— Третий раз приезжаешь ты к нам, Филипп Петрович, и всё допытываешься насчёт пережога. Нету, говорю, пережога!
— Ох, не обманешь, Фёдорыч! Сам десятый год председательствую. Чтоб по такому рельефу не быть пережогу? А спалит парень лишнего горючего рублей на пятьсот — вот у него уж и энергия отпадает…
— Как-нибудь открою тебе, Филипп Петрович, секрет, почему у наших трактористов нет пережога. Наедине поговорим. Не отвлекай, пусть люди поля смотрят.
— Ну как, товарищи, по-вашему? — обратился ко всем Стародубов. — Сколько возьмёт здесь колхоз «Красное знамя» пшенички, на этом градобойном участке?
— Погодите, пройдём дальше от дороги, посмотрим. Иван Спиридоныч! Как на твой глаз?
— Что — глаз? Сын плотник говорил отцу плотнику: «Наплюй, батя, на свой глаз, теперь у нас аршин есть». Обмеряем, посчитаем.
Отмерили в разных местах поля несколько квадратов, оборвали колосья, обмяли их в ладонях, провеяли зерно на ветру, взвесили даже — кто-то из гостей захватил с собой маленькие лабораторные весочки.
— Тринадцать центнеров будет, Дмитрий Сергеич.
— А почему с тех машин не слезли? Вы зачем, товарищи, ездите по полям? Катаетесь или урожай смотрите? Все слезайте, смотрите, щупайте! Вам же придётся дома отчитываться, что видели в колхозе «Красное знамя»!
И лишь после того, как все согласились, что действительно, на этих самых плохих участках урожай будет не меньше двенадцати-четырнадцати центнеров, Стародубов скомандовал:
— По коням!..
Колонна грузовиков запылила по узенькой, извилистой — с перевала на перевал — полевой дороге. Пошли такие рослые хлеба, что местами приземистый райкомовский «газик» совсем скрывался в них, лишь пыль курилась столбом, словно смерч шёл по полям.
По сигналу Стародубова колонна останавливалась, экскурсанты спрыгивали на землю, рассыпались по хлебам, смотрели, щупали, обминали колосья.
— А здесь по сколько будет? — пытливо обращался ко всем Стародубов.
— Ну, здесь, пожалуй, все двадцать, Дмитрий Сергеич. Не меньше.
— А не больше?
— Да как уборка покажет. Если не прихватит суховеем. Зерно-то ещё, видишь, не окрепло, молочко…
— Вопросы к председателю есть? Сколько удобрений внесено, какой предшественник, чем подкармливали эту красавицу?
— Вопросов много к нему, Дмитрий Сергеич!
— А я думаю так, — подошёл Назаров. — Мне лучше бы ответить на все вопросы там, когда в клубе соберёмся. Расскажу и про нашу организацию труда и про агротехнику. А тут пусть люди смотрят, убеждаются.
— По коням!..
Возле свекловичных плантаций задержались дольше. Пышная зелень, без единой сорной травинки междурядья, дважды уже прополотые, ровные рядки — хорошо пойдёт здесь свеклокомбайн!.. Но Христине Соловьёвой приглянулось другое.
— Вот где руководители заботятся о нас, женщинах! Против участка каждого звена — шалашик. В холодочке пообедают, отдохнут. Видно, председатель сам когда-то с тяпкой работал, не забыл, как это от зари до зари спины не разогнуть?
— Мы, Христина Семёновна, эти шалаши строили не только от солнца, — обернулся к ней Назаров. — Придёт время копать свёклу — осень, ветры, дожди. Надо же где-то людям погреться.
— Ты смотри! — толкнула Христина Соловьёва другую колхозницу. — Второй раз сюда приезжаю, и он уже знает, как меня по батюшке зовут!
— А почему так расплановали? — спросил Филипп Конопельченко. — Один шалаш — в том конце поля, другой — в этом?
— Простой расчёт, товарищ Конопельченко, — ответил Назаров. — Если дождь захватит женщин ближе к тому краю загона — побегут в шалаш к соседнему звену. Если ближе к этому краю — сюда все прибегут.
— И что машинами возите сюда колхозниц на прополку — тоже расчёт? — спросил Стародубов.
— Ну-у? Машинами возите колхозниц на свёклу? — раздалось враз несколько женских голосов.
— А что же такого особенного? У нас в колхозе пять машин. Пусть мы затратим тысячу рублей на горючее, зато сколько выгадаем! Отсюда до села семь километров. Туда, обратно — четырнадцать. А работать когда? Постановили на заседании правления: в шесть часов утра всё машины ждут пассажиров у конторы. Кто желает ехать — садись. Пришёл в четверть седьмого — опоздал, машины ушли. Так же и в обратный путь. Если хотите ехать, а не пешком итти, работайте до такого-то часа, ровно в назначенное время машины придут за вами в поле. Вот и увеличили рабочий день. Вдвое быстрее прополка пошла.
— Расчёт! И людям выгодно.
— А как же! За ходьбу трудодни не пишут.
— Ну и как, товарищи колхозники, — повёл рукой вокруг Стародубов, — сколько, по-вашему, возьмут они здесь сахарной свёклы с гектара?
— Если ещё дождик-два…
— Метеорологи обещают.
— Да ежели во-время уберут…
— А почему бы им не убрать во-время? Дисциплина, что ли, хромает у них?
— Да что говорить, Дмитрий Сергеич! — кинул всердцах фуражку оземь один колхозник. — Что ты нас агитируешь? Все — хлеборобы, не первый год землю пашем! По триста пятьдесят центнеров будет тут на круг!
— Кабы такой урожай по всему Советскому Союзу, дома бы строили из сахара вместо кирпичей!
— Как в сказке — молочные реки, кисельные берега?..
— По коням!..
Собрание в переполненном клубе открыл Стародубов. Президиум не выбирали. Это было не собрание, а просто подведение итогов экскурсии.
— Я привожу сюда, товарищи, уже пятую экскурсию, — сказал Стародубов. — Как Назаров не жалеет горючего на прополку свёклы, так и мы не пожалеем горючего на это дело. Дадим каждому колхозу дополнительные лимиты, — но чтоб все люди побывали здесь, посмотрели своими глазами, убедились! И трактористов привезём, покажем им здешние «карпатские горы» и урожаи на этих горах!.. Предоставим слово Павлу Фёдоровичу. Пусть он теперь расскажет, каким путём это всё достигнуто: такая чистота на полях, порядок на фермах, доходы, строительство. Давай, товарищ Назаров! А потом ещё поговорим.
Доклад Назарова был суховат. Цифры и факты. Он почти не заглядывал в истрёпанные листки с «тезисами», — не первый раз отчитывался по ним перед таким собранием, помнил всё наизусть. В нынешнем году одни лишь капиталовложения в хозяйство составляют миллион. За прошлый год колхозники получили на трудодень по четыре килограмма зерна и по шесть рублей деньгами. Нынче, если выдержат план урожайности, доходность трудодня будет выше. Организация трудодня такая-то, всё делается, как положено по Уставу: главное внимание — укреплению бригад, но и звенья на пропашно-технических культурах не забыты. Из девятисот семидесяти пяти трудоспособных колхозников нет ни одного, не выполняющего рабочий минимум в трудоднях. Весенний сев был проведён в восемь дней, ни одного гектара весновспашки, всё по зяби. Минеральные удобрения по разнарядке полностью выкуплены и завезены, даже больше завезено — за счёт тех колхозов, которые отказались от них. Местные удобрения используются полностью, старого навоза не найдёте нигде ни грамма — ни на фермах, ни во дворах колхозников, — всё вывезено на поля. Уход за растениями — строго по утверждённым агроправилам: столько-то прополок, подкормок. Скот на фермах — исключительно племенной, высокопродуктивный. План развития поголовья по всем видам скота перевыполнен на двадцать-тридцать процентов. Дохода от животноводства получено столько-то и т. д.
Слушать его доклад было скучновато. Цифры, факты замечательные, но будто всё сделалось само собой, потому стал колхоз передовым, что все сознательно выполняют в точности Устав сельхозартели и министерские агроправила, не было будто борьбы, трудностей, помех. Он ни разу не сказал в докладе «я», «у меня», «я сделал», только — «мы», «у нас», «мы решили». Хорошая скромность, но в ней стушевывалась руководящая роль председателя.
Мне приходилось не раз слушать в другой обстановке рассказы Назарова о колхозе, о пережитом и сделанном здесь за пять лет. Куда лучше рассказывал он об этом под настроение, в небольшой компании, нежели с трибуны перед многолюдным собранием. Он обладал и меткой наблюдательностью и народной образностью языка, был горяч и остроумен в споре. Но здесь, в клубе, все собрались сегодня послушать о достижениях колхоза «Красное знамя», похвалить его, Назарова, поставить в пример другим председателям, споров как будто не предвиделось. Может быть, поэтому он и сделал свой доклад без огонька.