Другой отряд своей армии, состоявший преимущественно из литовцев, Баторий послал в противоположную сторону, вглубь московских земель. Здесь целью акции было предотвратить возможное, как напрасно считал король, вторжение русских в пределы Литвы. Во главе отряда король поставил Кристофа Радзивилла и уже знакомого нам Филона Кмиту. Литовцы дошли до Ржева, что в верховьях Волги. Отсюда было рукой подать до Старицы, где тогда находился сам царь Иван. Но, сведав, что Грозный стоит там с большими силами, что на самом деле не соответствовало действительности, литовские воеводы повернули назад. В свою очередь и русский царь, услышав, что неприятель совсем близко подобрался к его ставке, в страхе покинул Старицу и со всем двором, в окружении личной гвардии бежал в Александровскую Слободу. В глубине своих владений, вдали от театра военных действий, практически в полной безопасности, русский царь, хоть и не располагавший большими силами, но все же имея их достаточно для отражения малочисленного неприятельского отряда, дерзнувшего пробраться в глубокий русский тыл и потревожить его, не сведав толком о силах противника, позорно бежал тогда, когда этот противник уже уходил в противоположную сторону. Тогда каких же решительных действий можно было ожидать от него по деблокаде Пскова или в других происках против неприятеля?

Но более серьезные неудачи преследовали тогда русскую сторону на шведском участке фронта.

Пользуясь напряженным положением дел под Псковом и преступным бездействием русских воевод, противник перешел в наступление в северной части Ливонии. В осенне-зимней кампании, в то самое время, когда псковичи отражали яростные приступы польско-литовских войск, под ударами шведов пали ранее захваченные московскими воеводами замки Лоде, Фиккель, Леаль и Гапсаль. Наконец, противник вышел к Нарве, к первому по счету и, может быть, главному завоеванию русских за все предшествующие годы войны. В течение вот уже двадцати трех лет Нарва была русским городом, и, что самое важное, она оставалась все это время действующим морским портом. За долгие годы войны, когда московские воеводы все далее и далее продвигались вглубь Ливонии, Нарва постепенно оказывалась во все более и более глубоком русском тылу, а потому у командования не было за нее серьезных опасений. При всех территориальных спорах с каждым из противников и при любом возможном их разрешении у московской стороны оставалась глубокая уверенность, что при каком угодно раскладе событий Нарва останется в русских руках. А потому ее укреплению не было уделено даже малейшей заботы, что печально сказалось на ее судьбе теперь в осенне-зимнюю кампанию 1581 года. Несмотря на отчаянное и мужественное сопротивление защитников, противник овладел крепостью. В кровопролитном сражении при штурме полег весь гарнизон, насчитывавший семь тысяч человек. Драматичность ситуации заключалась в том, что Нарва была пограничной крепостью, она стояла на старой русско-ливонской границе, так что с выходом к ней противник снова, как и до войны, оказывался на самых русских рубежах, а падение ее открывало ему путь на русскую территорию. Но, безусловно, особая досада Москвы состояла в том, что с потерей Нарвы прекращалась уже налаженная торговля с Западной Европой по Балтийскому морю. Более двадцати лет у нарвских причалов, считавшихся русскими, швартовались торговые суда из Дании, Нидерландов, Германии и других стран. Теперь все это было утрачено.

И как три года назад польский король, освободив от московских гарнизонов Полоцк и Сокол и тем самым очистив от русского присутствия свою землю, не остановился на этом успехе и перенес войну на землю своего противника, так и теперь, в начале 1582 года, сразу после освобождения Нарвы шведы, не удовольствовавшись достигнутым, устремились на русскую территорию. Форсировав Нарову, они первым делом взяли Ивангород, чем открыли себе дорогу вглубь новгородских владений. Развивая наступление, шведы заняли древний русский город Яму, что в низовьях реки Луги, овладели Копорьем, а затем дошли до берегов Ижоры, завоевав их до самого устья, после чего Русь оказалась отрезанной чуть ли не от всего морского побережья, которым владела до начала войны. В то же время на северном русско-шведском порубежье, на карельском перешейке, шведы захватили город Корелу.

А под Псковом тем временем ситуация оставалась прежней. Русские не имели сил развить свой оборонительный успех, противник не мог возобновить наступательной активности. Удрученный псковской неудачей сейм решительно отказал королю в финансовой поддержке. Как Баторий не пытался склонить магнатов и шляхту к продолжению войны, те не соглашались, не имея прямой заинтересованности в захвате чужой территории и вообще в продолжении военных действий, к тому же с сомнительными надеждами на успех. В этой ситуации польско-литовская сторона была готова пойти на переговоры. Терпящая поражение за поражением московская сторона была согласна к переговорам давно, хотя заключить сколько-нибудь достойный мир шансов у Москвы не осталось. Последняя русская удача под Псковом не улучшала ситуации. Победа в чисто оборонительной операции без малейших предпосылок к контрнаступлению не могла изменить стратегического положения на фронте. В отличие от своего западного противника российский монарх не зависел от воли подданных, ему для продолжения войны не нужно было чьего-то согласия, и государственной казной он распоряжался единолично, как своей собственной. Но к тому времени казна была давно пуста и все ресурсы государства вычерпаны.

Еще в разгар псковской эпопеи в деревне Киверова Горка, близ города Ям Запольский, между русской и польско-литовской сторонами при папском посредничестве в лице Антония Поссевина открылись переговоры, имевшие целью поставить точку в затянувшейся войне. А 17 января 1582 года с псковских стен защитники города вдруг увидели приближающуюся к крепости шумную толпу конных и пеших людей. Привыкшие за последние месяцы к самым разнообразным проискам врага, осажденные сначала подумали, что в осадный лагерь вернулся король со свежими воинскими силами, отчего в неприятельском стане и вызвано такое ликование. Но когда толпа подошла ближе, псковичи заметили, что среди ликующих много своих, русских людей. В осажденном городе никто от главного воеводы до простого ратника не знал о мирных переговорах, тем более никто не знал о том, что они, наконец, завершились подписанием десятилетнего перемирия. Сначала об этом, естественно, стало известно в осадном лагере, что привело его обитателей в восторг, ибо на польско-литовской стороне жаждали мира не менее чем на русской. Так, например, во время переговоров некоторые польские воеводы и другие влиятельные чины то и дело покидали осадный лагерь, в котором было известно о происходящем в Киверовой Горке, и появлялись там затем, чтобы поторопить своих дипломатов подписать какое ни есть мирное соглашение. Свои просьбы они мотивировали тем, что войско гибнет в снегах под Псковом и далее поддерживать осаду оно более не в силах.

Наконец, перемирие было заключено. Подробнее об его условиях мы расскажем ниже, сейчас же только заметим, что по результатам всей войны оно означало для Москвы признание своего поражения. Условия заключенного тогда сторонами договора означали сведение на нет усилий более чем двадцатилетней борьбы за овладение Ливонией. Но по результатам последнего периода войны, в котором Россия потеряла значительную часть своих территорий, эти условия стали если и не успехом, то, во всяком случае, вполне приемлемыми, и решающим фактором этого успеха стала победа под Псковом. Сложившийся к концу войны баланс сил определился героической обороной Пскова и крупным поражением под его стенами армии противника. Падение Пскова привело бы к совсем иной расстановке сил между противоборствующими сторонами и, как следствие, к другим, более тяжелым и унизительным условиям мира.

В войне, закончившейся для России поражением, последний аккорд оказался для нее победным, а потому единственная победа в кампании 1581–1582 гг. под Псковом стала дороже многих иных крупных побед, ибо цена ей — престиж государства.