— Тысяча чертей! — заревел он. — Меня ударила молния!

Эти слова объяснили мне все.

Перила трапа были превращены в проводники тока высокого напряжения. Всякий, кто прикасался к ним, получал страшный толчок. Этот толчок был бы смертельным, если бы капитан Немо пожелал направить в перила ток от всех своих батарей. Но он ограничился тем, что создал не смертельный, но непроходимый барьер между нападающими и внутренностью своего корабля.

Между тем перепуганные насмерть папуасы поспешно отступали. Мы, скрывая улыбки, успокаивали и утешали Неда Ленда, который ругался, как одержимый.

В эту минуту „Наутилус“, поднятый волной прилива, снялся с мели. Было ровно два часа сорок минут — момент, назначенный капитаном Немо.

Винт корабля стал бить воду с величественной медлительностью. Но постепенно скорость вращения увеличивалась, и плывя по поверхности, целый и невредимый, „Наутилус“ вышел из опасных вод Торресова пролива.

На следующий день, 10 января, «Наутилус» снова плыл в открытом океане. Но на этот раз скорость его была чрезвычайно значительна — не менее тридцати пяти миль в час. Винт, вращался с такой быстротой, что уследить за ним и подсчитать количество оборотов в минуту я не мог.

Когда я вспоминал, что эта чудесная сила — электричество — не только приводила «Наутилус» в движение, но и освещала, и обогревала его, и защищала от нападения извне, создавая преграду, за которую не мог ступить никто без риска погибнуть па месте от удара молнии, — когда я вспоминал все это, моему восхищению не было границ. Еще большее восхищение вызывал во мне тот человек, который все это сделал.

Мы держали курс прямо на запад. 31 января мы обогнули мыс Вессель, расположенный под 135° долготы и 10° северной широты и стерегущий вход в залив Карпентарии. Здесь было немало подводных скал, но они были разбросаны на значительном расстоянии друг от друга и с большой точностью обозначены на карте.

«Наутилус» легко прошел между рифами Моне слева н скалами Викторин справа, расположенными под 130° долготы па той же десятой параллели, вдоль которой лежал наш путь.

Тринадцатого января мы вошли в воды моря Тимор у острова того же имени, расположенного под 122° долготы. Этой остров, площадью в тысячу шестьсот двадцать пять квадратных лье, управляется несколькими раджами. Властители острова именуют себя сыновьями крокодилов, то есть считают себя наиболее благороднорожденными существами, какие только могут жить на свете. Хищные «предки» раджей в изобилии водятся в реках острова и в силу своего родства с монархами окружены благоговейным поклонением населения. За ними ухаживают, им льстят, им предлагают в пищу молодых девушек, и горе тому чужеземцу, который осмелится поднять руку на священное пресмыкающееся!

Но «Наутилусу» не было никакого дела до этих отвратительных гадов. Мы видели остров Тимор всего несколько минут, в полдень, когда помощник капитана делал очередное наблюдение. Так же мельком я увидел маленький остров Ротти, принадлежащий к той же группе; женщины этого острова славятся своей красотой и высоко ценятся на меланезийских невольничьих рынках.

Отсюда «Наутилус» круто повернул на юго-запад, по направлению к Индийскому океану.

Куда нас занесет каприз капитана Немо? Может быть, к берегам Азии? А быть может, к европейскому материку?

Эти предположения трудно было согласовать с всегдашней ненавистью капитана Немо к обитаемым землям.

Значит, мы спустимся еще южней? Может быть, «Наутилус» обогнет мыс Доброй Надежды и мыс Горн и доплывет до южного полюса? Каким путем мы вернемся в воды Тихого океана, где подводный корабль имел больше всего простора?

Только будущее могло дать ответ на эти вопросы.

Пройдя вдоль подводных рифов Картье, Гиберни, Серингапатама и Скотта, последних форпостов твердой земли, выдвинутых далеко во владения враждебной стихии, 14 января мы очутились в открытом море, далеко от суши. Скорость движения «Наутилуса» стала умеренной. Капризный и непостоянный корабль то все время шел на большой глубине, то подолгу не покидал поверхности океана.

Во время этого плавания капитан Немо сделал любопытные наблюдения относительно температуры морской воды на разных глубинах. В обычных условиях эти наблюдения осуществляются при помощи довольно сложных приборов: термометрических зондов или аппаратов, действие которых основано на неодинаковой электропроводности различных металлов. Но показания этих приборов не всегда заслуживают доверия, особенно показания термометрических зондов, стекла которых часто не выдерживают высокого давления в глубинных слоях воды. К тому же полученные данные трудно проверить, так как повторение опыта представляет значительные трудности.

Напротив, капитан Немо сам погружался на любую глубину, и термометр, спущенный в различные слои воды, давал немедленно же совершенно точное и бесспорное показание.

Таким образом, погружаясь, то при помощи наполненных; водой резервуаров, то при посредстве наклоненных рулей глубины, капитан Немо последовательно достигал уровня в три, четыре, пять, семь, девять и десять тысяч метров под поверхностью океана и пришел к окончательному выводу, что под всеми широтами температура воды на глубине ниже тысячи метров равняется всегда четырем с половиной градусам Цельсия.

Я следил за этими исследованиями с величайшим интересом. Часто я спрашивал себя: к чему капитану Немо эти научные исследования? Неужели он думает о пользе человечества?

Это было маловероятно — ведь все его работы должны были вместе с ним найти последнее прибежище на дне какого-нибудь отдаленного моря.

Впрочем, может быть, он решил через мое посредство подарить миру свои научные труды? Значит, рано или поздно он позволит мне покинуть свой подводный корабль и вернуться на сушу, к людям?

К сожалению, пока не было никаких оснований надеяться на это…

И тем не менее капитан Немо однажды поделился со мной результатами сделанного им исследования плотностей воды в важнейших морях земного шара. Из его сообщения, представлявшего, кстати сказать, огромный научный интерес, я попутно сделал одно заключение, никак и ничем не связанное с наукой, но весьма важное лично для меня.

Это произошло утром 15 января. Я прохаживался с капитаном Немо по палубе «Наутилуса», когда он неожиданно спросил меня, знаю ли я, что морская вода в разных местах обладает неодинаковой плотностью. Я ответил, что нет, и добавил, что наука не имеет проверенных сведений по этому вопросу.

— Я сам проделал это исследование, — сказал мне капитан Немо, — и ручаюсь за его точность.

— Отлично, — ответил я, — но «Наутилус» — это обособленный мирок, и открытия его ученых никогда не дойдут до жителей земного шара.

— Вы правы, профессор, — промолвил капитан Немо после недолгого размышления. — «Наутилус» действительно обособленный мирок. Он так же далек от земли, как планеты, вращающиеся вместе с ней вокруг солнца. И так же как на земле не узнают никогда о работах ученых Сатурна или Юпитера, так же точно останутся неизвестными работы ученых «Наутилуса». Но вам, судьба которого случайно оказалась связанной с судьбой «Наутилуса», я могу сообщить результаты своих наблюдений.

— Я слушаю вас со вниманием, капитан.

— Вам, конечно, известно, господин профессор, что морская вода обладает большей плотностью, чем пресная? Но эта плотность не везде одинакова. В самом деле, если принять за единицу плотность пресной воды, то плотность вод Атлантического океана будет равняться одной целой и двадцати восьми тысячным, Тихого океана — одной целой и двадцати шести тысячным; эта плотность равняется для вод Средиземного моря.

«Ага, — подумал я, — значит, он бывает и в Средиземном море!»

— … одной целой и тридцати одной тысячной, для вод Ионического моря — одной целой и восемнадцати тысячным и для вод Адриатического моря — одной целой и двадцати девяти тысячным.