Вместе с ней на борту находился только один пассажир — зинн, представившийся обычной чередой неопределимых звуков, но затем любезно предложивший называть его Эскортом. Далее он сообщил, что имеет родственную связь с Кормильцем Узников, принадлежа к генеалогическому дереву, которое своими многочисленными ветвями пронизывает все четыре пола зиннского народа. К тому времени, когда он закончил второе предложение, Андреа была готова на стенку лезть от злости и скуки.
Она резко перебила говоруна:
— И это означает, что вы в родстве с Первой Данью?
— Разумеется. Самое прямое отношение к ее родословной. В нашем обществе такая связь не менее прочна, чем в вашем — между двумя детьми, произведенными на свет одной родительской парой. Я всегда ценил свою родственницу, прекрасно сознавая важность ее задачи.
— Вы любите Первую Дань?
— Когда она была совсем маленькой, мы играли вместе. Отменное развлечение. Ведь у нас теперь так мало юных…
— Отменное развлечение — это с игрушками. А Первая Дань — разумное существо, одна из вас. Вы ее любите или нет? А-а, чтоб вас! Я ведь даже не знаю, что ваш народ подразумевает под словом «любовь». Желаете ли вы долгой и счастливой жизни этому ребенку? Вам интересно хоть самую малость, что его ждет?
Эскорт ничего не ответил, только голову набок склонил в недоумении столь явном, что в других обстоятельствах это показалось бы милым. То ли в запасе слов коммерческого хомосапа не нашлось подходящего толкования, то ли он утратил дар речи, сраженный пылкостью Корт. А может быть, искал себе оправдание — почти любой правительственный функционер, вынужденный участвовать в деле сомнительной чистоты, наверное, на его месте поступил бы так же.
Андреа, чьи руки никогда не бывали чисты, проговорила:
— Оставьте меня в покое.
Он подчинился.
Полет продолжался в угрюмом молчании. Но перед самым прибытием Эскорт снова пошевелился и сказал:
— Хочу задать вопрос и надеюсь не рассердить вас этим.
— Ну, раз хотите, задавайте.
— К данному проекту я имею лишь косвенное отношение, но мне он весьма по душе. Поэтому я не пожалел досуга на ознакомление с историей вашего народа. Мне известно, что некоторые из человеческих правителей расправлялись с детьми: приказывали топить их, сажать на кол, душить газом в камере. Даже те империи, которые считались у вас справедливыми, вели войны, используя бомбардировки городов, уничтожали врагов без счета. И люди, творившие такие злодеяния, возвращались по домам и встречали не гнев, но радость своих родственников. Верна ли моя оценка фактов?
— Верна, — ответила Андреа. — Это и есть ваш вопрос?
— Но почему убийцы не покончили с собой от стыда? — спросил зинн.
На это советник ничего не сказала. Она отвернулась, уткнулась взглядом в менее серое пятно на тусклом борту. Жалко, что зинны не изобрели для воспоминаний такой же селективный фильтр, как и для твердых предметов.
Через несколько минут Эскорт сообщил:
— Мы на месте.
Андреа не ощутила посадки.
— А где Кормилец Узников?
— Он не мог выйти на связь с вами, пока вы не закончили дело. Это было бы влиянием на поведение наблюдаемого объекта.
Ну да, конечно. Как же иначе.
За этой серой дверью не тюрьма, а зоопарк. Созданный специально для того, чтобы зинны смогли увидеть истинную натуру Саймона Фарра. И его новые хозяева, конечно же, не намерены никоим образом вмешиваться в то, что делает этого человека таким особенным в их глазах.
Особенным… Но не уникальным. До тех пор, пока на этой планете находится советник Корт.
От этой мысли она так люто возненавидела спутника, что готова была прикончить его прямо в сиденье-петле. Но злость надо поберечь, она может вскоре пригодиться. А потому Андреа лишь оскалила зубы — возможно, этот зинн достаточно изучил человеческие повадки, чтобы отличить такую мину от улыбки.
— Представление начинается, — буркнула советник.
Она пружинисто приземлилась на светлый песок девственного пляжа, и сразу на нее обрушился жар тропического солнца. Вроде и рассвет закончился недавно, а воздух до того разогрет, что кожа тотчас покрылась испариной. В какой-то дюжине шагов манила густой тенью пышная листва опушки. Там же сердито заголосили птицы, или как они тут называются, — не обрадовались незваной гостье. Советник глянула налево-направо. Вроде и неприятно, когда сзади маячит чужое транспортное средство, но это и успокаивает слегка: тыл, как ни крути, прикрыт. Теперь собрать волю в кулак — и вперед, в глубь острова, навстречу неведомым опасностям. Даже, быть может, сам Фарр выскочит навстречу с импровизированным оружием и попытается уложить ее на месте.
Набрав побольше воздуха в легкие, она побежала. В считаных шагах от пляжа начиналась мощеная камнем дорожка, по ней-то советник и углубилась в подлесок. Неслась во всю мочь, работая руками, шумно и размеренно дыша.
Промахнуться было невозможно, тропа, которую показывали в прошлый раз, вела прямиком к дому посреди острова. Но Андреа очень жалела, что не постаралась тогда запомнить побольше ориентиров. Теперь бы определяла по ним, сколько еще бежать до цели, есть ли шанс опередить Фарра.
Вон те отдаленно похожие на цветы розовато-лиловые растения, что шевелят жгутиками явно не по воле бриза: не за ними ли последний поворот до большого холма? А странноватой формы камень — не для того ли он обточен под скамейку, чтобы притомившийся гуляючи узник мог посидеть на нем? Дальше скопление ящиков, похожих на земные ульи, только куда крупнее… Которое из этих приметных мест последнее на пути? Столько ориентиров сохранилось бы в памяти, но разве могла тогда Корт предположить, что ее возвращение станет вопросом жизни и смерти?
Похоже, она все-таки сбилась с пути. Может, где-то, сама того не заметив, свернула на боковую тропку, ведущую к очередному цветнику, предназначенному специально для кровожадного домашнего любимца зиннов. Но тут вдруг раздалась стена зелени, и впереди показался склон того самого холма. Теперь предстояло в одиночку пересечь открытое пространство до хижины Фарра, который, не исключено, будет наблюдать за незваной гостьей издали.
Можно было выбрать более скрытный маршрут, таких хватало. Но она предпочла самый короткий, дорога была каждая секунда. Обливаясь потом и задыхаясь, Андреа припустила по взгорку. А внутренний голос отчаянно кричал: «Успеть! Ради бога, успеть!».
Вот она и наверху. Сразу бросился в глаза… труп зинна? Спрятанный в ямке на склоне шагах в сорока правее?
Первая Дань лежала на боку, щека прижата к земле, ходильные и хватательные конечности неподвижны, мешки-органы сдуты. Да еще и блестящая алая пленка повсюду вокруг — как тут не поверить, что девочку разрубили на куски.
Андреа истошно закричала в первый раз за всю свою взрослую жизнь.
Но у «трупа» дрогнула голова, повернулась на дисковидном основании, крошечные черные глаза посмотрели осмысленно.
— Андреа, — сказала девочка, — тебе сюда нельзя.
Советник охнула и, забыв об осторожности, кинулась по неровной земле к лежащему в луже крови ребенку.
Уже коленями она тормозила рядом с Первой Данью. При этом думать могла только об одном: девочку уже не спасти, та умрет у нее на руках от кровопотери. А блестящей кровью, казалось, было покрыто все, от дрожащих конечностей до сморщенных мешков-органов: уму непостижимо, как из ребенка могло вытечь столько. И чем же, спрашивается, помочь фотир, не имея ни малейшего представления о зиннской анатомии? За что хвататься в первую очередь? Андреа могла только стоять рядом на коленях и мечтать, чтобы в изувеченное тело вернулась жизнь, пока у самой душа норовила разорваться на куски.
Первая Дань протянула к ней конечности, все они были скованы цепями… чтобы не могла убежать или защититься?
— Андреа, ты напрасно сюда пришла. Я здесь с особой задачей…
— Придется тебе, Первая Дань, поискать другую. Я ему не позволю еще больше искалечить тебя.
— Он меня не калечил, — произнесла Первая Дань, удивив Андреа своим спокойствием. — Я его даже не видела.