— Кстати, а страховой агент был? — поинтересовался отец, именуемый в семье Жачеком.

— Скоро будет.

— У меня ноги болят, — пожаловался Бобик. — Вам-то хорошо, вы сидите.

— Он явно над нами издевается! — загремел дедушка.

Жачек невольно встал. Робкие солнечные блики заиграли на его лысеющей голове. Сунув руки в карманы растянувшейся куртки домашней вязки, он изрек, тщетно силясь принять суровый вид:

— Послушай, мой мальчик. Заменяя некоторым образом твоего отца, который, к сожалению… хм… это…

— Развелся, — услужливо подсказал Бобик.

— Развелся, — смущенно повторил Жачек. — Стало быть, заменяя здесь некоторым образом…

Бобикина мама неожиданно опустила обесцвеченную перекисью голову и всхлипнула в платочек. Этой худенькой, маленькой, вечно озабоченной женщине жизнь дарила исключительно разочарования. Когда такой человек всхлипывает в платочек, картина получается душераздирающая. Не случайно у Жачека был такой вид, будто его сердце рвется на части. Мама Жак и Юлия притихли, скорбно поглядывая на тетю Весю, дедушка вздыхал не меньше двенадцати раз в минуту. Зато Бобик сосредоточенно ковырял в носу.

— Словом, — мучился Жачек, — некоторым образом… Слушай, Бобик, а может, ты сам скажешь, как тебя наказать?

— Убей меня, — предложил Бобик, проникаясь искренним интересом к столь необычной перспективе.

Солнце совсем вылезло из-за туч, и сверкающие его лучи сквозь закопченные стекла ворвались в комнату. Дедушка встал, потянулся до хруста костей и подошел к окну.

— Распогодилось, того-этого, — заметил он. — Недаром у меня поясницу ломило.

— Обещали сильное похолодание, я слышала прогноз, — вставила мама Жак, массируя свой пухлый подбородок. — Хорошо, что я успела закончить «Орлицу П», можно ставить ее в парке, пока земля не замерзла.

— При чем тут твоя орлица? — спросил Жачек, растерянно моргая светлыми ресницами. — Мы говорим о Бобике и его проступке.

— Звонок, — сказала Целестина.

Юлия пошла открывать и минуту спустя ввела в комнату какого-то толстяка в старомодном пальто, обеими руками прижимавшего к себе туго набитую папку. В отличие от страховых агентов, ежегодно являвшихся для сбора взносов, с этим они имели дело впервые. Госстраху приходилось столь часто иметь дело с обывателями желтого дома, что отношения между сотрудниками этого учреждения и жильцами установились почти родственные.

— Вату выбросили! — доверительно сообщил человек с папкой и отогнул уголок. Папка в самом деле была набита сверточками в характерной бело-зеленой обертке. — Поторопитесь, пани Жак, не то все раскупят.

Он отставил папку, оглядел собравшееся в столовой многолюдное общество и взгляд его задержался на балконной стене, разрисованной полосками сажи и водяными потеками; наверху, над всем этим, развевался недогоревший обрывок занавески.

— Ого! — проговорил он.

Бобик как автор, подошел поближе.

— Пожар, а? — риторически вопросил страховой агент. — Ну, у Новаковских потери я уже оценил. С возмещением за залитие проблем не будет. Единственно и исключительно. Зато с этим… — Он подошел к стене и потер ее пальцем. — Кто поджег? — спросил он.

— Я, — сказал Бобик.

— Сколько тебе годков, молодой человек? — спросил толстяк, глядя на Бобика с официальной холодностью.

— Почти шесть, — ответил Бобик. — Единственно и исключительно.

Жачек фыркнул в кулак, тетя Веся прикусила губу, а страховой агент, ничего не сказав, стал обмеривать стену при помощи никелированного складного метра.

— Тысчонку вам за убытки отвалят, — вынес он наконец заключение. — Но только благодаря тому, что ребенок несовершеннолетний. На тысчонку наберется. Единственно и исключительно.

— Слышите?! — закричал Бобик, хватаясь за голову.

— Да, на тысчонку, — подтвердил страховой агент.

— Вы еще на мне заработаете! — взвыл осчастливленный ребенок.

Жачек вскочил как ужаленный:

— Нет, нет, ни в коем случае!

— Как можно! — добавил дедушка.

Страховой агент был возмущен:

— Видите ли, пан Жак, больше вам никак не причитается…

Жачек замахал руками:

— Ах, нет… вы не понимаете! Мы решительно не можем принять эти деньги.

— Да вы что?! — поперхнулся представитель Госстраха.

— Ни за что на свете, — поддержал сына дедушка. — Ни за какие сокровища, того-этого.

— Из воспитательных соображений, — объяснил Жачек.

Толстяка усадили на кушетку и стали горячо и путано растолковывать, почему им никак невозможно принять выплату по страховке.

Тем временем мама и Юлия погрузились в тихую беседу, совершенно забыв о причине собрания. Еще через минуту мама встала и, прикладывая к пышной груди отрез коричневого кашемира, принялась обсуждать со старшей дочерью фасон платья. Юлия, стройная и элегантная, сидела в красивой и непринужденной позе, закинув ногу на ногу, щуря свои испанские глаза и мило надувая губки. Цеся угрюмо посматривала на сестру, изо всех сил стараясь не допустить в душу губительный яд зависти.

— Но послушайте, — ерзал на кушетке агент, — войдите в мое положение… Существуют инструкции, и я обязан их соблюдать…

Тетя Веся, сочтя свою миссию на собрании уже выполненной, выскользнула в кухню, постаравшись никого при этом не потревожить.

Вскоре из кухни донеслось громыхание кастрюль и по квартире распространился запах жареного лука. Целестина облегченно вздохнула. Как хорошо, что в доме есть тетя Веся!

Тетя Веся, добрый кухонный гений, возвратилась в родной дом вскоре после развода, который состоялся без малого год назад. Дома она застала давно уже ставшую привычной ситуацию: поскольку ни на Юлию, ни на маму в кухонных делах рассчитывать не приходилось, обеды готовила Целестина. Что касается прочих домашних занятий, то мама Жак уделяла им внимание только по необходимости, Юлия же просто подобными вещами пренебрегала. Был, правда, в жизни семьи длительный период, когда старшую дочь пытались приучить к труду и прививали ей навык к исполнению тех обязанностей, которые, увы, неизбежно уготованы каждой женщине. Впрочем, Юлия быстро смекнула, что, если каждый раз, приступая к мытью посуды, разобьет минимум один стакан, она будет лишена чести помогать мамочке. Так оно и случилось. Зато добросовестная Целестина продолжала трудиться столь же самозабвенно, посуды не била и даже гордилась своей сноровкой. Постепенно все хозяйство легло на ее плечи.

Тетя Веся работала ретушером в цеху глубокой печати, а это означало, что ее не бывает дома с утра до обеда или с обеда до вечера, в зависимости от смены. Поселившись в доме с башенкой, она сразу же по собственному почину взяла на себя часть домашних обязанностей. Однако в силу обстоятельств ее помощь была несистематической. Так или иначе, Цеся осталась кухонной кариатидой семейства Жак.

Вот и сейчас она поднялась со своего места и направилась к двери. Нужно было помочь тете Весе, на чью долю сегодня, вне всяких сомнений, выпали тяжкие переживания. По дороге Цеся еще услышала, как представитель Госстраха, упорно отказывавшийся нарушить служебный долг, был подвергнут испытанию подкупом. А именно: мама предложила ему взятку в виде керамической настольной скульптуры под названием «Фрина III».

По прошествии получаса семейство Жак стало собираться за обеденным столом. Никто уже не помнил о страховом агенте, который ушел побежденным, унося керамическую взятку. Тетя Веся оторвалась от плиты. Бобик, как будущая надежда нации, был удостоен котлетки с морковкой. Остальные члены семьи получили пельмени из пачки и капусту. Блюда эти были встречены с шумным неудовольствием. За столом недоставало только дедушки, который после ухода агента удалился в свою комнату и погрузился в чтение, не внемля сигналам, доносящимся из внешнего мира.

Дедушка вот уже два трудных для него года был на пенсии. До того он, инженер с довоенным дипломом, о чем любил упоминать, вел активный образ жизни. Когда же его вынудили бросить работу и за ничегонеделание брать из государственной казны деньги, он воспринял это очень болезненно. Одно лишь его несколько утешало: к нему постоянно обращались за профессиональными консультациями. Кроме того, он нашел для себя увлекательнейшее занятие, а именно: решил восполнить пробелы в своем знании литературы, во множестве накопившиеся за его долгую жизнь, поскольку прежде у него никогда не хватало времени для неторопливого, со смаком, вдумчивого чтения художественных произведений. Будучи человеком обстоятельным и внутренне организованным, дедушка разработал простую систему: записавшись в близлежащую публичную библиотеку, он брал там в алфавитном порядке все книги, которые еще не читал. Из патриотических соображений дедушка начал со стеллажа с польской литературой. В конце второго года пенсионерской жизни в книге одного известного польского автора он и нашел подходящий псевдоним для Целестины.