– Дорогая, перевернитесь на спину, я должна вас осмотреть, – произносит женский голос.

Я хочу ей ответить, что не могу даже пошевелить рукой, но язык отказывается слушаться, а глаза сами собой закрываются, и я проваливаюсь в забытье.

***

Прихожу в чувства только тогда, когда вдыхаю резкие пары нашатырного спирта. Я кашляю и сажусь.

– Очухалась? Иди в свою комнату. Нечего место занимать, – и меня выпроваживают из медблока.

Оказавшись в коридорах Академии, я понимаю, что не смогу просто сейчас лечь на свою кровать и сделать вид, будто ничего не было. Из-за меня, скорее всего, погиб мой единственный друг в этом злосчастном месте. А я просто сбежала, как самая настоящая трусиха.

Бросила его там одного на растерзание химеры. Убегала так, что пятки сверкали.

Захожу в комнату только за полотенцем и пижамой, которые нам так душевно предоставили мучители. Пижама черная, атласная. У нас вообще все черное. Обувь, одежда, нижнее белье, полотенца, даже расчески и резинки. Надо бы, кстати, начать убирать волосы в хвост. А то в этот раз я не позаботилась об этом и очень рисковала.

На своих койках лежат Агния и Глеб. Прасковьи, Вениамина и Саши нет на местах.

– Рада, что вы живы, – глухо говорю я, забирая вещи и выходя из комнаты.

– Куда? – Аким, наш Лазурит, ловит меня у самой двери. – Водные процедуры у вас только через час. Вернись в свою комнату и ожидай дальнейших указаний.

– Серьезно? – цежу я сквозь зубы. – Я даже в душ не могу сходить после того, как едва не умерла?

– Вернись в свою комнату и жди указаний, – повторяет Лазурит, как заезженная пластинка.

Разворачиваюсь на каблуках, захожу обратно и хлопаю дверью. Господи, как я ненавижу это место! Как я ненавижу этого Лазурита!

– О, и тебя развернули, – холодно замечает Глеб, закидывая руки за голову, и потягивается.

А мне не до шуток. Бомба из страха, слез и отчаяния, которую я так тщательно забросила в глубины своего разума, взрывается.

Слезы брызгают из глаз, рот некрасиво кривится, нос набухает от соплей. Я проношусь к своей кровати, падаю на нее и отворачиваюсь к стенке, чтобы никто не видел моих красных опухших век, щек и дрожащих губ.

Я едва не погибла, а мой единственный друг умер, спасая мне жизнь. В том, что Саша мертв, не могло быть сомнений. Одолеть химеру даже ему не по силам.

Весь следующий час провожу, уткнувшись носом в стену, громко хлюпая и иногда вытирая рукой щекочущие щеки слезы. Когда женский голос по динамикам объявляет, что можно отправляться на водные процедуры, я даже не сразу понимаю, о чем она говорит.

– Вставай, а то без душа останешься, – к кровати подходит Агния, небрежно трясет меня за плечо, а затем я слышу звук удаляющихся шагов.

В душевых куча народу. Хорошо еще, что они поделены на женские и мужские. Почти все девчонки, стоя́щие в обнимку со своими вещами в ожидании очереди, заплаканные. Их, как и меня, выдают покрасневшие глаза и опухшие лица.

Когда наконец-то подходит моя очередь, я просто захожу в кабинку, встаю под холодные струи воды, чтобы смыть с себя весь пот и кровь, и долго стою, пытаясь привыкнуть к новой реальности, которая теперь меня окружает. От бьющих струй замерзает макушка, но мне все равно. Здесь в душе мне хорошо. Я в безопасности. Стою так до тех пор, пока мне не начинают стучать в дверь.

– Сколько можно! Ты не одна! – раздаются голоса с той стороны, и приходится освободить кабинку.

– Простите! – бормочу я, продвигаясь мимо несчастных учениц.

Они только недовольно вздыхают, но больше ничего мне не говорят.

Я думала, что всю ночь не смогу сомкнуть глаз в новом месте, но отрубаюсь сразу, как только голова касается подушки. Мои соседи по комнате даже еще не все успевают вернуться из душевых, да и свет горит вовсю, но мой уставший организм, похоже, это совершенно не волнует.

***

Утром нас будит все тот же неприятный звук, которым каждый раз сопровождается объявление по колонкам.

– Внимание! Вам дается десять минут, чтобы привести себя в порядок и выстроиться в шеренгу у стен рядом со своими комнатами.

От такого пробуждения сердце колотится в груди, как сумасшедшее. Я никогда не любила будильники с резкими сигналами. Да, от них просыпаешься, но потом еще минут тридцать чувствуешь себя так, будто тебя неожиданно сбросили с кровати на пол.

Оказывается, за ночь в нашей комнате снова появились Прасковья и Вениамин. Только кровать Саши до сих пор пустует, отчего мне становится еще поганее на душе, чем было до сна.

У туалетов столпотворение из заспанных усталых учеников. Очередь парней, как и всегда в моем мире, движется в несколько раз быстрее девичьей.

– Пять минут до построения, – сообщает механический голос, еще большее вгоняя нас в панику.

Кое-как умывшись и полоснув зубной щеткой по зубам пару раз, я в последний момент добегаю до двери, где стоят остальные ребята.

– Опаздываешь, – качает головой Аким, а я, игнорируя его слова, еще забегаю в комнату, чтобы бросить полотенце на кровать, и возвращаюсь обратно. Из-за чего удостаиваюсь еще одного неодобрительного взгляда и короткого: – Можем наконец-то идти.

Нас снова приводят в актовый зал. Учеников заметно поубавилось со вчерашнего дня. Или это мне так кажется, потому что больше никто не стоит шеренгами. Все разбрелись по залу, разбились на кучки и жмутся друг к другу, стараясь стать меньше и незаметнее.

На сцену снова поднимается директриса в своем неизменном сером костюме. Она холодно поздравляет всех присутствующих с прохождением вступительного экзамена и сообщает, что всем нам были присвоены баллы за прохождение.

– … баллы выставлялись всем без исключений, даже если этот человек не смог пройти испытание. Сейчас на экране они появятся, а вы сделаете для себя вывод. В конце нашего года обучения снова будет экзамен, на котором вам также выставят баллы. Очень надеюсь, что они будут выше, чем те, что вы получили сейчас.

Не смог пройти испытание. Это означает, что он погиб.

На экране за спиной директрисы загораются фотографии наших лиц, и когда они только успели их сделать? Максимум – сто. Прям как на ЕГЭ. Мелькают цифры. В основном, никто не получает больше сорока баллов. Я бы не удивилась, если бы всех, кто получил меньше сорока, просто начали сейчас отстреливать.

По коже пробегают мурашки, и я оглядываюсь, чтобы понять, как стоят Аспиды-охранники. В руках у них по-прежнему автоматы. Двое мужчин возле сцены. Лица каменные, ничего не выражающие. Еще двое возле выхода. Не так уж и много на толпу несчастных школьников.

На экране появляется мое испуганное лицо. Тридцать баллов. Да, даже на тройку не тяну. Удивительно, что мне еще тридцать поставили. Я думала, наберу не больше десятки, с учетом того, что за меня все сделал Саша, а я неуклюжая растяпа.

Через несколько человек показывают фотографию Саши. Пятьдесят баллов. Это лучший результат, который только высвечивался.

Горло сжимает спазм. Он прошел лучше всех, но все равно погиб. Где справедливость?

И тут я замечаю, как у дверей в компании двух Аспидов стоит мой друг. Сначала думаю, что рассудок окончательно покинул мое тело, и это просто галлюцинация. Но потом прихожу в себя.

Он с загипсованной ногой, на костылях, с перевязанной головой, но живой.

Саша ловит мой взгляд, слегка улыбается и подмигивает. Этого хватает, чтобы я бросилась к нему через весь зал, даже не заботясь о том, что могут подумать другие люди.

– Куда? Стой! – шипит Аким, но мне плевать на эту шавку академии.

Я должна поблагодарить Сашу, и именно сейчас.

Наконец-то проталкиваюсь к парню и обнимаю его.

– Я думала, что ты погиб, – шепчу тихо, но он слышит. – Не должна я была тогда убегать, но…

– Я тоже за тебя волновался, – он все также слегка улыбается и сконфуженно хлопает меня по спине.

Один из Аспидов, видимо, только понимает, что произошло, оттаскивает меня за шкирку в сторону и замахивается рукой для удара.