Под самолетом - серая, холмистая, однообразная тундра, изрезанная речками и озерами. Серость кругом такая, что не на чем глазу отдохнуть. Под нами длинный узкий залив, вдоль которого мы идем. Где-то в глубине его будет наш аэродром. Но туман над водой расползался такими причудливыми фигурами, что невозможно определить, где залив, а где озеро. Но мы пользуемся радиомаяком [45] и идем точно В зоне, которая неизбежно приведет нас на аэродром.

Маяк слушаем только мы, штурманы. Пилоты же, как только самолет вышел на материк, взялись за карты, стали сличать карту с местностью. И вдруг в душу нашего командира закралось сомнение. Сколько я ни знаю командиров, у всех недоверчивые души. Оно и понятно: каждый командир хочет все заранее знать и предусмотреть.

Пусеп осторожно обращается ко мне.

- Что-то местность мне незнакома, никак не пойму, где мы летим.

- Мне эта местность тоже незнакома, - отвечаю я.

- Как так - незнакома? Значит, мы идем не туда, куда нужно?

- Да, нет, совсем не то. Незнакома местность потому, что я ее впервые вижу. А идем мы правильно по маршруту, только туман так искажает все кругом, что я и сам, если бы не был уверен в правильности курса, мог бы подумать так, как ты.

- А откуда ты знаешь, что я думаю?

- Это угадать нетрудно. Ты сейчас думаешь, что вот и местность незнакомая, и штурманы заблудились, и аэродрома мы не найдем, и садиться придется где-нибудь и как-нибудь. И наверное ты вспоминаешь летчика Коккинаки и штурмана Гордиенко, которые где-то недалеко от этих мест сели в тундре.

- Не совсем так, но нечто похожее приходило мне в голову.

- А сейчас?

- Сейчас я об этом больше не думаю и думать не буду, потому что я впереди вижу аэродром и теперь без вас, штурманов, дорогу найду. Техники, выпускайте колеса! Приготовиться всем к посадке! [46]

Мы увидели аэродром. Одна полоса на аэродроме была почти закончена, вторая же еще строилась.

Ветер дул вдоль готовой полосы, наполовину затянутой туманом.

На глазах наших туман быстро надвигался, вот-вот аэродром совсем затянет. Но если мы сегодня ночью не могли опередить солнце, то туман мы опередили.

Мягко коснувшись колесами ровной поверхности аэродрома, самолет побежал по дорожке. Через пять минут весь аэродром был затянут низким плотным туманом. Сесть теперь было бы уже невозможно.

Мы рулили на стоянку за автомобилем, который в тумане показывал нам дорогу.

Моторы выключены. После восьми часов полета мы все выходим на американский материк.

Гусс-Бей - Вашингтон

Туман покрыл все плотной пеленой, но это сейчас никого не беспокоило и мы все с удовольствием ощущали под ногами твердую землю. На аэродроме было тихо и тепло, на душе спокойно. Хотелось расправить плечи, вдохнуть всей грудью теплый воздух с запахом сосны, свалиться на траву, зажмурить глаза и не думать о самолете, облаках и соленом океане.

Желтый диск солнца чуть-чуть просвечивал. Пассажиры, выходя из самолета, разминались, потягивались и, ступая на теплую песчаную землю, не могли удержать улыбки. Пожимая руки пилотам, штурманам и борттехникам, благодарили за удачный полет. Наши пассажиры почувствовали, что они совершают необычный полет, и что он дается экипажу нелегко. [47]

Вячеслав Михайлович Молотов обратился к штурманам:

- Ну, штурманы, признавайтесь, намного отклонились от маршрута?

- Был такой грех, Вячеслав Михайлович, но небольшой, - ответил я и, развернув карту, показал весь маршрут.

- А почему же мы Гренландии не видели, если, по-вашему, так близко прошли от нее? - спросил товарищ Молотов.

- Облаками было все закрыто.

- А разве нельзя было пойти под облаками?

- Нет, нельзя было лететь под облаками в районе Гренландии, - вступился на защиту штурманов командир самолета Пусеп. - Если бы мы из одного только желания увидеть Гренландию и уточнить свое место стали снижаться в облаках, мы бы в лучшем случае сейчас вертелись над этим туманом, либо вовсе никуда еще не долетели.

- Если так, то сдаюсь! - сказал Вячеслав Михайлович.

Все пассажиры собрались возле штурманов и с интересом разглядывали на карте линию, по которой прошел наш самолет.

За разбором своего полета мы и не заметили, как из тумана поодиночке подходили люди и издали разглядывали самолет и нас всех.

Подошел «Виллис», из него вышел офицер и представился:

- Комендант аэродрома, - разрешите узнать, чем могу быть полезен?

По мере того, как офицер узнавал, кто мы такие, откуда прилетели, - глаза у него расширялись, а когда он узнал, что мы из самой Москвы сюда прилетели, офицер махнул рукой шоферу, машина сорвалась с места и скрылась в тумане. [48]

Вскоре к самолету подошла автомашина с горючим. Появилась группа американских офицеров - администрация аэродрома. Пассажиров и часть экипажа увели в аэропорт.

Борттехники остались у самолета. Они немедленно приступили к подготовке самолета к вылету, который, при условии рассеивания тумана, предполагался через два часа.

Борттехник Дмитриев влез на плоскость и, сидя верхом на четвертом моторе, что-то там подкручивал. Глядя на него, казалось, что борттехник шопотом уговаривает мотор не капризничать и обещает ему скоро длительный отдых.

Инженер Золотарев с логарифмической линейкой в руках быстро переводил галлоны бензина в литры. Золотарев отлично справился со всем сложным делом подготовки и заправки нашего корабля на чужом аэродроме.

Все три радиста отказались итти в аэропорт и остались на самолете, чтобы добиться улучшения дальнейшей радиосвязи корабля с землей. Они попросили меня принести им из столовой десяток бутербродов.

Несколько серых низких одноэтажных стандартных домиков на берегу реки и составляли временный городок аэропорта. В столовой на простом деревянном столе был накрыт завтрак. И стол, и деревянные скамейки, и посуда, и питание, состоящее в основном из консервов, свидетельствовали о том, что люди здесь недавно и устроились пока по-походному. Но широкое строительство уже шло, материалы и грузы, в большом количество скопившиеся на аэродроме, не оставляли сомнения, что в недалеком будущем здесь будет настоящий аэропорт со всеми американскими удобствами. [49]

Хозяева аэродрома проявили широкое гостеприимство и уставили стол всем, чем могли.

Мы с Романовым есть не хотели, а пить перед полетом не рискнули. Да и вообще мы были в таком настроении, в такой, как говорят, штурманской форме, что даже плотный завтрак мог нас опьянить, развинтить туго закрученные внутри гайки.

Всего важнее было сейчас выяснить ожидавшую нас в пути погоду, и мы отправились к синоптикам.

До метеостанции было всего четыреста метров. На половине дороги нас догнал «Виллис» и, лихо затормозив, остановился возле нас. Офицер, сидевший за рулем, жестом предложил нам занять места в машине. Нам хотелось пройти пешком по мягкой траве, надоели всякие машины, мы попытались было объяснить это офицеру. Мы показывали на солнце, снимали фуражки, нюхали воздух, глубоко вдыхали его. Но ничего не помогло, и мы вынуждены были сесть в машину.

На метеостанции временная, походная обстановка. Высокий, средних лет синоптик, зная уже, что нам надо лететь в Вашингтон и что погода предстоит хорошая, мало распространялся о погоде, а больше старался расспросить нас о том, как там, за океаном, в старом свете.

Отвечал он на наши вопросы примерно так:

- Погода по всему маршруту очень хорошая. А скажите, удержатся русские на Волге?

- Через два часа здесь от тумана и следа не останется. А как по вашему, до Баку немец не дойдет?

На небольшом листе белой бумаги синоптик написал нам сводку погоды на весь маршрут и по нашей просьбе на обратной стороне - вертикальный разрез погоды: незначительная облачность только местами и слабый ветер по всему маршруту. [50]

Мы тепло простились и расстались уверенные, что благополучно долетим до Вашингтона, а синоптик в том, что русские за Волгу немцев не пустят и Баку им не отдадут.