоснулся к напитку, который заказал для чернобородого.

— Я ни единого слова не понял, уж очень вы цветисто изъясняетесь. Этот крысенок что — хотел меня опоить? — спросил чернобородый по-цефейски…

— Нет, — сказала Ален, — просто напоить, — а Гарткинту он объяснил на лирском: — Почтенный торговец сказал, что хочет сейчас же удалиться, и я с ним согласен.

— Ну, — сказал Гарткинт, — пожалуй, я возьму парочку-другую ваших стекляшечек. На дешевый перстенек для мальчишки, который строит из себя щеголя.

— Он клюнул, — сказал Ален чернобородому.

— Давно пора, — пробурчал тот.

— Почтенный торговец попросил меня поставить вас в известность, — сказал Ален, снова переходя на лирский, — что у него нет возможности продавать партиями менее пятисот камней.

— Очень экономный язык — цефейский, — сказал перекупщик, сощурившись.

— И очень, — невозмутимо согласился Ален.

Перекупщик выкатил указательным пальцем особенно хороший троепламенник.

— Полагаю, — процедил он, — этот можно назвать самым лучшим в этой кучке. Так мне любопытно узнать, какую цену вы назначите за пятьсот равных по качеству и размеру этому жалкому камешку?

— Почтенный торговец, — сказал Ален, — впервые привез свой товар на вашу восхитительную планету. Он хочет, чтобы его запомнили и радостно встречали всякий раз, когда он надеется вновь ее посетить. Поэтому он назначает смехотворно низкую цену, полагая, что добрые отношения важнее выгодной сделки. Две тысячи лирских ассигнаций.

— Чушь! — фыркнул Гарткинт. — С вами нельзя вести дело. Либо вы алчны до безумия, либо жалко заблуждаетесь относительно цены своего товара. Я известен своей добротой, а потому сочту, что верно второе. Уповаю, вы не слишком упадете духом, когда я объясню вам, что пятьсот этих мутных, мелких, бесформенных осколков стоят не больше двухсот ассигнаций.

— Если ты говоришь серьезно, — сказал Ален с подчеркнутым изумлением, — мы ни в коем случае не станем злоупотреблять твоей добротой. При названной тобой цене нам проще ничего не продавать, а вернуться на Цефей и подарить камешки уличным мальчикам, пусть позабавятся. Почтенный перекупщик камней, прости, что мы отняли у тебя столько времени, и прими нашу благодарность за радушие, с каким ты угостил нас вином. — Обернувшись к цефейцу, он сказал: — Мы уже торгуемся. Две тысячи против двухсот. Вставай, нам пора сделать вид, что мы уходим.

— А что, если он нас не остановит? — пробурчал чернобородый, но тем не менее грузно поднялся из-за стола и повернулся к двери. Ален встал следом за ним.

— Почтенный торговец разделяет мои сожаления, — сказал герольд на лирском. — Прощай.

— Погоди минутку, — сказал Гарткинт. — Я славлюсь своей добротой к чужестранцам. Сострадательный человек может даже дать пятьсот и понести неизбежные убытки. И если вы когда-нибудь вернетесь с приличной партией настоящих драгоценных камней, то мне пойдет на пользу, если вы припомните, кто обошелся с вами столь щедро, и предоставите мне право первого выбора.

— Благодарны, лирец, — сказал Ален, словно бы потрясенный таким великодушием. — Как смогу я забыть такое сочетание деловой сметки и доброты, как у тебя. Это урок всем торговцам. Это урок мне. Я не стану, нет, не стану настаивать на двух тысячах и перережу глотку моим надеждам на прибыль, снизив цену до тысячи восьмисот ассигнаций, хотя, право, не знаю, как у меня достанет духа сказать ему об этом.

— Что теперь? — осведомился чернобородый.

— Пятьсот и тысяча восемьсот, — сказал Ален. — Можем снова сесть.

— Вверх — вниз, вверх, — вниз, — пробурчал чернобородый.

Они сели, и Ален сказал на лирском:

— Почтенный торговец нежданно согласился на эту скидку. Он говорит: лучше потерять часть, чем все. Старинная цефейская пословица. Но он решительно запретил дальнейшие скидки.

— Да ладно тебе, — улещивал перекупщик. — Будем практичными людьми. Надо немножко давать, немножко брать. Любой знает, что ему не удастся всякий раз настаивать на своем. Я предложу отличную цену — кругленькие восемьсот, и ударим по рукам, э? Пилкис, принеси-ка перо и бумагу. — Но верзила был уже рядом с чернильницей и тростниковым пером. Гарткинт достал из кармана своей туники бланк таможни и энергично заполнял его, указывал величину, число и огненность камней, которые ему следовало получить.

— Сколько теперь? — спросил чернобородый.

— Восемьсот.

— Соглашайся!

— Гарткинт, — с сожалением сказал Ален, — ты слышал твердость и решительность в голосе почтенного торговца? Что я могу? Я ведь только говорю за него. Он упрямый человек, но, может быть, мне. удастся убедить его после. Предлагаю тебе камни по убыточной цене в полторы тысячи ассигнаций.

— Подели разницу, — сказал Гарткинт, смиряясь.

— Договорено на одной тысяче ста пятидесяти, — сказал Ален. Чернобородый понял.

— Молодчина! — грянул он басом, глядя на Алена, и отхлебнул из кружки Гарткинта. — Пускай поставит «мешок семнадцатый» в своей бумажонке. В нем пятьсот камней этого качества.

Перекупщик отсчитал двадцать три ассигнации, достоинством в пятьдесят каждая, и чернобородый подписал квитанцию и прижал к ней пальцы.

— А теперь, — сказал Гарткинт, — будьте так любезны, подождите здесь, пока я не съезжу в космопорт за моей покупкой.

Трое-четверо охранников внезапно оказались совсем рядом.

— Ты убедишься, — сухо сказал Ален, — что наши нормы коммерческой этики не ниже твоих.

Перекупщик вежливо улыбнулся и вышел.

— Кто следующий? — спросил Ален, ни к кому не обращаясь.

— Пожалуй, я погляжу на ваши камни, — сказал другой перекупщик, садясь за их столик.

Теперь, когда лед тронулся, сделки заключались быстрее. И к тому времени, когда вернулся первый покупатель, Ален продал десяток партий.

— В ажуре, — сказал Гарткинт. — Нас уже не один раз надували, но ваши камни соответствуют образцу. Поздравляю тебя, герольд, с отлично заключенной сделкой по честной цене.

— Это значит, — сказал Ален с сожалением, — что мне следовало запросить больше.

Охранники снова болтались по углам, и вид у них был совсем не угрожающий.