Желание верить в то, на что мы надеемся, делает наш разум благодатной почвой для идей, внушающих нам, что смерть – это еще не конец. Это помогает нам справиться с горем, когда умирают любимые люди, и со страхом собственной смерти. Но не все видения загробной жизни окрашены в розовые тона. Вера в привидения обычно имеет негативный оттенок. Негативными были и представления древних греков о загробной жизни в подземном мире. Однако многие подобные верования имеют положительный заряд и реализуют присущее людям чувство справедливости (например, христианские идеи насчет рая и ада или индуистские идеи насчет переселения душ), что делает их еще более притягательными. Мы радуемся, когда видим, как добро вознаграждается, а зло наказывается, но в реальном мире такое случается далеко не всегда.
Идея бессмертия души, вера в то, что даже после смерти определенные ментальные состояния сохраняются, по-видимому, является врожденной. Эта вера может быть побочным эффектом перманентности личности, позволяющей нам сознавать, что человек не прекращает свое существование, когда мы не видим его, когда он физически не с нами. Вероятно, это стало одним из факторов возникновения веры в жизнь после смерти.
Науке кое-что известно о тех участках мозга, которые участвуют в различных формах религиозных переживаний. Например, левое полушарие, по-видимому, выстраивает наши переживания в форме связной истории. Если же левое полушарие «теряет дар речи» вследствие, скажем, инсульта или затихает во время медитации, мы получаем возможность сознательно взглянуть на мир с позиции правого полушария, более холистичного и не спешащего со своими интерпретациями. Схожий эффект достигается при заглушении теменной доли: мы ощущаем себя заодно со Вселенной и утрачиваем чувство индивидуальности.
Многие так называемые чудеса, известные нам из истории религий, сегодня были бы истолкованы как психотические переживания. Будда утверждал, что в ночь перед просветлением его искушал демон Мара. Иисуса во время его странствий по пустыне тоже якобы искушал Сатана.
Существуют наркотики (а также, возможно, «шлем бога», о котором говорилось в главе 5), способные вызывать переживания, часто интерпретируемые как имеющие религиозный смысл. Как бы ни хотелось скептику трактовать подобные факты как свидетельства ложности метафизических верований, делать этого не следует. Разве обнаружение в мозге участков, возбуждение которых ассоциируется с тем, что в религии принято называть откровением, доказывает, что сверхъестественные интерпретации этих переживаний сплошь неверны? Нет. Если мы будем так интерпретировать эти факты, нам придется предположить, что видение бога не должно быть связано с деятельностью мозга, а такую точку зрения было бы очень трудно отстоять. Когда мы видим арахисовое масло, это нетрудно объяснить происходящими в мозге процессами, но ведь это не означает, что арахисового масла не существует. Если я могу увидеть свет в полной темноте, надавив пальцами на глазные яблоки, это не должно подвергать сомнению само существование света при его нормальном восприятии.
Однако мы действительно должны сомневаться в некоторых интерпретациях переживаний, если у нас есть основания думать, что эти интерпретации вызваны тем, что вы приобрели в процессе эволюции или учебы совсем для других целей. Когда вы в гневе звоните по телефону, а вам отвечает автоответчик, вы можете в сердцах накричать на него. Телефон изначально предназначался для общения с другими людьми, которые способны понять ваши интонации. Но на автоответчик ваш крик никоим образом не подействует. Разговаривая по телефону, люди ведут себя так, словно разговаривают с реальным человеком лицом к лицу. А все потому, что записанный голос активизирует нашу систему восприятия, которая всем ходом эволюции приучена распознавать человеческую речь. В данном случае ваша система дает сбой. Никакой человек с вами не разговаривает. Точно так же у нас есть основания сомневаться в божественной интерпретации своих откровений, если причина, по которой мы интерпретируем их как влияние сверхъестественных сил, заключается, скажем, в гиперактивной модели психического состояния.
Эти идеи бросают тень сомнения и на интерпретации некоторых индивидуальных переживаний. Если ваше откровение вызвано действием наркотиков, у нас есть все основания сомневаться в религиозной значимости своих переживаний – по той же самой причине, по которой мы сомневаемся в естественных интерпретациях оптических иллюзий и галлюцинаций. Как шутят атеисты, верить в свои галлюцинации – это психическое заболевание, а верить в чужие галлюцинации – это религия.
Лично я убежден в том, что, даже если физические причины каких-то переживаний нам не известны, это отнюдь не основание прибегать к религиозным интерпретациям. Религиозные переживания не следует воспринимать как указывающие на некие фундаментальные свойства природы Вселенной в целом. Если они о чем-то и рассказывают, то только о нас самих.
Людям случается впадать в необычные состояния, спровоцированные медитацией, пением, ритуалами или наркотиками, и они интерпретируют эти переживания в соответствии со своими убеждениями и культурными традициями, истолковывая психологические феномены как божий промысел. Например, околосмертные переживания представляют собой, по-видимому, транскультурный феномен, хотя их содержание в разных культурных средах разное. Люди религиозного склада склонны истолковывать их духовным образом. Это дополнительный довод в пользу атрибуционной теории религии, согласно которой все необычные переживания мы истолковываем в полном согласии с привитыми культурой убеждениями. Разумеется, это происходит неосознанно, в результате чего эти переживания используются человеком как дополнительное подтверждение того, во что он уже верит. Если кто-то засыпает во время проповеди, члены секты под названием «Общество Эмиля» даже это истолковывают как значимый религиозный символ!
В происходящем можно разобраться, если отдельно рассматривать древний и новый мозг. Бессознательная часть мозга верит в одно, а логическая – в другое. Когда вы находитесь в таком раздвоенном состоянии, нет никакой нужды пытаться с этим противоречием что-то сделать. Когда вы смотрите на оптическую иллюзию, где рисунок кажется движущимся, хотя это не так, вы пребываете точно в таком же состоянии: зрительный отдел мозга «видит» движение, тогда как рассудок понимает, что никакого движения быть не может.
Состояния одержимости и транса отчасти связаны с нарушениями функций мозга, при которых происходит разрыв связи между сознанием и «пультом управления» движениями тела. Такое может иметь место при шизофрении, при раздвоении личности и при соматопарафрении (когда вы воспринимаете конечность или иную часть тела как не свою). Зачастую эти переживания навеяны культурным влиянием: слуховые галлюцинации объясняются тем, что агенты ФБР имплантировали вам чип в голову, частичный паралич приписывается действию демонов (подобные интерпретации называют бредом пассивности). Есть также факты, указывающие на то, что одержимость используется как эвфемизм жертвами вполне реального изнасилования, которые стыдятся в этом признаться.
Как многие метафизические религиозные верования могут корениться в шизотипических идеях, так и многие религиозные ритуалы могут вести свое происхождение от людей, ставших жертвами обсессивно-компульсивного расстройства или аналогичных заболеваний. В ордоксальных религиях полно обрядов, связанных с очищением пищи и тела, повторением мантр, нумерологией, правилами входа в здания и выхода из них. Весьма вероятно, что жертвы ОКР становились религиозными лидерами, будучи самыми яростными и преданными приверженцами религиозных ритуалов. У Мартина Лютера, писавшего: «Чем больше вы очищаетесь, тем грязнее становитесь», – вполне могла быть какая-то разновидность ОКР. Однако, какие бы религиозные догмы и обряды вы ни придумывали, они не вызовут отклика, если не будут соответствовать уже сложившимся у людей критериям притягательности. Они примут далеко не всякую идею.
