«Наутилус» превратился в гигантский гарпун, послушное орудие в руке своего капитана. Он устремлялся на мясистые туши кашалотов и рассекал их на части, оставляя за собой два изуродованных, хлещущих кровью куска животного. Он не чувствовал страшных ударов хвоста, сыпавшихся на его обшивку, как не замечал и мощных толчков разъяренных кашалотов. Покончив с одним хищником, он кидался на другого, поворачиваясь вокруг своей оси, чтобы не терять времени и не упустить намеченной жертвы, мчался вперед, возвращался назад, нырял, если кашалот пытался уйти от него в глубину, возвращался на поверхность, когда тот всплывал, атаковал его с боков, с фронта, с тыла и разрезал или разрывал его при всякой скорости и откуда бы ни был нанесен удар.

Какая бойня! Какой шум над поверхностью воды! Какой резкий свист дыхания испуганных кашалотов! Взбаламученные гигантскими хвостами, взволновались даже постоянно спокойные нижние слои воды…

Больше часа продолжалось это массовое избиение, от которого не удалось спастись ни одному кашалоту. Несколько раз, объединившись, в отряды по десять-двенадцать штук, кашалоты переходили в наступление, пытаясь сокрушить «Наутилус» своей массой. Через окно салона видны были их разверстые пасти со страшными зубами, их сверкающие яростью глаза.

Нед Ленд не владел собой, проклинал и угрожал им кулаками.

Кашалоты впивались зубами в борта подводного корабля, как собаки впиваются в горло затравленного в лесу зверя.

Но «Наутилус» не замечал ни огромной тяжести, ни отчаянных усилий своих врагов. Он увлекал кашалотов за собой в глубину или вытаскивал их на поверхность, не прекращая ни на секунду погони за очередной жертвой.

Наконец, стадо кашалотов поредело. Волнение улеглось. «Наутилус» возвратился на поверхность вод. Люк открылся, и мы поспешили подняться на палубу.

Море было усеяно изуродованными тушами. Если бы в воде среди стада кашалотов разорвался снаряд огромной разрушительной силы, то и он не мог бы больше растерзать, искромсать, разорвать в клочья эти глыбы мяса. Вода была окрашена в красный цвет на протяжении многих миль кругом, и «Наутилус» плавал как будто в океане крови.

Капитан Немо присоединился к нам.

— Ну-с, мистер Ленд, что скажете? — обратился он к канадцу.

— Мне нечего сказать, капитан, — ответил канадец, энтузиазм которого успел уже остыть. — Вы показали нам страшное зрелище, это бесспорно. Но я не мясник, я охотник, а вы показали нам бойню…

— Это было истребление злых и хищных животных, — возразил капитан Немо, — и «Наутилус» не секач мясника.

— Все-таки я предпочитаю свой гарпун, — сказал канадец.

— У каждого свое оружие, — ответил капитан, пристально глядя на Неда Ленда.

Я испугался, как бы Нед не наговорил капитану дерзостей, — это могло кончиться печально для всех нас, но, к счастью, внимание канадца было отвлечено видом кита, к которому «Наутилус» в эту минуту причаливал.

Это животное не успело избежать нападения кашалотов. Я узнал в нем южного кита, совершенно черного, с вдавленной головой. Анатомически он отличался от обыкновенных китов тем, что семь шейных позвонков у него срастаются, и тем, что у него на два ребра больше, чем у северных его сородичей…

Несчастный кит лежал на боку. Брюхо его было изранено кашалотами во многих местах. Он был мертв. Под его изуродованным плавником ютился детеныш, которого ему не удалось защитить. Из раскрытой пасти убитой самки лилась вода, журча между пластинками китового уса, как ручеек.

Капитан Немо велел причалить «Наутилус» к туше. Двое матросов взобрались на бок животного, и я с удивлением увидел, что они выцеживают из его млечных желез содержащееся в них молоко. Они нацедили таким образом три бочки.

Капитан предложил мне выпить чашку этого еще теплого молока. Я не мог скрыть гримасы отвращения при этом предложении. Но он уверил меня, что китовое молоко превосходно на вкус и ничем не отличается от коровьего.

Я попробовал. Молоко действительно оказалось превосходным.

Эти три бочки молока были ценным приобретением для нас, так как масло и сыр, полученные из него, должны были внести приятное разнообразие в нашу пищу.

С этого дня я с огорчением стал замечать, что Нед Ленд все враждебнее и враждебнее косится на капитана Немо, и я решил следить за китоловом, чтобы во-время удержать его от какой-нибудь враждебной выходки.

«Наутилус» продолжал неуклонно итти на юг. Он следовал со значительной скоростью вдоль пятидесятого меридиана. Неужели он хотел достигнуть полюса? Я не верил в это, так как март в южных полярных странах соответствует сентябрю северных стран, то есть началу осени.

Четырнадцатого марта под 55° долготы я впервые увидел пловучий лед. Это были небольшие обломки льдин, синеватые глыбы длиной в двадцать — двадцать пять футов, о которые разбивались с грохотом морские волны.

«Наутилус» шел по поверхности океана. Нед Ленд, который часто плавал в полярных морях, неоднократно видал и раньше пловучие льды. Консель и я любовались этим зрелищем впервые.

На горизонте протянулась ослепительно белая полоса. Английские китоловы называют ее «ледяным блеском». Как бы ни были густы облака, они не могут затемнить ее. Эта полоса является предвестником ледяного поля.

И действительно, вскоре появились глыбы более крупных размеров, блеск которых то усиливался, то ослабевал в зависимости от состояния атмосферы. Бока некоторых пловучих ледяных гор — айсбергов — были исчерчены зелеными полосами, как будто прожилками сернокислой меди. Другие глыбы, подобно огромным аметистам, просвечивали насквозь. Третьи отражали солнечные лучи тысячами тысяч своих граней. Наконец, четвертые, запушенные снегом, казались грандиозными глыбами мрамора, которых хватило бы на постройку целого города.

Чем дальше к югу, тем больше мы встречали пловучих льдин, тем мощней становились отдельные льдины и айсберги. Арктические птицы свили себе на них тысячи гнезд.

Это были глупыши, буревестники, пуффины, оглушавшие пас своими криками. Некоторые из них принимали «Наутилус» за тушу кита и, усевшись на его палубу, принимались долбить; клювами звонкое железо.

Во время этого плавания среди льдов капитан Немо часто и подолгу бывал на палубе. Он с величайшим вниманием осматривал эти пустынные места. Я видел, как иногда загорался его обычно холодный взгляд. Может быть, он думал в это время, что в этих полярных водах, недоступных человеку, он был единственным властелином? Возможно. Но он не говорил этого вслух. Он часами стоял неподвижно и как бы пробуждался от сна, когда льды обступали «Наутилус» и нужно было выбираться из ловушки.

Тогда он сам становился к штурвалу и с поразительным искусством управлял «Наутилусом», избегая столкновения с ледяными полями и горами. Некоторые из них достигали многих миль б длину при высоте надводной части в семьдесят-восемьдесят метров.

Часто путь «Наутилуса» казался прегражденным сплошной стеной льда. Но капитан Немо быстро находил какую-нибудь узенькую трещину и смело пускался в нее, хотя и знал, что она тотчас же закроется за ним.

Так, управляемый искусной рукой своего капитана, «Наутилус» продвигался среди вечных льдов.

Конселю нравилось, что существует точная классификация льдов по форме и размерам, и он быстро усвоил ее: айсберги, или ледяные горы; айсфильды, или ледяные поля; драйфтайс, или пловучие льдины; пэксы, или ледяная каша.

Температура воздуха стояла довольно низкая: ртутный столбик поднимался не больше чем на два-три деления выше нуля. Но мы не испытывали холода в теплых шубах из тюленьей кожи или меха белых медведей. Внутри же «Наутилуса» царила постоянно ровная температура, поддерживаемая электрическими печами и не зависящая от температуры воздуха.

Но, если бы даже печи вдруг перестали работать, «Наутилусу» стоило погрузиться на несколько метров под воду, чтобы встретить снова терпимые температурные условия.