"Значение Николая Федоровича как земского работника и общественного деятеля очерчено было только что розданным докладом и словами, сказанными в начале собрания А. Е. Грузиновым. Я, как председатель губернского земского собрания, который естественно близко стоял к работе Николая Федоровича, в особенности в течение земских собраний, считаю своим нравственным долгом почтить его память именно здесь, в этом зале, где почти 40 лет он неустанно работал на пользу земского дела. Я думаю, что память о таком человеке несомненно должна сохраниться в истории земства не только московского, но и земств всей России, и думаю, что его неустанная работа и преданность земскому делу должны послужить поучительным примером для всех работников на этом деле. Сейчас мы приняли предложение о помещении портрета Николая Федоровича в губернской земской управе. Тем самым мы сохраним для будущих поколений всем нам знакомый характерный облик, столь хорошо нам памятный. Но для человечества вообще, чтобы сохранить память о Николае Федоровиче, этого недостаточно; его имя нужно связать навсегда с живым земским делом и притом с таким, которое отвечало бы самым насущным потребностям жизни населения губернии. Конечно, в настоящее время невозможно, мне кажется, обсуждать то или другое предложение, которое могло бы быть сделано по этому поводу, и я не думаю сам от себя вносить какое-либо предложение, но полагал бы, что земскому собранию следовало бы избрать в настоящем заседании комиссию в небольшом составе, например, в составе 5 лиц, для того чтобы разработать этот вопрос и в течение этой же сессии представить свои соображения, которые собрание разрешило бы в настоящей же сессии".
Собрание присоединилось к предложению Самарина и затем перешло к очередным докладам; собрание продолжалось до февраля месяца, никаких особенно страстных дебатов не было, оно носило чисто деловой характер и успело рассмотреть все сметные доклады, а также несколько других.
13 января под моим председательством состоялся торжественный годичный акт в Лицее цесаревича Николая. На акте присутствовало много приглашенных — командующий войсками генерал Плеве, учебное начальство, бывшие питомцы лицея, представители дворянства, профессора и т. д. По открытии заседания директор лицея профессор Гуляев доложил краткий отчет о состоянии лицея в минувший год, назвав его счастливым и сообщив, что 3 июня 1911 г. окончившие курс воспитанники университетского отделения с директором во главе имели счастие представиться Государю императору в Петергофе, причем его величество изволил осчастливить их следующими словами, которые начертаны на мраморной доске в зале лицея: "Мне доставило большое удовольствие, господа, видеть в первый раз у себя выпуск воспитанников московского лицея. Я хочу выразить вам мою благодарность за ваше отличное поведение и успехи в науках, но особенно за ваше примерное поведение в те страдные годы, которые переживала Россия. Выражаю в вашем лице благодарность воспитавшему вас заведению. Желаю успеха в вашей жизни и предстоящей вам службе".
Звуки гимна и громкое "ура" были ответом на эти слова. По окончании заседания я объявил воспитанникам, что освобождаю их от занятий на три дня, что вызвало с их стороны взрыв восторга.
25 января в Симеизе, своем крымском имении, скончался фельдмаршал граф Д. А. Милютин — последний гигант эпохи великой реформы. Русский народ и русское общество, прощаясь навсегда с верным сподвижником Александра II, никогда не забудут светлого, благородного образа престарелого фельдмаршала, имя которого было всегда окружено всеобщим уважением.
Граф Милютин скончался на 94-м году своей жизни, заболев острым воспалением легких. Жена его, страшно встревоженная опасной болезнью графа, не отходила от его постели, пока окончательно сама не ослабла и, почувствовав себя дурно, внезапно тихо скончалась. Это было 23 января, за два дня до кончины мужа; старушке был 91 год. От графа скрыли кончину его жены, сказав ему, что она заболела и слегла; это его, по-видимому, очень мучило, и он все время очень тревожился и справлялся о ней до последней минуты своей жизни. Так одновременно отошли в другой мир два друга, прожившие последние 30 лет безотлучно вместе, душа в душу, не выезжая из своего родного Симеиза. Графиня за 10 лет до своей кончины лишилась зрения, но это не мешало ей интересоваться всем; специальные лектрисы читали ей массу книг, а письма под ее диктовку писали ее дочери, княгиня Шаховская и княгиня Долгорукая.
31 января, в 10 с половиной часов вечера с экстренным поездом Московско-Курской ж.-д. тела усопших прибыли в Москву. На вокзале к приходу поезда собралось все военное начальство с командующим войсками генералом Плеве во главе, прибыли и градоначальник, и я, и представители города. На платформе выставлен был почетный караул от 2-го гренадерского Ростовского полка с хором музыки. Под звуки "Коль славен" были вынесены оба гроба и перенесены в парадные комнаты вокзала, задрапированные черным сукном и украшенные целым лесом мирт и лавровых деревьев. Гробы, усыпанные цветами, были поставлены на катафалки, а у гроба фельдмаршала встало почетное дежурство и знаменщик Ростовского полка со знаменем. Вокруг на подушках разложены были ордена покойного и среди них золотой фельдмаршальский жезл, усыпанный бриллиантами.
После панихиды все разъехались, чтобы вернуться к утру для участия в перевезении тел; остались только почетный караул и дежурство. На другой день, 1 февраля, состоялось перевезение тел почивших для погребения в Ново-Девичьем монастыре. С раннего утра к гробу стали стекаться и начальство, и депутации. В это время в Москве находилась французская депутация от г. Парижа во главе с президентом парижского муниципалитета г. Ф. Русселем — они тоже явились на вокзал поклониться праху престарелого фельдмаршала. Первый венок из белых лилий и ландышей возложен был генерал-адъютантом бароном Мейендорфом от Государя императора, затем генерал Степанов возложил крест из живых цветов от великой княгини Елизаветы Федоровны, после чего Ф. Руссель — свой венок от Парижа с французскими национальными лентами; далее следовало множество других венков. По возложении венков и отслужении литии гробы были вынесены; гроб фельдмаршала установлен был на лафет 1-й батареи 2-й гренадерской Артиллерийской бригады, гроб графини — на катафалк.
За гробом шло высшее военное начальство, родные, депутации и пр., затем следовали: 1-й гусарский Сумской полк и 1-я гренадерская Артиллерийская бригада. Впереди несли ордена и фельдмаршальский жезл. Толпы народа стояли по пути, другие сопровождали процессию. Хоры музыки попеременно играли похоронный марш. Около университета, почетным членом которого состоял почивший фельдмаршал, была отслужена лития.
По прибытии процессии к Ново-Девичьему монастырю гробы были сняты с лафета и катафалка, и под пение "Святый Боже" и звуки "Коль славен" процессия направилась к приготовленным могилам. Тут произошло нечто совершенно неожиданное: когда стали опускать останки почивших, то оказалось, что могилы были сделаны недостаточного размера и гробы в них не помещались. Произошло это вследствие того, что обе могилы были приготовлены распоряжением покойного графа лет 10 тому назад, когда хоронили его сына; сделаны были они солидно, обложены кирпичом и цементированы, так что для расширения могил требовалось немало времени. Пришлось перенести тела усопших в церковь и отложить погребение. При этом мне пришлось выдержать большой спор с монахинями и духовенством, которые не соглашались поставить тело графини, как лютеранки, в церковь. Мои указания, что стояли же они рядом в православном храме, когда их венчали, оказали свое действие, и они, наконец, согласились. Погребение состоялось 3 февраля уже при скромной обстановке.
25 января в Думу поступил запрос о Распутине, вследствие появившегося о нем письма в № 19 "Голоса Москвы"1 от 24 января под заглавием "Голос православного мирянина", за подписью редактора-издателя "Религиозно-философской библиотеки" М. Новоселова. Номера этой газеты были конфискованы, так как перед тем от редакторов газет были взяты подписки, что они о Распутине ничего печатать не будут. В этом последнем распоряжении некоторые члены Думы и усмотрели незакономерность по отношению к печати и предъявили запрос, который, по рассмотрении его Думой, большинством голосов против одного голоса барона Н. Г. Черкасова и был принят и признан спешным.
