Люк уже был открыт, и команда поднималась по трапу. Он был последним.
— Быстрей герметизируйте, — сказал он торговцу, — мне пришлось…
— Я тебя видел, — буркнул чернобородый. — Сигнальный телеграф? — Говоря это, он передвигал рычаги, и металлическая крышка люка встала на место.
— Астронавигатор и механик, приступайте, — скомандовал он.
— Команда, по койкам! — распорядился астронавигатор. — Взлет!
Ален скрылся в своей каморке и пристегнулся. Грохот взлета оглушил его, кости у него залязгали о кости, и его стошнило. Все как обычно. После словно бы бесконечных мучительных часов они, несомненно, вышли в открытый космос, плавно набирая скорость, и тошнота улеглась.
Чернобородый постучался, вошел и расстегнул его ремни.
— Готов к аудиту книг? — спросил торговец.
— Нет, — слабым голосом пролепетал Ален.
— Торопиться некуда, — сказал торговец. — Да и книги не так уж и важны. Мы предотвратили страшнейшую войну.
— Войну? Предотвратили? Мы?
— Войну между Владением Эйолфа и Вегой. Во всех канцеляриях и торговых представительствах давно поговаривают, что оба правительства равно зарятся на Лиру, что они планируют подчинить себе ее экономику, экспортируя металлы на планету, лишенную металлов, — силой, если понадобится. Ален, мы покончили с предлогом, прикрываясь которым Владение Эйолфа и Вега попытались бы захватить Лиру, что неизбежно, привело бы к войне между ними. А сейчас Лира получает свои металлы без каких-либо империалистических притязаний.
— Я там никаких металлов не видел, — растерянно сказал герольд.
— Ты не понимал, почему я так торопился убраться с Лиры и почему я не оставил там Элвона. А потому, что наши веганские камушки были далеко не обычными драгоценными камнями. В технике я разбираюсь мало, но насколько я понял, это подлинные камни, только обработанные для создания определенного эффекта, который они в настоящее время и создают.
Чернобородый взглянул на хронометр у себя на запястье и сказал мечтательно:
— Лира получает металлы. Там, где находится хотя бы один наш камушек, керамика разлагается на составляющие элементы — алюминий, кремний и кислород. Обливы и полевые шпаты разлагаются в кальций, цинк, барий, калий, хром и ЖЕЛЕЗО. Здания разваливаются, штаны падают, потому что рассыпаются керамические пряжки…
— Но это же несет хаос! — возразил Ален.
— Это несет цивилизацию и мир. Назревало беспощадное столкновение. — Чернобородый помолчал и добавил многозначительно: — «Если ничто не грозит их имуществу и чести, люди в большинстве довольны своей жизнью».
— «Князь», глаза девятнадцатая. Так вы…
— Это путешествие имело еще одну важную цель, — сказал торговец, широко улыбнувшись. — Тебе будет интересно вот это. — И он вручил Алену большой сложенный лист, на котором, когда он его развернул, стояла печать Ордена.
Ален читал, как во сне: «Экзаменатор девятнадцать ректору, завершающая рекомендация послушника…»
Он с гордостью перечел абзац, в котором говорилось, как он «спокойно и с большой изобретательностью» предотвратил таможенный досмотр космолета боевым крейсером Владения, «легко овладев сложной ситуацией, которая требовала не только физического мужества, но и молниеносной работы памяти, обзора сведений о культуре третьестепенной планеты и умелого их использования».
Без особой гордости он прочел: «…склонен к некоторой помпезности в манере держаться, довольно смешной в его возрасте, хотя ему и удалось в какой-то мере произвести впечатление на членов команды…»
«И крайне выгодная продажа наших камней; немаловажное достижение, поскольку наш Орден как-никак должен сам себя содержать.
И «…взял последний и критически-важный барьер; не без душевного смятения, насколько я могу судить, но взял. После двадцати лет внушения ему теорического понятия о ненасилии этот юноша оказался в положении, которое категорически требовало применения насилия, правильно оценил его и применил насилие в форме удара дубинкой по голове лирского сигнальщика, тем самым продемонстрировав способность к обучению и здравый смысл, столь же драгоценный, как и редкий».
И простое заключение: «Рекомендуется для прохождения обучения».
— Обучения? — охнул Ален. — То есть надо еще учиться?
— Далеко не всем, мальчик. Далеко не всем. В подавляющем большинстве мы то, чем кажемся: елейные, чурающиеся оружия, абсолютно необходимые приложения к коммерции, которые зарабатывают проценты на благо Ордена. Проценты эти нам необходимы, и нам необходимы герольды, чурающиеся оружия.
Ален медленно процитировал: «В довершение всех зол, которые навлекает на тебя безоружность, она вызывает презрение к тебе».
— Глава четырнадцатая, — машинально сказал чернобородый. — Мы оставляем такие подсказки возле их кроватей на протяжении двадцати лет, а они их не замечают. Но для тех немногих из нас, кто заметит, — продолжение обучения.
— А я научусь метать нож, как вы? — спросил Ален, которого мысль об этом одновременно и влекла и отталкивала.
— Факультативно, если захочешь. В основном же это этика и мораль, чтобы ты был способен взвешивать значимость метания ножей и тому подобного.
— Этика! Мораль!
— Мы ведь, знаешь ли, начинали как миссионеры.
— Это все знают. Великая Утилитарианская Реформа…
— Кое-кто из нас, — сухо сказал чернобородый, — думает, что она не великая, не утилитарианская и не реформа.
Сокрушительная идея.
— Но мы же распространяем утилитарианскую цивилизацию, — заспорил Ален. — А если нет, какой во всем этом смысл?
И чернобородый объяснил ему:
— У нас у каждого свои побуждения. Один — искренний утилитарианец, другой — любитель риска и счастлив, когда ему угрожает опасность, и он весь в напряжении. Еще кто-то высокомерен, и ему нравится водить людей за нос. Но найдется немало таких, кто считает себя слугами человечества. Ну а теперь отдохни.
Он встал.
— Ну а вы? — с запинкой спросил Ален.
— Я? Ты найдешь меня в главе двадцать шестой, — улыбнулся чернобородый. — И, может быть, найдешь там кого-нибудь еще.
Он закрыл за собой дверь.
Ален мысленно пробежал двадцать шестую главу, продолжая недоумевать, и тут… да-да!
Так странно и неизбежно знакомо, будто он всегда знал, что с радостью произнесет эти слова вслух вот в этой тесной каморке на борту видавшего виды космолета.
— Бог не хочет делать все сам, отнимая таким образом у нас свободу воли и ту часть славы, которая принадлежит Нам.
Ли Брэкет
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ШАНДАКОРА
Об авторе
© Перевод. Левин М. Б., 2001.
По каким-то причинам — а кстати, по каким? — они не вырастают из традиции детских приключений, и их не вдохновляет литературная традиция «молодых взрослых». Они более вдумчивы или эмоционально более зрелы, чем мужчины? Воротилы рынка (то есть редакторы-мужчины) не поощряют их в этом? Или дело в циклах солнечной активности? Как бы там ни было, а старая добрая приключенческая НФ, особенно космические приключения, и уж тем более космическая опера, была, в общем, епархией писателей мужского пола. Были, конечно, исключения и тогда (К. Л. Мур, Кэтрин Маклин, Андре Нортон), и сейчас (К. Дж. Черри, Элеанор Арнасон, Дженет Каган, Лоис Мак-Мастер Буджолд), но общее правило остается в силе: если по имени не удается определить пол автора космической оперы, считайте, что это мужчина. И даже сегодня, когда среди Главных Имен научной фантастики есть женщины, среди авторов космических опер мужчин куда больше, и этот крен даже усилился по сравнению с сороковыми — пятидесятыми годами.
Так вот, одним из самых очевидных «исключений» из этого правила была покойная Ли Брэкет. Даже в мире господства мужчин, в тех самых сороковых и пятидесятых, в насыщенном тестостероном царстве журналов «Planet Stories», «Thrilling Wonder Stories» и «Startling Stories», когда и сомнения не было, что читательская аудитория состоит из столь же насыщенных тестостероном мальчиков-подростков, даже в эпоху, когда женщине полагалось торчать на кухне, а пишущую машинку вообще не трогать, никто и сомнения выразить не мог, что Ли Брэкет завоевала право играть в Настоящую Мужскую Игру. Оказалось, что написанное ею было популярнее работ почти всех ее соотечественников и куда больше повлияло на развитие этого направления фантастики, чем написанное ими, — исключение, возможно, составляют Рей Брэдбери и Джек Вэнс.
Не приходится сомневаться, что она в этот период была Королевой Планетной Романтики, особенно после того, как в середине сороковых К. Л. Мур, ее главная соперница за обладание этим титулом (хотя ее работы для журналов вроде «Weird Tales» в тридцатых всегда уходили корнями в литературу ужасов), ушла от приключенческого чтива в более респектабельные области классической НФ, работая для «Эстаундинг». (Иногда она писала со своим мужем, Генри Каттнером, но там ее вклад часто был скрыт, поскольку работы подписывались лишь его именем.)
Первый рассказ Брэкет появился в 1940 году, а к концу сороковых — началу пятидесятых она стала одним из главных авторов журналов «Planet Stories», «Startling Stories», «Astonishing Stories» и «Thrilling Wonder Stories». Первым в этом списке заслуженно указан «Planet Stories», где появилось большинство ее лучших произведений.
Хотя вершиной ее работы надо бы назвать зрелый и вдумчивый роман «Долгое завтра» — вообще один из лучших романов НФ пятидесятых годов любого рода, — для нее это произведение было нетипично. Более обычной для нее продукцией — и более популярной — были серии рассказов о необузданном, сумасбродном и полудиком Эрике Джоне Старке — этаком Конане космических дорог с некоторыми чертами Тарзана с Меркурия. Они выходили в журналах, потом превращались в книги вроде «Тайна Синхарата» или «Люди талисмана». Среди других книг, столь же густо насыщенных романтикой, можно назвать «Меч Рианнона» и «Немезида с Терры». Ею написаны стандартные межзвездные космические оперы, в том числе «Звездные люди с Ллирдиса», «Большой прыжок» и «Альфа Центавра — или смерть!». Романы вполне профессиональные, но им не хватает той необычайной яркости и густой романтики, что есть в ее работах направления «планета-и-меч».
Брэкет увидела и показала нам глубокую осень, упадок умирающего Марса, заброшенность Затерянных Городов, слабеющие сверхцивилизованные Старшие Расы так ярко, что породила одну из трех концепций, надолго определивших изображение Красной Планеты в НФ. Первые две концепции — это, конечно, «Барсум» (Barsoom) Эдгара Райса Берроуза и Марс Рея Брэдбери из «Марсианских хроник». (Марс Берроуза создавался под сильным влиянием и Брэкет, и Брэдбери, но хотя схожесть их представлений о Марсе очевидна — Марс Брэдбери и Марс Брэкет если не родные братья, то двоюродные, — вопрос о степени взаимного влияния Брэдбери и Берроуза, а также о том, кто на кого влиял, остается открытым: они тесно сотрудничали, обсуждая рассказы друг друга, и публиковали их приблизительно одновременно, иногда в одних и тех же журналах, начиная с 1941 года.) Трудно определить, что в позднейших книгах о Марсе идет от Брэкет, а что — от Брэдбери и Бэрроуза, и любое такое суждение будет в какой-то мере субъективным, но я полагаю, что влияние Марса Брэкет прослеживается, в частности, в знаменитой вещи Желязны «Роза для Экклезиаста», а может быть, даже и у Хайнлайна в романах «Красная планета» и «Чужак в чужой стране». Влияние Брэкет на Урсулу Ле Гуин несомненно, как и на писателей семидесятых, включая Джона Варли, Джорджа Р. Р. Мартина и Элизабет А. Линн. Возможно, это влияние можно проследить и до девяностых, если посмотреть на работы Элеанор Арнасон. (Конечно, когда речь идет о писателях нового поколения, следует учесть возможность опосредованного влияния через книги Урсулы Ле Гуин, во многом определившие направление современной НФ.)
Нигде и никогда у Брэкет картина Марса не была дана более ясно и более концентрированно, чем в предлагаемом рассказе — глубоком, мрачном и печальном, в которое землянин, имеющий самые лучшие намерения, случайно становится причиной гибели невероятно древней цивилизации.
К середине пятидесятых Брэкет ушла в детективный жанр. Она писала сценарии для кино и телевидения («Рио-Браво», «Эльдорадо», «Хатари!», «Рио-Лобо» и «Долгое прощание». (Существует легенда, что Говард Хоке, прочитав ее роман «Нет добра от трупа», велел ассистенту «связаться с этим самым Брэкетом», чтобы «он» с Уильямом Фолкнером сделал свой первый полнометражный фильм «Большой сон» — классика 1946 года.) К середине семидесятых Брэкет ненадолго вернулась к научной фантастике и попыталась оживить своего прежнего героя, Эрика Джона Старка, в романах «Звезда с изюминкой», «Гончие Скейта» и «Корсары Скейта». Но к тому времени космические зонды определили, что в Солнечной системе нет планет, пригодных для жизни, и Брэкет чувствовала, что вынуждена оставить Марс, Венеру и Меркурий — сцену прежних подвигов Старка — и перенести действия на планеты других звезд. Почему-то оказалось, что это уже не то. Не было блеска наивной фантазии ранних романов, и серия скончалась, прожив всего три выпуска. Примерно в то же время писательница составила антологию рассказов из журнала «Planet Stories» — «Избранное из «Planet Stories» № 1, которая, как следует из названия, предполагалась первой в серии антологий, но и эта серия умерла, не дожив даже до второго выпуска. Последней работой Брэкет, оказавшей серьезное влияние на научную фантастику, был сценарий потрясающе успешного фильма «Империя наносит ответный удар», за который она посмертно получила «Хьюго» в 1980 году — единственную свою большую премию. Многочисленные рассказы Брэкет — лучшее, что она сделала в жанре НФ (за существенным исключением «Долгого завтра»), — выходили в сборниках «Пришествие Терран», «Хафлинг и другие рассказы» и «Избранное Ли Брэкет» — последний по времени, 1977 год. Почти все работы Брэкет сейчас не переиздаются.
