А вот мнение одного из наиболее рьяных представителей противоположной стороны. Много позже Костомарова историк С.Ф. Платонов утверждал:
«После падения Казани и Астрахани крымцы могли ждать от Москвы удара и на них самих… неожиданно большой успех вскружил наиболее впечатлительные головы и внушил мечту о немедленном завоевании Крыма. Мудрая осторожность была забыта, и осмотрительную деловую программу заменили воздушные замки… Но царь, к великому огорчению рады (Избранная рада — А. Ш.), не послушал ее, а устремил свое внимание на запад. Трудно теперь решать, на что в ту минуту более звало время — на Ливонию или Крым. Но ясно, что поход с великими войсками в Крым представлял величайшие трудности, а Ливония была под рукою и явно слаба. Наступать через дикое поле на Перекоп тогда надобно было с тульских позиций, так как южнее Тулы… начинались необитаемые пространства нынешней черноземной полосы… Активная оборона южной окраины и ее постепенное заселение были делом исполнимым и целесообразным… но фантастический проект перебросить через дикое поле всю громаду московских полевых войск на Черноморское побережье был, вне всякого сомнения, неисполним. Он являлся вопиющим нарушением осторожной последовательности действий. Только через двадцать лет после этого проекта Москва достигла заметных результатов в деле заселения и укрепления дикого поля и перенесла границы государственной оседлости с тульских мест приблизительно на р. Быструю Сосну. В начале XVII века с Быстрой Сосны, от Ельца и Ливен, первый самозванец предполагал начать свой поход против татар и турок. Но и этот поход был, конечно, политическою мечтою авантюриста, а не зрелым планом государственного дельца. В исходе XVII века с еще более южной базы пробовал атаковать Крым князь В.В. Голицын, но, как известно, безо всякой удачи. Позднейшие и более удачные походы в Черноморье Петра Великого и Миниха столь же наглядно, как и походы Голицына, показали громадные трудности дела и послужили тяжким, но полезным уроком для последующих операций».
Примерно в таком же ключе строятся доводы всех других как сторонников, так и противников выбранного Грозным направления для своей внешней политики.
Потому как объективно оценить прозвучавшие аргументы и справедливо рассудить спорящие стороны нельзя, попробуем беспристрастно, насколько это возможно, проанализировать приводимые обеими сторонами доводы. Поскольку тяжелейшее поражение в Ливонской войне, ее, можно так сказать, провальное завершение, говорит само за себя и избавляет нас от необходимости обосновывать неверность выбранного Грозным пути, остановимся подробнее на крымском варианте вопроса.
Безусловно, удаленность Крыма и обширные, почти безжизненные степные пространства, отделяющие его от московских рубежей, создавали ему природную защищенность, делали его гораздо более труднодоступным для русского оружия, нежели Казань. Но, во-первых, преодолевала же Орда то же самое степное пространство при своих походах на московские земли и при этом даже умудрялась иной раз совершенно неожиданно появляться под самыми стенами русской столицы, и, во-вторых, так ли уж в самом деле был неуязвим Крым, как это иногда пытаются представить сторонники Грозного, оправдывая его отказ от войны против ханства Гиреев. Выше, в приведенной цитате Костомаров ссылается на «тогдашние обстоятельства», которые создали на тот момент «самое удобное время» для удара по Крыму. Что это были за обстоятельства, дознаться нетрудно, если рассмотреть и проанализировать несколько исторических фактов. Вот они.
В 1556 году, то есть немногим более чем за год до начала Ливонской войны, царь Иван, побуждаемый советниками к войне против Крыма, всячески противодействуя таким устремлениям своего окружения, все же послал в сторону Таврии отряд войск в пять тысяч человек во главе с воеводой Ржевским более с разведывательными целями, нежели с какими другими. Тем самым Иван хотел прощупать на прочность потенциального противника. Результат оказался потрясающим. Несмотря на мизерность отпущенных с Ржевским сил, поручение воеводой было выполнено настолько удачно, что не оставляло сомнений в большом успехе в случае увеличения этих сил. Ржевский наголову разбил крымцев под стенами их крепости Ислам-Кирмень, далее взял Очаковский острог, где разгромил не только татар, но и их главных покровителей — турок.
Подвиги Ржевского имели огромный резонанс в стане днепровского казачества, бывшего тогда в литовском подданстве. Их вождь Дмитрий Вишневецкий предложил московскому царю взять казацкие войска и всю Украину в свое подданство, после чего совместными усилиями одолеть Крым. В таком варианте предприятие ожидалось более чем успешным. Рейды Ржевского и Вишневецкого буквально окрылили сторонников наступления на Крым, становилась ясной положительная перспектива большого военного похода на ханство.
Но царь по непонятным причинам отказался. Он, казалось бы, следовавший традиции своих предшественников на троне, отдававших приоритет возвращению под власть своей державы всех земель бывшей Киевской Руси, вдруг отказывается принимать эти земли, сами шедшие ему в руки. Теперь это произойдет только ровно через сто лет и тоже по инициативе вождя украинского казачества, но уже при московском государе новой династии. Может быть, Грозный царь отказался от союза с Вишневецким из-за опасений раздразнить литовского соседа, с которым у Москвы в это время был мир? Тогда почему захватом Казани и Астрахани, а также военной акцией Ржевского он не побоялся раздразнить крымского хана и почему через год он не побоится вступить в открытую войну на западе, чем раздразнит и Литву, которая непременно выступит в той войне на стороне противника Москвы. И для того, чтобы понимать, что это будет именно так, не нужно обладать какими-то необыкновенными дипломатическими способностями. И тогда, в той войне на западе, царю Ивану уже не будет предложений союзничества от украинских казаков, а те, напротив, как литовские подданные выступят на стороне Литвы.
Одним словом, во всем этом видится какая-то непоследовательность и нелогичность русского царя, если не сказать больше — политическая несостоятельность. И, наконец, почему в случае нежелания настраивать против себя Литву, было не попытаться заключить с ней союз против Крыма и не уничтожить разбойничье гнездо общими силами. Выше мы приводили мнение Вернадского на счет того, что и крымская и ливонская проблемы были тесно связаны с другой проблемой — «отношениями Москвы с Польшей и Литвой». Это абсолютно верно, но следует помнить, что связи крымской и ливонской проблем с польско-литовской были направлены в разные стороны. Если любое решение Москвой ливонской проблемы вызывало раздражение польско-литовского соседа, который к захвату Ливонии русским царем мог относиться только сугубо негативно, то в захвате русскими Крыма литовская сторона, которая от татарских набегов терпела не меньше московской, могла видеть свою выгоду. Конечно, Литва, как старая соперница Москвы, была не заинтересована в ее усилении за счет завоевания Крыма. Но, во-первых, вступив в военный союз, обе стороны получали возможность завоевать его вместе, следовательно, поделить крымские трофеи пополам и тогда усиление в равной степени коснулось бы обеих, так что существующий баланс сил между Москвой и Вильно сохранялся. А, во-вторых, и в этом главное, для Литвы исчезал бы кошмар ордынских нашествий. Но русский царь не сделал такого шага, а ведь выстоять против союза Москвы, Литвы и украинского казачества у Крыма точно уже не оставалось бы никаких шансов. А главное, при этом отпадала бы самая большая трудность борьбы с Крымом — его удаленность и защищенность безжизненным пространством. Ведь эта трудность оставалась для Москвы только когда она боролась с Крымом в одиночку, но Украина, входившая тогда в состав Литвы, граничила с владениями крымских ханов непосредственно.
И если уж говорить о непоследовательности и нелогичности в политике русского царя, то тут следует, забегая вперед, упомянуть, что именно такой союз с Польшей и Литвой, союз, направленный против Крыма, Грозный попытался сколотить, но уже после развязывания им Ливонской войны. Об этом с декабря 1558 г. по март 1559 г. Москва вела переговоры с Польшей. Естественно, что последняя отказалась от московских предложений. Раздраженная вторжением русских войск в орденские владения, имевшая там свои интересы и готовившаяся совместно с Литвой встать на защиту Ливонии, заключившая с ней ранее оборонительный союз, Польша сейчас не пошла ни на какой сговор с Москвой. А вот раньше, до грубого захвата царем Ливонии, такой союз был вполне реален, поскольку, как мы сказали, Литва, а позже и Речь Посполитая страдали от Крыма не меньше, чем Московское государство, и великие литовские князья, как позже и короли Речи Посполитоой, всегда оставались заклятыми врагами крымских Гиреев.
