— Не понимаю. А вся эта кровь?

— Я боюсь, — сказала девочка.

— Не надо бояться, все будет хорошо.

— Я не прошу меня успокаивать. Просто объясняю, откуда кровь. Ты же видела, как сокращаются органы-мешки, когда мы пугаемся. Есть предел, за которым начинается выделение жидкости. Я пока потеряла не слишком много, это не опасно для жизни. Просто я лежу и жду его, и мне очень страшно. Вот кровь и течет.

Слова девочки поразили Андреа. Подумать только: этот народ даже бояться не умеет без того, чтобы не истекать кровью. До какой черты может дойти пацифизм!

— Сейчас необходимость в этом отпадет, — шепотом сказала она. — Даю слово.

Андреа встала, повернулась спиной к перепуганному ребенку, лицом к дому преступника. И прокричала:

— Саймон, выходи!

Фарр показался из-за угла. Под прямыми лучами солнца он выглядел совсем не так, как в искусственном освещении посольского бального зала. Босой, голый по пояс, он был бледен, как выглядит тот, чья жизнь прошла в тюремных стенах. Седина, вялость движений, тусклые глаза — не человек, а оболочка, из которой вытекла вся жизненная сила. В этой оболочке остался только яд презрения ко всему и вся, сделавший Фарра заклятым врагом рода человеческого. И в свете дня стало видно, что яд обратился внутрь, прожег злодея подобно кислоте, изувечил, как он сам увечил других.

В правой руке Фарр сжимал оружие — длинное, почти с руку, туземное изделие, отдаленно похожее на мачете. И достаточно острое… вон алеет полоска на бедре, успел порезаться. Под солнцем кровь разительно контрастировала с мертвенной белизной кожи.

При виде Андреа он здорово опешил.

— Советник? А я думал, мы с вами уже закончили.

— Похоже, что не совсем. Саймон, положите игрушку.

Тот взглянул на мачете, словно недоумевая, как оно оказалось в его руке.

— Эту, что ли? Вам нечего опасаться. Будь на то серьезная причина, убил бы за секунду, но ведь я против вас ничего не имею. Вы же мне помогли.

— Да, помогла. И пришла, чтобы снова помочь. Но ведь мне известно, кто вы. Можете наброситься в любой момент, без предупреждения.

Фарр провел пальцем по режущему краю с таким видом, будто прислушивался к своему настроению.

— Не волнуйтесь, до этого не дойдет. Так какая необходимость снова встречаться со мной? Или я вам нравлюсь больше дозволенного?

— Нет. Я презираю вас по-прежнему. Но даю шанс изменить судьбу. Шанс вернуться домой, оставив этих мерзавцев с носом.

Он как будто опечалился.

— Андреа, сделка есть сделка. Не знаю, почему это так важно для них, но все уже решено.

— Плохая это сделка, Саймон. Гнильем так и разит. И нельзя вам в ней участвовать.

Казалось, он обдумывал услышанное. Вот сейчас отвернется, влекомый уютом новообретенного жилья, уйдет, подчиняясь душевному уродству, всегда его отличавшему и ныне от него ожидаемому. Любой на месте Андреа подумал бы, что Фарр решил скрыться с глаз. Но еще до того, как он напрягся, еще до того, как от него повеяло угрозой, еще до того, как страсть к убийству послала сигнал его членам, советник поняла: решение принято.

И дело не в том, что он ненавидел Первую Дань или даже Андреа Корт.

И не в наслаждении, которое этот человек получал от жестокой расправы.

Просто такие, как он, не выносят слова «нельзя».

Он напал.

Иссиня-бледное лицо, все чувства спрятаны под маской маниакальной сосредоточенности.

Первый выпад получился неуклюжим — сказались многие годы отсидки. Но женщина была вынуждена отпрянуть, а потом и вовсе потеряла равновесие, когда клинок со свистом пронесся в обратном направлении. Фарр и в этот раз ее не задел, однако промахнулся лишь самую малость, и Андреа пришлось отшатнуться еще дальше; устояла она чудом.

Может, и удалось бы выпрямиться, не будь под ногами росной травы. Советник поскользнулась и упала на колено. Завалилась бы и вовсе, если бы не уперлась в землю ладонью.

Окажись на ее месте кто поглупее, он бы попробовал встать и угодил под следующий дуговой удар.

Андреа же припала к земле грудью, и лезвие рассекло пустоту там, где только что находилась ее голова.

Тогда Фарр пнул по ребрам. Задохнувшись, она перекатилась, неуклюже вскочила. Вот сейчас ее пронзит острейшая боль — мачете вопьется сзади в шею. Не дождавшись удара, она увидела, что Фарр больше не нападает, доказал самонадеянной дуре, что зря она изображала специалиста, и оставил в покое на время. Потом разделается с ней играючи, но сначала дело поважнее.

Убьет Первую Дань.

Совершенно беспомощная в своих цепях девочка под ударом мачете закричала, и это было нисколько не похоже на вопль человеческого ребенка. Фарр бил не в полную силу, лезвие попало по хватательной конечности, врезалось в кость. Пришлось пошевелить оружие, чтобы его высвободить. Наверное, боль и ужас были чудовищны — секунду-другую фотир визжала еще пронзительнее прежнего. Вошедший в раж Фарр упал рядом с ней на колени, снова замахнулся. Но в эту секунду Андреа опомнилась и устремилась в атаку.

На пинки она больше не реагировала. Мачете, смертельное оружие в правой руке, только его и надо беречься.

И за миг до того, как клинок должен был обрушиться ей на голову, она перехватила его запястье обеими руками и выкрутила, вложив в это движение всю свою тяжесть, изменив траекторию острия так, что оно вонзилось Фарру в ногу чуть выше колена.

Жалко, что не в живот, но в такой потасовке разве попадешь, куда надо?..

И все-таки получилось неплохо. Стук металла о кость прозвучал для Андреа сладкой музыкой.

Фарр заорал от боли, перекрывая крики Первой Дани. Осыпал Корт ругательствами, из которых «сука» было самым мягким. Советник в долгу не осталась — отпрянула на шаг и хорошенько врезала ногой в голову. У Фарра лопнуло ухо, он завалился на спину, но мачете не отпустил, все норовил выдернуть его из раны, чтобы рубануть снова.

Она опять ударила пяткой, на этот раз в поясницу. А потом засадила в живот, да так, что едва не вышибла дух. Все, готово. Фарр еще дергается и воет, но он больше не боец. Андреа коленом прижала к земле его ногу, мощным рывком высвободила мачете; рана при этом увеличилась, обильно потекла кровь. До чего же хочется отплатить за унижение, отродясь не испытывала такого жгучего соблазна. Но Корт совладала с собой, она лишь плюнула на злодея, прежде чем встать.

— А ведь я говорила, — процедила она, задыхаясь от презрения, — что ты ничтожество.

Из его горла вырвались первые звуки угрозы, и тогда советник снова ударила, на сей раз по раненому колену.

— Андреа! — крикнула сзади Первая Дань, и Корт опомнилась.

Потрясла головой, вытерла о штаны окровавленные руки, размахнулась — и мачете, кувыркаясь, улетело в высокую траву. Советник подошла к маленькой фотир, опустилась на колени, но Фарра при этом держала в поле зрения.

— Да-да, я здесь. Не бойся, детка, все будет хорошо.

Первая Дань приподняла голову.

— Мне н-нужно знать.

— Что ты хочешь знать?

— Это и есть т-то, о чем мы вчера говорили? Это и есть бешенство?

Корт протерла подбитый глаз, и напрасно — запекло еще пуще, рука-то грязная.

— Не совсем. Тут, девочка, было кое-что еще.

— Что именно?

Советник была не прочь ответить, но просто не нашла подходящих слов. К тому же свое дело она уже сделала. Поэтому Андреа лишь погладила нечеловеческого ребенка по кожистому гребню над глазами и встала, высматривая движение в небе.

Фарр сыпал ругательствами. Веял ветерок, и был он добрее всего, что случилось на этом острове за последние минуты. Она прижимала длинную прядку к щеке, да та и сама держалась, угодив в пятно подсыхающей крови. Сколько еще ждать? Андреа была готова оставить надежду, но тут наконец из-за холма появились двое, их головы маячили подобно восходящим спутникам над округлостью планетарного горизонта.

В одном из зиннов Андреа узнала Кормильца Узников, другого она видела впервые. Оба остановились на порядочном расстоянии, как будто боялись попасть в пределы досягаемости Фарра и Корт.