— Вот я и пришел сюда, чтобы вы подумали, а не кидались в драку, как козлы, — сказал в сердцах Егорычев.

Это сравнение рассмешило островитян. Козлиные бои заменяли на острове Разочарования петушиные и тараканьи бои цивилизованного мира.

— Не кажется ли вам, что любой козел, кидаясь в драку, уверен в своей правоте и глубокой неправоте противника? — спросил Егорычев, и островитяне, смешливые, как все простодушные люди, со смехом подтвердили, что, конечно, оба козла уверены в собственной правоте: в противном случае они бы ни за что не полезли в драку.

— Значит, козлы делают не то, что нужно им, а то, что нужно людям, стравливающим их?

— Они делают то, что нам приятно, — важно согласился отец Джемс. — На то они и козлы.

— Так не кажется ли вам, что вы только козлы в этой братоубийственной войне и собираетесь убивать друг друга для удовольствия белоголового?

— Нет, не кажется! — оскорбленно воскликнули колдун и старейшины. — Мы боремся за истинную веру!

— Подумайте же, почему белоголовый тайком благословил обе стороны на эту войну. Розенкранц, скажи, знал ты о том, что велел Полонию белоголовый передать отцу Лиру?

— Нет, сэр, — отвечал Розенкранц. — Белоголовый разговаривал с ним, когда мы с Гильденстерном уже покинули Священную пещеру.

— А ты, Полоний, знал, что приказано было Гильденстерну и Розенкранцу?

— Меня не пускали в пещеру, пока белоголовый беседовал с ними.

— А что сказал отцу Лиру гонец, посланный к белоголовому?

— Он сказал; что белоголовый приказал уведомить нас, что будет молиться за нас.

— Нет, — воскликнул отец Джемс, — это за нас он обещал молиться!

— Но зачем это нужно было белоголовому? — удивился отец Лир. — Если мы для него только козлы, то ведь он даже не показывался в Эльсиноре и не мог насладиться зрелищем войны?

— Для того чтобы те, кто победит в этой войне, думали, что они обязаны этим молитвам белоголового, и во всем беспрекословно ему подчинялись. Даже глупых козлов нелегко было бы употреблять в пищу, если бы они вдруг решили действовать заодно и кинулись на вас все сразу. А ведь вы люди, умные люди. Белоголовому нужна ваша война, чтобы легче подчинить вас себе. Неужели вам это непонятно, мудрые люди Нового Вифлеема, Эльсинора, Доброй Надежды, Эльдорадо и Зеленого Мыса?

Островитяне молчали. Не так легко признать себя козлами, сражающимися ради чьего-либо удовольствия..

— Они святотатцы, — нашелся, наконец, преподобный отец Джемс. — Они оскверняют день воскресный. Это очень большой грех.

— И за это вы пошли на них войной? А когда наступит тот день, который вы считаете истинным воскресным днем, они так же беспрепятственно ворвутся в ваши деревни? Так, что ли?

— Господь не допустит этого, — упрямо сказал отец Джемс. — Господь справедлив.

— Хорошо, — сказал Егорычев. — А известно ли вам, люди острова Разочарования, что в то время, когда в моей стране воскресенье, в стране, откуда прибыл белоголовый мистер Фламмери, еще суббота? И так существует испокон веку. Но никогда люди моей страны не собирались войной на людей тех стран, где воскресенье отстает от нашего на целые сутки. Так ли я говорю, Сэмюэль Смит? Сэмюэль Смит — мореход, он объездил весь мир, и он подтвердит, что я говорю истинную правду.

— Мистер Егорычев говорит правду. В моей стране, в Англии, воскресенье бывает тогда, когда в стране мистера Егорычева уже четыре часа как понедельник, — сказал Сэмюэль Смит при гробовом молчании собравшихся. — И ничего. Оба наших народа ничего не имеют друг против друга. И мы с мистером Егорычевым очень хорошо и дружно живем.

Они обменялись с Егорычевым крепким рукопожатием.

В это время, тяжело дыша, как опоенные лошади, вернулись гонцы, бегавшие по поручению отца Лира в Священную пещеру. Они отозвали его в сторонку и что-то сообщили на ухо. Колдун расцвел. Он растолкал толпу, окружавшую Гамлета, вошел в середину круга и поднял руку, призывая к вниманию:

— Пусть знают люди Эльсинора и люди Эльдорадо и Зеленого Мыса! Только что вернулись воины, которых я посылал в Священную пещеру, чтобы узнать, как нам поступить, чтобы это было угодно богу. И белоголовый джентльмен сказал нашим воинам, что он молился господу нашему и господь возвестил ему, что людям, сражающимся за истинную веру, разрешается воевать в воскресный день, как если бы он был будним!..

Снова раздался топот босых ног, и сквозь толпу протиснулся запыхавшийся, мокрый, как мышь, Гильденстерн Блэк и за локоть вытащил из круга преподобного отца Джемса.

— Пусть Гильденстерн не побоится говорить так, чтобы его все слышали! — крикнул Егорычев. — Он тоже, наверно, бегал к белоголовому.

— Да! — нагло ответил Гильденстерн, прячась за спину отца Джемса. — Я был у белоголового, и он мне кое-что сказал.

— Вот и расскажи нам, чтобы все знали!

— Белоголовый настрого предупредил, что об этом не должны знать еретики из Эльсинора, Эльдорадо и Зеленого Мыса.

— Вы слышали, люди острова Разочарования? Заставьте его говорить, и вы услышите нечто очень важное.

— Пусть он говорит, чтобы все слышали! — закричали южане. — Отец Лир не скрывал от вас, что ему передал белоголовый!

— Я не могу, потому что меня немедленно поразит гром! — выкрикнул Гильденстерн из-за спины колдуна.

— Тебя не поразит гром, не бойся, — мягко промолвил Сэмюэль Смит, подкравшись к нему сзади и положив на его плечо свою могучую руку. — Но вот если ты будешь молчать и упираться, так я тебя, каналья, безо всякого грома разотру в порошок!

— Хорошо, — ответил рыдающим голосом Гильденстерн. — Хорошо! Я скажу, но пусть грех мой падет на твою голову!

— Согласен, — сказал кочегар. — Валяй, я отвечаю. Только упаси тебя бог соврать!

— Белоголовый сказал, что он молился богу и бог сказал ему, что люди Нового Вифлеема и Доброй Надежды угодны его сердцу. Они творят правильное дело, и пусть их не смущают слова желтобородого, потому что желтобородый — безбожник, коммунист. Вот что сказал белоголовый. И что…

Тут его вовремя перебил Сэмюэль Смит:

— Раз ты такой разговорчивый, мерзавец, расскажи, что вы с Розенкранцем и Яго делали в Священной пещере в пятницу, когда мы с мистером Егорычевым были в Новом Вифлееме?

— Разве вы были в пятницу в Священной пещере? — удивился отец Джемс. — Почему же вы мне об этом не сказали?

— Мы не имели права, — побледнел Гильденстерн.

— Нам белоголовый запретил рассказывать об этом кому бы то ни было, — объяснил Розенкранц.

— Даже мне?

— Даже тебе, отец Джемс. Не сердись на нас, потому что мы не имели права.

— Пусть они расскажут, за что их там поили коньяком и одаривали подарками, — продолжал кочегар. — Вы знаете, почему они молчат? Они боятся говорить правду.

— Я бы сказал, но забыл. Как только мой палец обмакнули в черную жидкость и оттиснули его на чем-то белом, я так испугался, что все забыл, — признался Розенкранц.

— И я тоже, — подтвердил, щелкая зубами, Гильденстерн. — Я только помню, что мы с Яго и Розенкранцем были высокие… Ах, какая обида! Ты не помнишь, Розенкранц, чем это высоким мы были с тобою и Яго?

— Мы были высокие разговаривающие стороны, — сказал, оживившись, Розенкранц. — Как раз это я тоже помню.

— Может быть, не разговаривающие, а договаривающиеся, высокие договаривающиеся стороны? — спросил Егорычев.

— Подумать только, Гильденстерн, сколь проницателен и мудр желтобородый джентльмен! — заюлил в подобострастном восторге Розенкранц. — Ведь именно так нас и называли в Священной пещере: высокие договаривающиеся стороны! Правда, Гильденстерн?

— Вы все еще не понимаете, что они натворили? — обратился Егорычев к островитянам. — По-моему, они вас предали, отдали белоголовому весь остров со всеми людьми за несколько глотков коньяку и старые трикотажные сорочки.

— Я не хотел сделать ничего плохого! — закричал в великом страхе Гильденстерн. — Поверьте мне, люди Нового Вифлеема, я не хотел сделать ничего дурного.